Зато через день мальчишки нашли еще одно тело в лесу неподалеку от города — тело писаря со станции, и с ним было тоже не очень понятно. Правда, на лбу тела было выцарапано «тоже бандит», а в кармане пиджака нашлась записка с перечнем всех членов банды (и троих потом милиция относительно успешно арестовала), но у этого ноги были прострелены, как сказал старый Степаныч, повидавший такое еще в Гражданскую, пулями дум-дум, а убит он был ножом…
Милиционеров удивило лишь то, что двое из арестованных позже бандитов сразу начали петь соловьями, выкладывая все, что они знали о деяниях банды и даже о том, кому и как награбленное сбывали. А третий — он арестовываться не захотел и пытался отстреливаться, так что помер немного погодя, ничего толком и не рассказав. Но ковровские милиционеры в область отрапортавали так, что выглядело, будто они писаря вычислили, но просто взяли неудачно — так что их даже в приказе похвалили. Но то — настоящая банда, а сегодня…
Позавчера в милицию прибежала воспитательница из детдома с жалобой на изнасилование воспитанницы. Причем эта девчонка даже насильника опознала — но, когда его вчера утром привели в милицию, с ним пришли и трое приятелей, утверждавших, что весь тот день они провели вместе — сначала грибы в лесу собирали, а потом их жарили и с пивом употребляли почти до полуночи. И никаких доказательств у милиции против них не было — даже девочка из детдома уже уехала с группой в Пермь. Вдобавок, подозреваемый был еще и сыном заведующей ОРСом, яростно подтверждавшей рассказ о грибном застолье — что тоже милицию сильно напрягало. Так что, почти полдня потратив на допросы, милиционеры были вынуждены парней отпустить — но лишь только те вышли из отделения, насильника немедленно постигла суровая кара: прямо в «орудие преступления» влетела пуля. Все та же пуля «дум-дум»…
А когда милиция пришла к нему в дом, то нашли там эту заведующую, сидящую у стола, на котором грудой лежали ордена и медали. Сидящую с пулей в голове, и сжимающую в руке записку «Воры хуже фашистов. Посмотрите в подвале, там тоже много вкусного. Но таскать оттуда мешки — не царское дело». В подвале только тушенки нашлось четыре ящика, не говоря уже о мешках с крупой, мукой и сахаром. А сегодня утром два «свидетеля» получили по такой же пуле в задницу, а третий — вообще пропал. И что обо всем этом можно было написать в область?
И что можно было написать про то, что лишь к обеду милиционеры заметили толпу горожан, жадно читающих висящий на тумбе возле Горсовета листок, приклеенный поверх ежедневно вывешиваемой там газеты со сводками Совинформбюро? Но на листке не сводка была, а было написано «Даже если ты спер огурец на рынке — ты преступник. Беги в милицию и кайся! Милиция, может, тебя и пожалеет, а я — нет!» И та же подпись…
Собственно, поэтому начальник милиции и спрятался в кабинете раненого заместителя: возле отделения очередь из «укравших огурец» тянулась чуть ли не до середины улицы.
— Ты мне вот что скажи, — обратился «главный милиционер» к заместителю, который все же повоевать на фронте успел. — Стреляли, скорее всего, с завода, хотя там все утверждают, что выстрелов не слышали.
— Ты смеешься? Оттуда же расстояние побольше километра!
— Я вот и хотел спросить: может ли снайпер с такого расстояния пулю точно в яйца отправить.
— А я уже с мужиками с завода об этом поговорил, много интересного узнал. Стреляли-то из германского «Маузера», а заводские специалисты утверждают, что даже в снайперском варианте у него меткость куда как хуже, чем у мосинки. За пять сотен метров из нее хорошо если просто в человека попадешь — а тут точно в… цель пулю влепили. И этим тоже: по куску мяса из жоп вырвали, но, убежден, убивать их цели не было, в воспитательных целях им задницы отметили. Так что тут и винтовка не их простых, и снайпер от бога — а вот где такие водятся, я не скажу.
— А кто скажет?
— Никто. Зато я теперь одно точно сказать могу: у нас в Коврове милиции долго работы не будет. То есть серьезнее, чем пьяные драки разнимать, не будет: этот Веня всех бандитов и всю шпану в городе так запугал…
— Это ты точно заметил…
Глава 5
Шэд Бласс в оружии разбиралась прекрасно, и столь же прекрасно понимала, что попасть из современной винтовки куда нужно — дело практически невозможное, особенно если расстояние до цели превышает две-три сотни метров. Поэтому стреляла она в насильника примерно с сотни метров, из подвала — а чтобы народ выстрелами не пугать, сделала на заводе из поступающего металлолома небольшой складной карабинчик с интегрированным глушителем. И патроны под него сделала дозвуковые, с уменьшенной навеской пороха. А уйти с места работы для нее труда вообще не составило: горожане, дабы девочку не обижать лишний раз, вообще демонстративно ее «не замечали». И Таня — Таня Серова — даже с улыбкой подумала, что ее местные так же не заметили бы, доведись ей пройтись по улице с дымящимся ПТР в руках…
Шэд (и Тане Ашфаль) убитые и подранки душевного равновесия не нарушили. Ей даже было ни капли не жаль медсестру из детдома — мать третьего «свидетеля», который насильнику и «сдавал» информацию о том, когда девочек будут дальше в глубь страны отправлять. Причем, как выяснилось, уже неоднократно «сдавал»: очень ему нравилось «наблюдать за процессом». Эта медсестра повесилась, прочитав записку о том, какого подонка она вырастила — и которого может домой теперь не ждать — но, откровенно говоря, в городе ее вообще никто не пожалел: в своей записке она объяснила, почему самоубивается.
А девочка Таня Серова первого сентября пошла учиться в десятилетку, в восьмой класс — и сразу же подумала, что можно было придумать и что-то другое, чтобы не попасть в ФЗУ. Потому что первым вопросом, который ей задала одноклассница, был вопрос о том, почему она не встала на учет в комсомольской организации.
— Насколько я понимаю, на учет встают члены этой самой организации.
— А ты что, не комсомолка? Так вступай немедленно!
— Я просто не знаю, комсомолка я или нет. Я не помню. Я вообще ничего не помню о том, что было до того, как меня в госпитале откачали.
— Ну ладно, вспоминай пока. А про госпиталь это ты вовремя напомнила. Мы завтра в железнодорожный пойдем, думаю, что и тебе надо идти с нами.
— Зачем?
— Мы для раненых решили концерт дать. Будем песни им петь, стихи читать. Ты петь умеешь? Стихи знаешь?
— Я же сказала: не помню. Ни песен, ни стихов.
— Все равно пошли, раненые любят, когда к ним комсомольцы приходят. Если петь и читать стихи не можешь, поможешь им письма домой писать…
Так что в четверг второго Таня шла домой в окружении новых одноклассниц. А когда пришла в госпиталь, эти самые одноклассницы очень удивились: буквально каждый встречный — и врачи с медсестрами, и раненые — с Таней здоровались и спрашивали, как у нее дела в школе. А когда они в коридоре все же устроили небольшой концерт, его прервал очень большой мужчина в форме военврача:
— Таня, я же просил не задерживаться! Беги в первую операционную, там пациент тяжелый, без тебя не справляемся! Извините, девочки, продолжайте…
Школа — школой, а раненые в госпиталь поступали с удручающей регулярностью. И в слишком, по мнению девочки, больших количествах. Однако хирурги, все тщательно обсудив, пришли к выводу, что Танина идея о «конвейере» выглядит очень неплохо и потихоньку начали ее воплощать в жизнь. Вот только воплощение это пошло несколько «однобоко».
Таня Ашфаль очень старалась, обучая операционных сестер «правильно шить» — но те действительно давно уже не были «маленькими девочками» и учеба продвигалась не особо успешно. То есть шить именно правильно большинство научилось довольно быстро — но вот быстро шить правильно у них никак не выходило. Однако сама Таня делала все не только правильно, но и очень быстро, настолько быстро, что даже немного уставать при этом не успевала — и к концу первой недели сентября все некритичные операции хирурги старались делать после того, как Таня возвращалась из школы. Просто потому, что «шила» после всех операций исключительно Таня…
