— Значит, теоретически могут быть колдуны, манипулирующие зелёным огнём?
— Наверное, — согласилась Шасти. — Только таких я пока не видела.
— Интересно, — кивнул я. — А шаманский огонь? Он пришёл, получается, с неба?
— Считается, что это — огонь самого Тенгри. Такого же оттенка был и дух волка, ты же видел его?
— Ну… — я задумался. (Для меня что синий, что голубой — одна зараза). — А синий огонь — лечебный?
— Откуда мне знать? Про шаманский огонь я знаю только легенды. Вот слушай.
Шасти придвинулась поближе к огню. Начала греть озябшие — несмотря на лето — руки.
Я взял её ладони в свои — мои-от горячие. А моя девочка совсем замёрзла.
Шасти сразу как-то размякла, прижалась ко мне.
Пришлось напомнить:
— Я слушаю?
— Сейчас.
Девушка со вздохом высвободилась из моих объятий, поднялась, принесла из сундука меленький котелок и, наполнив водой, повесила над огнём.
— Чаю попьём, я и согреюсь. Много сил отдала сегодня.
— Блин, — спохватился я. — Там же мясо!
— Я не хочу мяса, я его уже ела. Хочется… — Шасти задумалась.
— Сладкого?
— Ага. Земляники поела бы или малины. Но ягоды уже отошли. Теперь ждать, пока осенняя какая пойдёт.
Я задумался тоже. Сладкое…
Какие-то крахмалы в местных растениях есть. Вроде корня галеги, лопуха? Надо поговорить с мальчишками.
Неужели у меня ума не хватит изобрести что-то сладкое для любимой жены? В конце концов, в горах есть мёд.
А ещё — травы. Мы когда шли к лагерю, женщины добавляли в чай медовую прямо траву. И вот это-то Багай точно знает, он же охотник.
— Шасти, я обязательно придумаю что-нибудь сладкое для тебя. Да и мальчишкам понравится. А то питание у нас тут скудное какое-то. Одно мясо. А я — тоже не Бурка.
Шасти приободрилась, заулыбалась даже.
Она у меня сильная, умная. Но любит сладкое и бусики. Где бы ей ещё бусики раздобыть, я же обещал?
Кость тут есть в избытке. Те же оленьи рога. Нету Истэчи с его золотыми руками. Как её режут, эту кость? Размачивают предварительно?
— Шаманский огонь — он и не огонь вовсе, — сказала вдруг Шасти. Оказывается, она замечталась совсем не о бусиках, а думала, как мне понятнее всё объяснить. — Это как крылатый посланник. Он переносит жертвенную еду для богов в верхний или нижний мир. Переносит просьбу шамана богам. Огонь Бурки — посланник, понимаешь? Посланник местным духам. Они могут помочь снять печать. Отец изучал шаманов, как умел. Это он мне сказал, что шаманы делят огонь на нижний, багровый, и верхний. Синий огонь Бурки — это посредник, просьба к местным духам. Бурка бы мне сейчас очень пригодился. Мы с ним уже пробовали вместе. Кое-что получалось.
— Мне бы Бурка сейчас пригодился тоже, — вздохнул я. — Не случилось бы с ним чего: молодой он, горячий.
— Я думаю, ты беспокоишься зря. Дух волка простил его раньше, чем пришёл к нам прошлой ночью.
— Почему?
— Потому что огонь к твоему волку явился раньше. Огонь — посредник. Духи стали слышать его. Говорить с ним.
— Ну, я рад. Но всё-таки хотел бы убедиться, что с малым всё в порядке.
Я поднёс всё ещё горячую руку к огню. То ли в свете отблесков так казалось, то ли кожа у меня покраснела?
— Шасти? — спросил я. — А отчего у меня руки горят?
— Как это — горят? — удивилась она. — Они у тебя всегда были горячее моих.
— Но сегодня-то — прямо терпеть приходится. Может, болезнь такая есть?
Шасти взяла мою ладонь, поднесла к щеке, чтобы удостовериться — рука и вправду была очень горячей.
— А когда это началось? — озабоченно спросила она.
— Ну, мы стояли сейчас с Чиеном. И он стал меня пытать, кто я такой, чувствую ли я в себе магию… Я его послал, но руки потом стали греться. Вот даже кожа вроде бы покраснела. И чешется.
— Чешется? — Шасти развернула мою ладонь к огню.
Стала внимательно рассматривать, мять, даже ущипнула.
— А раньше такого точно не было? — спросила она наконец.
— Да нет. Вот только что началось.
— А ну-ка… — Шасти поднялась гибко (только девушка, постоянно сидящая на земле, без стульев и скамеек, умеет так красиво вставать), и отправилась к сундуку. Вытащила свою «книгу заметок», порылась в ней, скомандовала:
— Разверни руку вот так!
Она показала, но потом сама согнула мне пальцы как надо, словно вкладывая мне в ладонь что-то невидимое.
— Теперь представь, что рука согревается и в ней светится огонёк!
— Да ну…
— Давай-давай! Согревается маленький палец, потом тот, что рядом…
— Безымянный?
— Ну, зови так. Потом длинный
— Средний…
В ладонях вдруг полыхнуло, и я вскрикнул.
Огонь тут же погас, а руки на этот раз стали совершенно холодные. Даже замёрзли немного. Разрядились?
— Белый! — заворожённо прошептала Шасти. — Ты видел? Это был совершенно белый огонь!
Интерлюдия
— Ну и что ты скажешь теперь? — тихо спросил Айнур фехтовальщика Чиена, когда тот вернулся к костру.
Ночь прояснилась вдруг. Стало видно огромные костры звёзд на седьмом небе Тенгри. Памятливый Качар перестал балагурить и завёл сказание про богов и духов, тайно живущих среди людей.
Чиен подсел к командиру поближе и поворошил огонь.
— Скажу то же, что уже сказал: безродный мальчишка в тринадцать зим не может так биться и так говорить с людьми. — Фехтовальщик был задумчив, но, как и всегда, спокоен и сдержан в эмоциях. — Наш «заяц» — совсем не заяц, а дракон, — пояснил он свои сомнения. — Или парень… вдвое опытнее и старше. Слыхал, как он командует вайгальскими воинами? А с нашими как огрызался? Вигра вон поджал хвост и до сих пор подбирает слова, чтобы ответить. Дерзкий заяц, колкий… Прямо как княжич.
— Но черты его — незнакомые! — Айнур едва удержался от крика.
У драконьей крови — худо со сдержанностью. И если на людях Айнур надевал маску сурового молчуна, то при своих — то и дело срывался. Причин-то у командира всегда хватает, чтобы поорать.
Ведь как было бы здорово, отыщи они сейчас младшего княжича, что позабыл себя от магических ран. И как было бы хорошо, если бы позабыл!
Княжич с рождения — ведь та же драконья кровь — был своевольным. Чуть что — хватался за меч.
Позабудь он свои дурные манеры, всем была бы от этого только польза. Айнур смог бы продолжить командование, а воины обрели бы надежду в младшем сыне правителя Юри.
Но «заяц» оказался похож на княжича только ростом да тем, что перекидывал меч из правой руки в левую.
Хитрый, сдержанный. Да и лицо…
Может, это вайгальские колдуны изуродовали его?
Или он сам — вайгальский колдун, надевший чужую личину? Но тогда почему бы вайгальцам не сделать колдуна с лицом княжича? Не объявить об этом в городе, в надежде, что соратники отыщут его и попадут в ловушку?
— Что скажешь ты? — упрямо повторил Айнур. — Ты учил его драться с тех пор, как он смог поднять деревянный меч!
— Да ничего я не понимаю, — мрачно отозвался Чиен, гоняя палочкой уголёк. — Очень похож и лицом, и манерой сражаться «Малым драконом», но…
— Это точно меч княжича? — перебил Айнур.
— Я разглядел его достаточно. Ножны чужие, а меч тот. И в бою парень так же неожиданно кидает его в левую руку. Вигре все ноги исполосовал. Но вот тут уже и загадка — бить по ногам я его никогда не учил. Не княжеский это приём — кланяться врагу.
— Но что это могло бы значить?
— А то, что и лунного месяца не прошло. Ещё не все раны зажили. Нельзя научиться так быстро. А значит — это не он.
— Может, магия?
— Мы плохо знаем вайгальскую магию. Тут мне лучше бы промолчать. Шаман пусть сначала скажет.
— Но, если магия, тогда всё-таки он? — с надеждой спросил Айнур.
— Не знаю, — покачал головою Чиен. — С боку глянешь — вроде как он. А присмотришься…
Фехтовальщик замолчал, бросил в костёр обгоревшую палку и стал поглаживать узор на рукояти меча. Рунный, молитвенный узор. Видно, читал про себя просьбу духам.
