Опять отвлекся. Кроме этого, закон устанавливал понятие «местные языческие культы», которые тоже были разрешены. Но была одна тонкость — если в каком-то племени шаманы век от века камлают, проблем нет. Но если в племя приходит Белый Брат и начинает свой новый культ устанавливать, такого брата надо сразу же к ногтю! Появился и термин «тоталитарные культы» — однозначно запрещенные, сюда и масоны, и все виды сатанистов, и всякие типа протестантские учения, да еще и были перечислены признаки таких культов. Самое главное: католики в число разрешенных конфессий не попали! От слова совсем! К этому закону прилагался указ о запрете католической церкви в Королевстве Польском. Костелы закрывались или передавались православным, ксендзы — из страны вон! Причём все — на это отводилось месяц времени! Публичные службы католикам были запрещены. Нет, веру не запрещали — запретили церковь! Структуру, подчиненную папе Римскому. Хочешь сохранять веру — молись в домашних условиях, сколько хочешь. Но кроме молитвы — ничего более. Можно было бы по-другому? А зачем? Не перебродил в польском панстве еще градус великопольскости, подогреваемый из Ватикана. Поэтому действовать надо было решительно и быстро. Так и поступили! Шляхта? Возмутилась! Но далеко не вся. Но с великопольским восстанием сравнивать не будем. Армию в Варшаву вводить не потребовалось. Эту операцию готовили очень серьезно: жандармерия и дружина Воронцова-Дашкова взяла основную часть работы на себя, обеспечивая секретность и быстроту действий. С крестьянскими волнениями справились заранее введенные на территорию царства с целью маневров казачьи команды. И на усмирение шляхты их тоже хватило. Всех вместе. Тем более, что знали, приблизительно, конечно же, где и сколько людей могут выставить «повстанцы». Придушили. Конфисковали у зарвавшейся шляхты земли, отправив ее на перевоспитание в далекие северные края, а крестьянам раздали освободившиеся угодья. Так это восстание и бесславно закончилось. Витте предложил ввести дополнительный налог на католиков, которые не захотят переходить в православие, а при переходе в истинную веру давать освобождение от налоговых платежей на три года. Ну, перейдет толика малая за деньги, но не те еще времена, чтобы золото решало абсолютно все проблемы. Вера сейчас стоит дороже! Нет, мы пойдем другим путем. Через агентурную сеть. Уже сейчас католические общины на местах стали писать прошение мне, чтобы им разрешили снова богослужения, мол, выберем достойных священников из своей среды… Я по-вашему для чего в узлище придержал пару-тройку католических епископов? Был на них компромат: и растление несовершеннолетних, и педерастия, и банальные подкупы, взятки и даже убийства. Еще немного подожду, как они дойдут до кондиции, то начнут рукополагать священников новой католической церкви, от Ватикана отделенной. И отличаться она будет от привычной только тем, что верховенство Рима признают, но не подчиняются ему, а тезис о непогрешимости папы Римского куда-то из их учения исчезнет. В общем, будет кому верующих направлять на правильный путь. И эту Польскую католическую автокефальную церковь мы признаем. Со временем. А что? Принцип: «разделяй и властвуй» никто не отменял.
В общем, споры и борьба только вокруг этого самого закона меня настолько утомили, что я чувствовал себя подобно выжатому лимону. Хотелось забиться под рабочий стол и никого не принимать. А лучше всего приказать себе сделать в комнате отдыха ванную, и там принимать посетителей — в неге, тепле и при деле… А так, зашла как-то моя благоверная в комнату отдыха, вздохнула тяжело… и вышла. Поняла, что тут я с любовницами точно уединяться не буду: простая солдатская койка, столик для легкого перекуса, обеденным его не назовешь, кухонным тем более –нету тут кухни. Да комод с бельем. Вот и вся обстановка. Она тогда меня даже упрекнула, что моё рабочее место столь бедно выглядит. На что я заметил, что зато ничто думать не мешает и от работы не отвлекает. Впрочем, Ольга видела, какой объем работы я делаю, и часто переспрашивала меня, не могу ли я часть дел перепоручить своим подчиненным? А я итак им слишком многое перепоручил, не всегда получается проверить, как они там справляются. Но есть же такая работа, которую никому… черт меня подери! В общем, в тот день я был очень и очень вымотан…
Такое состояние не осталось незамеченными со стороны родных и близких, и реакция последовала незамедлительно. Этим же вечером в мой кабинет ввалилась настоящая депутация. Родных представляли супруга, цесаревич Николай и вездесущий Сандро, а близких — Алексей Толстой. Уверен, он меня и заложил домашним. На лице моей дражайшей половинки было выражение отчаянной решимости и у меня возникла ассоциация с романом Стивенсона, не хватало лишь парочки мушкетов, абордажных сабель и черной метки, вырезанной из библии. Для приватной беседы их было слишком много, а для переворота, пожалуй, маловато. Разве что в приёмной ожидают сигнала отряд гвардейцев с табакерками наизготовку. Пока там Витте — я спокоен. Этот не пропустит ко мне никого лишнего. Эта делегация — исключительный случай.
Я надеялся разрешить все миром и как-то отбрехаться, но мне не дали слова сказать и тут же предъявили ультиматум, как водится, после оглашения списка моих прегрешений. И самым главным обвинением было покушение на главнейшее достояние Российской Империи, а именно здоровья и жизни помазанника Божьего, а по совместительству любимого мужа и отца. Причём этот шельмец Сандро ухитрялся поддакивать и даже вставлять отдельные фразы из серии: «Как вы правы, маМА!!!». Присутствие адвоката процедурой не предусматривалось, в последнем слове подсудимому, отказали. Приговор же был оглашён Ольгой Фёдоровной и адресовался не только мне, но и моему адъютанту назначенному ответственным за приведением оного в исполнение. Отрадно, что моя жена сумела продемонстрировать не только возросшее владение русским языком, но и знанием народных выражений.
— Михаил, раз тебе наплевать на собственное здоровье, то я не могу более оставаться немой свидетельницей столь оригинального метода самоубийства. А посему, вынуждена требовать: возьмись наконец за ум и, наконец отдохни, хотя бы несколько дней. Иначе, это закончится погостом или палатой для умалишенных. А вас же Алексей Владимирович, ка верного друга и адъютанта, прошу взять контроль на себя. Ну организуйте охоту, скачки, словом всё, что вам угодно, лишь бы мой Михель сумел выкинуть из головы все заботы и прийти в себя.
В общем, мне пришлось капитулировать и отдаться на милость победителя, точнее — победительницы. Но, желая окончательно реабилитироваться в глазах супруги и сыновей, я торжественно пообещал провести со семьёй не менее двух месяцев в новом имении в Крыму, а дабы дать им возможность насладится целебным крымским воздухом, мягкой и теплой черноморской водой (не чета вечно холодной Балтике), да и здоровье подправить. При этом я настаивал на том, что Ольга с младшими сыновьями проведет в Крыму четыре месяца. Май-июнь и август-сентябрь. А вот в июле, скорее всего, нам предстоит семейный тур по Европе. Пора цесаревичу искать невесту.
Удовлетворённые моей сговорчивостью Ольга и дети удалились, правда Академик ухитрился при выходе по-заговорщицки мне подмигнуть. А вот Толстого, я попросил задержаться, дабы «составить план оздоровительных мероприятий». Удостоверившись, что, родня не только покинули кабинет, но и этаж, я, заперев дверь развернулся к генерал-адъютанту и, заметив довольную ухмылку на его физиономии тихонько так спросил:
— Ну что, Лешенька, по бабам?
— Ась?... — опешил от такого предложения Толстой, он не то что был бы против, просто не ожидал, что я вот так сразу после визита супруги и по бабам… И тогда я разом сменив тон беседы, неожиданно рявкнул:
— Какого хрена лыбишься, Алексей?! Ты, что предупредить меня не мог, ты мой друг или где?
— Вот именно, что друг, Миша. А что мне оставалось делать, ждать пока тебя удар не хватит, чай не мальчик уже. В общем так, собирайся, едем ко мне в имение. А там банька, массаж и ну всё, что приличествует сему процессу. Ну и бабы в том числе. Тем более, что Ольга Фёдоровна мне изволила намекнуть, что она не возражает если эти дни возле тебя, будут, гм-м, дамы или девицы. Она в курсе, что ты не увлекаемый… А один раз…
