— Господин прокурор, я не могу вам сказать всего, так как не могу расшифровывать источники моей информации, но планы международных сил, желающих вычеркнуть Россию из числа великих держав, предполагает следующую последовательность действия — миссии союзников давят на ваших коллег из временного правительства о необходимости всеобщего наступления силами Русской армии, а временное правительство не имеет сил этому сопротивляется. Через несколько дней произойдет отставка правительства, и главой нового кабинета станет господин Керенский. Я знаю, что он готовится к этому, уверен, что и с вами был предварительный разговор, о том, готовы ли вы занять новую должность.
Судя по отсутствию реакции со стороны прокурора на мою реплику, что-то подобное в воздухе витало.
— И когда в июне наступление сорвется, кредит доверия со стороны общества будет исчерпан. И начнется новый кризис, возможно, новое вооруженное выступление. Вы уверены, что вам не потребуется вооруженная сила. Готовая к городским боям.
— Вы говорите ужасные вещи, господин Котов. — прокурор смотрел на меня с жалостью, как на безнадежно больного: — К каким городским боям? Почему наступление сорвется?
— Армия не поднимется из окопов. Все хотят жить, дисциплина в войсках еле держится, позволяя сохранять внешние признаки единой силы. Но, на этом все. Соответственно, при отсутствии побед на фронтах, общество будет очень разочаровано, скорее всего, господина Керенского попытаются сместить, причем крайне левые, типа самых оголтелых эсеров или большевиков, а нынешний министра юстиции не для того рвется в правители России, чтобы через два месяца вернутся к частной юридической практике. У нас вопрос власти решается исключительно в столице. Остальная часть державы, с ворчанием, но, в основном, подчинится тем, кто будет править в Санкт-Петербурге. Значит неизбежны городские бои, к которым я и готовлю милиционеров. Кстати, вы можете, при желании, как будущий наш куратор, посетить занятия милиции, только предварительно телефонируйте.
— Да с кем воевать то вы в городе собираетесь?
— Господин Переверзев, Павел Николаевич, вы рассуждаете, словно слепой и глухой дятел. На всех заводах и фабриках созданы отряды рабочих. Они называются по-разному, где-то милицией, а где-то самообороной, но суть у них одна — вооруженные отряды левых партий, которые регулярно проходят боевую подготовку. Инструктора — солдаты или моряки, вооружение — винтовки и пистолеты. И если в феврале солдаты смели сопротивление властей за пару дней, то, если ничего не делать, после неудачного наступления, Временное правительство сметут еще быстрее, ведь ничего не изменилось, все стало только хуже.
— И что означает — «если ничего не делать»? — умный прокурор мгновенно вычленил из моих агитационных посылок словечко — приманку.
— Я могу сказать, исключительно мое личное мнение, что надо сделать.
— Хорошо! — глаза городского прокурора под стеклами очков заблестели: — Подскажите, нам, дуракам, что надо делать? Дайте рецепт!
— Надо выпихнуть из столицы на фронт все запасные полки, для обороны города и поддержания порядка хватит всех этих военных училищ и школ. Надо выпихнуть моряков из Кронштадта, всех, всех в бой. О том, что надо разоружить рабочих я не говорю, этим я сам займусь.
— И как вы предлагаете все это сделать? Тем более, что это все, кроме разоружения рабочих, военные дела, от на, практически никак не зависит.
— Надо, чтобы солдаты запасных полков сами пожелали идти на фронт. Я сейчас в газете «Речь» раскручиваю тему о необходимости получения от Центральных держав репараций после победы. В ближайшее время, буду развивать эту мысль, о необходимости выплатить все эти деньги солдатам и офицерам, принимавшим участие в боевых действиях, и только им. Надо раскачивать эту тему, указывать хорошие суммы, например, что рядовой ратник, просидевший в окопах не менее года, получит от Германии не менее тысячи рублей, кто два года в окопах сидел — две тысячи рублей. Если ты жопу грел в тылу, хотя и в армии числился — ничего не получишь. И суммы должны быть вкусные, весомые, чтобы запасники уже завтра требовали от начальства отправить их на фронт. И с моряками тоже самое — вышел корабль в боевой поход, пошлел отсчет боевых. Стоит на базе, не отходил год в походах — весь экипаж после победы мимо кассы проходит, им ничего не положено.
— Господин Котов, вы понимаете…
— Да, господин прокурор, я понимаю. Все выплаты от Германии уже учтены на балансах будущих периодов у крупных заводчиков и банкиров, но им придется подтянуть пояса и умерить аппетит. Они на войне, итак, заработали баснословные суммы, не обеднеют, а вот солдат нужно мотивировать, чтобы они хотя бы год окопах просидели. И семьи павших воинов тоже должны получать полноценные пенсионные выплаты. И за уничтожение врага необходимо выплаты ввести, а не так, как сейчас — сунул офицер солдатику рублишко и все хорошо…
— Стоп! — прокурор хлопнул ладонью по столу, и я замолчал: — Извините, господин Котов, но вы итак наговорили тут… Прошу прощения, но мне надо подумать над вашими словами…
— Хорошо, Павел Николаевич. — я встал и изобразил поклон: — Надеюсь, что через неделю я попаду к вам на прием? И, кстати, смените пожалуйста свой костюм-тройку на френч.
— Зачем? — будущий министр юстиции охренел: — Зачем мне френч? Я никогда не носил френчей!
— Поверьте, в своем костюмчике вы выглядите как обычный присяжный поверенный, а в полувоенном френче вы будете выглядеть минимум, как министр, а может быть и как спаситель России.
Неделей позже.
Перед великокняжеским дворцом, упершись в металлические шипы инженерных ограждений, защищающих наши владения по периметру, шумит разномастно одетая толпа.
Часовые у калитки проверяют документы, ненавязчиво проводят поверхностный осмотр на предмет наличия оружия и пятерками пропускают во дворец, где в холле, напротив дежурной части, выставлены пять столиков, где проходит первичное собеседование с желающими поступить на службу.
Мой личный состав, те, кто был набран в начале марта, практически в полном составе переведен в другие отделы милиции, где явочным порядком, на основании решений местных комитетов, которые, по моему совету, были избраны в каждом отделении, сменились командиры.
Старые начальники милиции, которые согласились нести службу после переобучения, сейчас выезжают вместе с следственно-оперативными группами на сообщения о самых резонансных преступлениях, учась составлять протоколы осмотра, снимать и фиксировать отпечатки пальцев и слепки следов ног, фотографирование и прочие криминалистические премудрости. Мастерские работали в полную смену, клепая кирасы и пистолеты-пулеметы для, резко увеличившегося количества, моих подчиненных, запуск работы во вторую смену сдерживало исключительно скудное финансирование — рота «Коммерческая стража» была расширена до батальона, «старички» срочно натаскивали пополнение, так как количество желающих заключить с нами договор коммерческой охраны пока превышал наши способности.
Я стоял у окна своего кабинета, выходящего на задний двор дворца, посреди которого фыркал холодным мотором на холостом ходу наше чудо-юдо — нечто среднее между бронированными автобусом для вип-персон, инкассаторской машиной и бронетранспортером.
Изначально это был американский бескапотный грузовик «Нэш-Гуад», подвергнутый сплошному бронированию, который сейчас подвергался всесторонним испытаниям. Еще четыре его собрата дожидались на дворе мастерских. Машины были с небольшим пробегом, куплены по случаю у некого иностранца, имевшего документы на подготовку размещения в России миссии Американского «Красного креста, которая ожидалась через пять месяцев. Уж не знаю, как списывал потерянные грузовики этот проныра, чисто говорящий на южнорусском суржике, но официально мы приобрели сломанные грузовики, в состоянии 'не подлежащие восстановлению», чьи неизлечимые поломки произошли вследствие движения по Русским дорогам.
