— Ну… с Богом! — не слишком по-советски напутствовал меня Разуваев. — Надеюсь, у вас самого форма имеется? Нельзя же проводить урок в заграничных штанах.
Директор покосился на мои джинсы.
— Имеется! — Я хлопнул по сумке.
— Тогда поспешайте, через три минуты звонок.
Я вошел в школьный вестибюль, запруженный учащимися. Повертел головой и увидел в дальнем конце коридора вход в спортзал. А рядом — дверь спортивной раздевалки. Войдя, я сразу наткнулся на давешнего знакомого. Блеснув рыжими нестрижеными патлами, он повернулся ко мне и что-то быстро спрятал за спину.
— А ну иди сюда, — притянул я за ухо подростка и поставил перед собой. — Свисток на базу!
Глава 5
Рыжий потер ухо и попытался пойти в отказ — я, не я и лошадь не моя — но не на того напал.
— Не отдашь, — говорю, — сбегаешь за родителями… У тебя отец кто?..
Смотрю — побледнел, замотал головой. Ну я его и дожал:
— Ну и молчи, зайду в учительскую и узнаю.
Он испугался еще сильнее. Сунул свободную руку в карман, вынул свисток. Протянул мне. А другую руку все так же за спиной прячет.
— А что ты тут после звонка делаешь? — интересуюсь. — Если мелочь по карманам тыришь, то я сейчас расскажу об этом классу. Как думаешь? Понравится такое пацанам?
По его глазам было видно, что он хорошо представляет процесс общественно осуждения. Вынул руку из-за спины и протянул мне… пачку сигарет. Сто лет таких не видал. «Родопи». Кажется — болгарские. Взял их у него, сунул в карман.
— А спички есть?
Рыжий помотал огненной шевелюрой.
— Ладно, шуруй в класс… То есть — в спортзал. Построй там всех. Я скоро.
Он кинулся к двери, что связывала раздевалку со спортзалом. Была здесь и еще одна дверь. Заглянул туда. Длинный стол, золотистые и серебристые кубки на полках. Грамоты и вымпелы на стенах. Плакат с девушкой, которая копье метает. Под мужеподобным ее торсом надпись: «Молодежь — на стадионы!»
Похоже — тренерская. Стало быть, моя нынешняя вотчина. Чего без замка-то?.. Надо завхозу сказать, пусть врежет. Я кинул сумку на стол и принялся переодеваться, лихорадочно соображая, как я этот самый классный час буду проводить? Помню что-то смутное из детства. Кажется, надо говорить о роли партии, о достижениях в народном хозяйстве, о всесоюзном слете пионеров и международном положении. Ничего этого я, конечно, не помню. А нет, вру… Помню, что Высоцкий умер, буквально чуть больше месяца назад, получается. Но тема не для классного часа. Уважал я Владимира Семеновича. В голое пропел хриплый грустный голос: «Чуть помедленнее кони, чуть помедленнее».
Глянуть бы в библиотеке кое-какую инфу по политической и общественной обстановочке в целом. А то коснись чего, я ведь даже не знаю, кто сейчас министр образования, а как педагог, обязан, наверное, в курсе быть. А еще лучше — в Википедии посмотреть. Да только где она, эта Википедия, вместе с Интернетом и разными гаджетами?..
Переодевшись, я нашел в выдвижном ящике стола шнурок, пропустил его через проушину в свистке, завязал и повесил на шею. Теперь можно было приступить к педагогической деятельности, будь она неладна. И я приступил. Едва за мною закрылась дверь спортзала, в нем воцарилась тишина. Ненадолго. Хрен там, рыжий построил всю эту шоблу. Одного беглого взгляда оказалось достаточно, чтобы понять — в моем классе одни пацаны. Они-то и производили шум, напоминающий гвалт на базаре. И этот базар пора было прекратить. Зря я что-ли в армии служил?
— Кла-асс! В одну шеренгу ста-ановись!
М-да, это хуже солдат-первогодков. Допризывники, мать их… Куда смотрит этот хлыщ, военрук⁈ Хотя ясно — куда. На задницу биологички. Лучше бы занимался своим непосредственными обязанностями. Ну вот, что это за будущие солдаты? Вместо того, чтобы выстроиться по росту, они начали метаться по всему залу, как стало баранов, толкая друг дружку и осыпая тумаками тех, кто послабее. Причем сразу было видно, что некоторым эта суматоха попросту доставляет удовольствие. Особенно — рыжему. Наконец, они кое-как построились.
— Итак, будем знакомы! — сказал я. — Меня зовут Данилов Александр Сергеевич. Я теперь не только ваш новый учитель физкультуры, но и классный руководитель… А теперь мы узнаем, как зовут вас…
— Василий Иванович Чапаев! — выкрикнул один из них, самый рослый, с круглым и плоским, как непропеченный блин, лицом.
И вся кодла заржала, как табун. Ладно, жеребцы, вы у меня сейчас попляшете.
— Чапаев, выйти из строя! — скомандовал я. — Смирно!
Кривляясь, тот вышел на два шага вперед, вызвав новую волну хохота.
— Упор лежа принять! Отжаться тридцать раз. Выполнять!
К сожалению, моему молодому голосу не хватило грубости, связки-то не прокурены, и жизнью не закаленные. На высоких тонах он норовил сорваться на фальцет и когда дал петуха, класс снова заржал. А «Чапаев» и не думал отжиматься. Он возился на полу, приподнимая то голову, то зад — еще больше веселя всю эту малолетнюю гопоту. Комик, блин.
Пацаны реально приняли за молоденького учителя, но я ж не такой… Ноги сами понесли к строю сорванцов, а левая рука сама надавала подзатыльников самым ярым хохотунчикам. Правую не стал использовать, тяжелая она у меня, что в той, что в этой жизни. Мой непедагогический приемчик сработал лучше всяких убеждений и нравоучений. Класс вмиг затих, а я направился к лежащему на полу «Чапаеву». Настал его черед. В это время кто-то швырнул мне в спину мяч. Пацаны снова заржали. Смеялись уже те, кто не огреб подзатыльников. Ну, ничего, подзатыльников мне не жалко. На всех хватит. Я поднял с пола «Чапаева» прямо за ухо, и уже готов был снова наводить репрессии, но общий гвалт вдруг перекрыл высокий, пронзительный голос, напоминающий визг циркулярки.
— Это что еще за безобразие!
Все эти второгодники мгновенно заткнулись. Даже «Чапаев» вытянулся в струнку — могёт, значит! Я отпустил его ухо и, поморщившись, оглянулся. Мои худшие предположения оправдались. Так и есть — в спортзал вползла Эвелина Ардалионовна. Она прошествовала на середину, стуча каблуками под доскам пола, размеченного под баскетбольную площадку. И каждый стук отзывался в моей нижней челюсти, как жужжание бормашины. Она поравнялась со мною и протянула плоскую то ли тетрадь, то ли книгу большого формата. Я взял ее, ощущая шершавость картонной обложки, не зная, какую еще подлянку мне уготовила судьба.
— Вы не взяли классный журнал, Александр Сергеевич! — укоризненно произнесла завучиха, развернулась и постучала каблуками к выходу.
Удивительно, но гробовая тишина сохранилась и после того, как за Шапокляк закрылась дверь. Я машинально раскрыл журнал. И первым делом увидел список фамилий учеников восьмого «Г». «Гэ» оно и есть «гэ»… И вдруг меня осенило. Я понял, что Ардалионовна вручила мне оружие. Всякий урок начинается с переклички. Шурик Данилов, как отличник, наверняка знал это назубок, а вот я нет. Эти оторвы поняли, что я не знаю ни их имен, ни «заслуг» и попытались надо мною куражиться. Сейчас им придется туго. Я повел пальцем по списку, хотя понятно, что начинать надо с буквы «А».
— Можешь вернуться в строй, малыш, — сказал я «Чапаеву».
В строю хихикнули, но другие весельчака не поддержали. И я начал перекличку:
— Абрикосов!
— Я! — отозвался самый мелкий шкет, лопоухий и конопатый, но при этом — не рыжий, а скорее белобрысый.
— Борисов!
— Здесь, — буркнул самый толстый.
— Веретенников!
— Тута! — осклабился чернявый живчик.
— Григорьев!
— Болеет, — сообщил конопатый Абрикосов.
— Первого сентября и болеет? — удивился я. — Нашел время…
— У него ветрянка…
— Ясно… Идем дальше… Доронин!
— А как же! — откликнулся «Чапаев».
Я уже начал опасаться, что в этой сборной второгодников и тунеядцев окажется по гаврику на каждую букву, но на Доронине система сломалась. За ним последовал Журкин, потом Зимин и Ильин, следом Капитонов, Константинов, Кривцов, дальше — Макаров, Митрохин, Могильников, Морозов, Отрыжкин. Сидоров. На эту фамилию отозвался рыжий. И сделал он это крайне неохотно. Неужто надеялся остаться для меня анонимом?.. Сидоров, Сидоров… Где-то я уже слышал эту фамилию, причем — уже в этой жизни… Я посмотрел имя и отчество любителя тырить у физруков свистки. Арсений Кириллович… Арсений… Сенька!
