Дипломатичная улыбка сопроводила его слова. И мне ничего не оставалось, как улыбнуться в ответ. Жаль, конечно, что Тревин настаивает на рассмотрении своей ситуации и не готов безоговорочно подчиняться. Независимый игрок может принести массу проблем. Я таких "игроков" видел и в Обертоне, и в Валензоне. И судьба их оказалась незавидна. Жаль будет, если в дальнейших разговорах Тревин станет настаивать на своём желании занять то место, которое по праву занимает другой. На шантаж и уговоры я не поддамся. И тем более не стану плести интриги. Боюсь, принц не до конца понял, с кем имеет дело. Когда придёт время, мне проще будет подобрать замену и назначить командующим армией, идущей на Восток, кого-то другого, чем долго приходить к общему знаменателю. А если он решит поставить на лошадку в белой рясе с красным знаком на груди, боюсь, ничего иного, кроме повторения судьбы Хатемажа, его не ждёт.
Но об этом я поразмышляю в пути. Пока же пусть всё остаётся как есть.
Я потянул вожжи и отправился вслед за обозом.
***
Долгая дорога в столицу длилась долго: днями и месяцами в этом мире не вели подсчёт времени, но вели "декадами" и "рассветами". Так что по хорошему каменному тракту, никуда не торопясь и несколько раз останавливаясь на вполне достойных постоялых дворах, мы ехали ровно три декады. Никаких "эстов", никаких "покаянников" и прочего опустившегося сброда нам не встретилось. Второе моё путешествие из Равенфира в Обертон прошло без всяких приключений.
В этот раз я прекратил практику заезжего цирка-шапито. В этой части Астризии об аниране знали. Мне не было необходимости вновь и вновь доказывать своё существование. Заметно было невооружённым глазом, как изменилась страна, где во главе угла теперь стояла надежда, а не безнадёга. Больше никто никого не вешал на шлагбаумах. Никто не сжигал форпосты. Как доложил один из встреченных сотников, уже целую зиму стоит удивительная тишина. Дезертиры и самовольные лесные люди, обыкновенные голодранцы и лодыри, душегубы и разбойники всю прошлую зиму выходили из лесов. Прослышав про появление анирана, прослышав про изменения в столице, они возвращались в деревни и города. Становились, что называется, на учёт. Обращались за помощью и признавались в грехах. Хоть некоторые из них не заслуживали прощения и вновь вернулись на каторгу, тенденция была положительная. Массовая преступность в этих местах пошла на убыль. Вернее, рухнула на дно.
Слушая подобные рассказы, я удовлетворённо потирал руки. Хоть я не ставил перед собой задачу искоренить преступность, не мог не быть довольным подобным результатам. Я изначально предполагал, что вера в пришедшего с небес спасителя, который искренне желает исцелить чужую для него планету, поможет решить социальные проблемы местного общества. Иначе ведь и быть не могло. Но всё же не рассчитывал получить дополнительный человеческий ресурс за счёт покаявшихся в прежних поступках. Да, я кинул клич. Я сознательно стал тем шумным анираном, как назвал меня Тревин. Но те результаты, к которым этот клич привёл, стали положительным бонусом. Побочным эффектом. И я не мог этому не радоваться.
Не отвлекаясь от дороги, я продолжал держать в поле зрения Терезина. Юный принц адаптировался всё лучше и лучше. Иногда молился по вечерам, недалеко от костра, но больше не славил спасительную церковь. Оставаясь наедине с самим собой и обращаясь к Триединому, он шептал просьбы о помощи. Просил сил для себя и больше времени для анирана. Несколько раз в во время таких моментов я оказывался рядом и подслушивал. И больше ни в одной из вечерних молитв он не упоминал своего прошлого духовного наставника.
В моём понимании, Терезин шёл на поправку. Но этого было абсолютно недостаточно. Душевные раны заживали, но физически он всё ещё оставался тем, кого сложно было называть образцом для подражания. В моих планах принц должен был стать принцем. Хочет он того или не хочет.
Поэтому на привалах мы с Сималионом понемножку занимались с Терезином. Его физические кондиции никуда не годились. Уж в этом я разбирался. Профессиональный спортсмен как-никак. Так что пришлось начинать с ОФП. Зарядка по утрам, небольшие нагрузки, пешие прогулки или пробежки. Сималион, обсудив со мной главный вопрос, согласился, что давать парню в руки меч пока преждевременно. В этих руках нет силы. Они не справятся с металлом. Так что было решено металл заменить деревяшкой и приступить к тренировкам, когда кости обрастут мышцами. То есть, случится это ещё не скоро. Для начала нужно усиленное питание, набор массы и физические нагрузки. Вместе с Сималионом мы расписали программу для принца и следили за тем, чтобы тот не сачковал.
Мириам же тяготы пути вообще не беспокоили. Первые несколько дней она практически не передвигалась в карете, предоставляя эту возможность лекарю. Она участвовала в собраниях, обсуждала вместе с мужчинами приходящие отовсюду письма, объясняла мне сложные моменты предыдущей политической жизни Астризии. Даже поделилась планами первой встречи со своим отцом после долгой разлуки. Хоть она была крайне зла на него, старалась держать себя в руках. Похвалила нас за отжим наркотических садов и посетовала, что всё же дали ему возможность ускользнуть, а не заперли в темнице. Тогда она обязательно ответила бы ему взаимностью - посадила бы в клетку на площади в Обертоне и оставила на несколько ночей под открытым небом. И даже кинула бы в него лошадиный помёт.
Но чем ближе мы подходили к Обертону, тем более обеспокоенной она становилась. Всё чаще запиралась с лекарем в карете и долго с ним что-то обсуждала.
Я, как уже в какой-то степени опытный парень, быстро смекнул, что не так. Ведь ранее уже видел происходящие изменения с женским организмом на начальной стадии беременности. Видел раздражение, видел слабость желудка по утрам, на своей нервной системе ощущал чужие гормональные изменения.
Но с Мириам не происходило ничего. По утрам рвотные спазмы не сотрясали, она не бегала "в кустики" через каждую лигу. Да, она набирала вес. Но это была лишь диета, которую она сама себе прописала. Она тщательно подготавливала своё тело к желаемым изменениям.
Всё стало на свои места через пару декад после отбытия из Равенфира. Мириам всё окончательно поняла. Но принять ей удалось не сразу; несколько дней она вообще не выходила из кареты. Выгнала хмурого лекаря, который мне всё обстоятельно разъяснил, и не желала ни с кем разговаривать.
Признаться, я выдохнул с облегчением, когда меня поставили в известность. В пути я не раз обсуждал с самим собой, что будет являться наилучшим вариантом. Конкретно для меня. И приходил к выходу, что ещё одно дитя анирана, к тому же от другой женщины, не пойдёт на пользу в сакральном смысле слова.
Информация, потоком приходившая из Валензона, радовала меня безмерно. Грубо говоря, в Валензоне храм церкви Смирения покрылся паутиной. Ибо никто не желал его посещать. Дворец принца Тангвина превратился в святилище. С утра до вечера верующие и воодушевлённые жители города обивали пороги дворца. Тысячными толпами смотрели на балкон, когда ровно в полдень Дейдра ненадолго показывала удивлённого малыша. И хоть я ранее опасался, что толпа может пойти на штурм, что может вырвать ребёнка из материнских рук и нести его, как символ, ничего подобного не происходило. Жители Валензона и окрестных деревень всё сильнее убеждались, что их земли посетил настоящий милих, а не шарлатан. И в Элазоре видели подтверждения этому.
Я радовался, читая письма Тангвина и Дейдры. Пока всё шло по плану. И хоть Тангвин писал, что такая ситуация в городе совсем не радовала Алару, мне было наплевать. Общество крепло, земли обрабатывались, армия увеличивалась. И всё благодаря сообразительной Дейдре и появлению Элазора.
Именно поэтому я не хотел, чтобы в планы вмешалось очередное дитя анирана. В таком случае сакральный символизм улетучился бы. А если бы Мириам забеременела, если бы прибыла в Обертон с начавшим увеличиваться животом, королева Исида не осталась бы в стороне. Обязательно заставила бы меня вновь поработать осеменителем. Да и Фелимид не знаю что сказал бы.
