— А разве здесь спиртное продают?
— В магазинах стройтреста — нет. Но в городе-то никто торговлю не отменял, да и местные… самогон здесь купить нетрудно. Но ребята из комитета комсомола за этим следят как-то, высчитали, что когда в клубах кино крутят, то втрое меньше парни пьют в такие дни! Так что наши бетонщики за два воскресника сами себе временный клуб уже поставили, в эту субботу уже откроется. Кстати, не хотите к нам на открытие придти? В комитете пообещали новое кино привезти.
— Какое кино?
— Новое!
— А как называется-то?
— Да кто ж его знает… Но точно новое, художественное! Говорят, что комедия…
Веру Андреевну всегда «восхищало», сколько же откровенных бездарей и неприкрытых мразей поднялось на всенародной и какой-то иступленной любви советского народа к киноискусству. То есть в тридцатых часто вторая часть слова была явно лишней, народ радостно смотрел любые «движущиеся картинки», не понимая, что их «кормят откровенным дерьмом». Потом, после того как Лаврентий Павлович возглавил НКВД, мразей «от кино» изрядно почистили — но далеко не всех, а многие всего лишь бездари продолжили свой «славный путь»…
Конечно, были и фильмы очень даже неплохие — но их было все же маловато, да и не помнила Вера, когда какой из «приличных» фильмов снимался, а смотреть «идеологический мусор» у нее особого желания не было. Однако за всю именно «вторую жизнь» она так ни разу в кино и не сходила — и решила рискнуть. В конце концов, подумала она, хуже точно не будет…
Иосиф Виссарионович решил проблему с зарвавшимися газетчиками и актерами из Биро-Биджана исключительно просто: он направил в поселок разбираться с потенциальными безобразиями главного редактора «Правды». И не прогадал: поселок (и все ближайшие окрестности) Лев Захарович «зачистил» исключительно жестко, а после такой зачистки даже разговоры о преобразовании «национального района» в автономную область мгновенно затихли.
В Москве этим делом занялись сотрудники КГБ, и занялись весьма серьезно. Но после «отработки» Биро-Биджанского района ни ликвидация КомЗЕТа, ни даже расстрел Либерберга (вместе с еще дюжиной функционеров этой организации) никого не возмутил. То есть, возможно, кому-то эти и не понравилось — но эти кто-то сидели тихо, как мышь под веником…
Самым удивительным в этой истории стало то, что поток евреев в Биробиджан лишь усилился, правда, совсем не для создания «национальных колхозов». На строительство ГОКа неподалеку от станции «Известковая» после опубликованной в «Правде» статьи Мехлиса записалось сразу больше пяти тысяч именно еврейских комсомольцев. Большинство из них все же на работу взяты не были, поскольку не обладали требуемыми профессиями — но сам факт оказался показательным. Как мимоходом заметил Лазарь Моисеевич, «умеем же мы правильную идеологическую работу вести — жалко лишь, что лишь после того, как жареный петух в жопу клюнет»…
Впрочем, Иосиф Виссарионович к этому высказыванию отнесся скептически: на строительство ГОКа было подано больше сотни тысяч заявок от комсомольцев, так что по национальному признаку там «выделились» разве что узбеки: среди заявок не было ни одной от именно узбекских комсомольцев. Но и это было вполне объяснимо: в Узбекистане и своих «всесоюзных комсомольских строек» хватало. В частности, там строился большой (а по нынешним временам и вовсе огромный) авиазавод в Ташкенте, на котором предполагался серийный выпуск самолетов товарища Мясищева. И вот там на стройке местных комсомольцев было подавляющее большинство: каждому строителю, не получившему взыскания по поводу трудовой дисциплины, НТК гарантировал обучение в специальном авиационном ФЗУ, с минимальными ограничениями (по части имеющегося образования) в авиатехникуме, а впоследствии и поступление в авиационный институт. А это было теперь чуть ли не единственным шансом на управленческую карьеру: с недавних пор должность любого руководителя выше председателя колхоза человек без высшего образования шансов получить не имел…
Возвращаясь в гостиницу из клуба (в котором показали все же неплохой фильм «Поручик Киже»), Вера попросила изображавшего водителя городского такси Михаила Васильевича — одного из своих «телохранителей»:
— Вы можете мне устроить переговоры по ВЧ из городского управления КГБ? Мне нужно срочно кое с кем поговорить… в семь утра по Московскому времени.
— Сделаем. А с кем, если не секрет? Я просто интересуюсь, чтобы заранее адресата подготовили, чтобы он у телефона в это время уже был.
— Не секрет, с Леной Нарышкиной. Причем говорить я ей буду на квартире: у нее, как у директора крупного завода НТК, аппарат ВЧ и дома стоит.
— Хорошо, я тогда за вами в половине одиннадцатого в гостиницу заеду. Или вы пешком пройдете? Там ведь буквально один квартал пройти.
— Лучше пешком, зачем лишнее внимание привлекать?
— Договорились, а мы вас проводим… незаметно. Я еще к вам часов в девять сегодня зайду, насчет пропуска все расскажу. Или вам удобнее будет завтра утром?
Рано утром в квартире Лены Нарышкиной загудел телефон. То есть чаще там телефон звонил, но специальный аппарат ВЧ именно гудел — и этот звук Лену немного даже испугал: по ВЧ ей за все время звонили раз пять всего, и обычно это происходило в случае каких-то чрезвычайных ситуаций. Да и вообще по этому телефону могли звонить лишь руководители НТК и некоторые члены правительства. Но на этот раз в трубке раздался очень знакомый голос:
— Лена, привет, это я. По важному, хотя и не очень срочному делу. То есть совсем не срочному, ты даже можешь позавтракать без особой спешки и на завод не бегом бежать, а просто идти. У тебя ведь на заводе хлорвинил делается?
— Тебе куда-то срочно его отгрузить надо? Сколько?
— Нисколько. Мне кое-что нужно, но не срочно, и вообще не полихлорвинил. А сополимер хлорвинила и винилацетата. Записывай техпроцесс…
— Сейчас, карандаш возьму. А у себя, где ты там сейчас, в лаборатории его не сделать?
— Нет, и не потому, что это трудно. А потому, что мне нужно его делать примерно полторы тысячи тонн в год. То есть в ближайший год, а потом вполне может оказаться, что и в пять раз больше. Или даже в десять раз больше. Так что пиши, а насчет аппаратуры в «Химавтоматику» обращайся. То есть сначала к Тихонову, ему скажи, что я просила производство срочно подготовить, а потом уже, с его визой, в «Химавтоматику». Я, конечно, через неделю пришлю уже все в бумажном виде, но терять эту неделю не хочется…
— Старуха, у тебя всё делается под лозунгом «хватай вокзал, мешки отходят»? Уж неделю-то…
— Пять миллионов рублей в неделю…
— Что «пять миллионов»?
— Пять миллионов рублей в неделю стране будет давать этот сополимер. И мне пяти миллионов жалко: на эти деньги, между прочим, можно новый автозавод построить.
— Какой-то дешевый у тебя автозавод получается.
— Я сказала «построить», а не оснастить и не запустить. Или можно в твоих Бобриках выстроить такой дворец культуры! Слушай, если ты мне через две недели дашь первые пару тонн пластика, я тебе такой дворец и подарю! Попрошу Жолтовского специально для Бобриков настоящий дворец спроектировать!
— Ну, разве что Жолтовского… давай, диктуй уже…
За восемь лет участие Веры «в культурной жизни» свелось к разработке процесса производства лавсана, из которого — среди всего прочего — стали делать основу для фото- и кинопленок и основу для пленок магнитофонных. Причем последнее даже к «искусству» отнести было проблематично: в стране пленочных магнитофонов и было-то изготовлено с полсотни, в основном «для специальных нужд» ведомства Лаврентия Павловича. Еще к этому же направлению можно было отнести и выстроенную по Вериной инициативе «балалаечную фабрику», на которой изготавливались и балалаечные струны. А то, что стальная проволока из очень специальных сортов стали использовалась для очень специфических «химических» аппаратов, никому и интересно не было, ведь «химики» этой проволоки в год потребляли хорошо если с километр всего.
