получить практически всё, что пожелаю? Как не прискорбно говорить об этом, у Густава Максвелла было то, что было бесконечно дорого мне – моя матушка – Иветт Максвелл. В самые темные и безысходные дни я вспоминал о свой любимой матери, и это спасало меня от демонов внутри меня и предавало сил бороться. Когда отец изгнал мальчишку из родимого дома, она не оставила своего сына. Письма со словами поддержки и моя любимая выпечка – пирог с вишневой начинкой – частенько оказывались на моем столе, после тяжелых испытаний судьбы. В те редкие моменты, когда мы виделись, моё сердце переполнялось светлыми чувствами нежности и любви. Иветт Максвелл была гордой и красивой женщиной, она умело держала лицо, как и подобает супруге главы великого рода, её осанка и манеры были идеальными. Но наедине с сыном, её взгляд источал тепло, а голос поддержку и участие. Мне были бесконечно дороги такие разговоры. Я мог снять с себя всю шелуху жестокого сурового воина и побыть просто любимым сыном. Частенько я говорил о всякой ерунде и о нашем счастливом и светлом будущем, на что она лишь улыбалась и просила быть осторожнее. Матушка никогда не показывала, но я чувствовал, как тяжело ей в семье Максвеллов после моего изгнания. Я уговаривал её сбежать со мной и грозился увести силой, но всё было бесполезно. Она была гордой и сильной аристократкой и отвечала всегда одно и тоже - мы Аркуры не бежим от опасности, Даниэль, я выдержу своё бремя. Но я не мог и не хотел оставлять всё так. Вторая жена Густава была при дворе Максвеллов фавориткой, ведь её сын Джеймс должен был стать следующим главой рода, и та всячески пыталась выжить мою матушку из дома. Эта змея источала яд, еще когда я был в семье. Одна из причин, почему я был так одержим силой, была моя мать. Стать настолько сильным, чтобы её никто не посмел тронуть. Но в последний месяц мама слегла с непонятной болезнью, чем здорово напугала меня. Плюнув на всё, я пошел к своему отцу, и выторговал свободу своей матушки в обмен на услугу. Какой смысл от силы и положения, если дорогой мне человек не может быть счастлив?
Встряхнув голову от тоскливых воспоминаний, я поднял взгляд на пасмурное небо.
– Гадская погода. – капли стекали по щекам, а сердце щемило нехорошим предчувствием. Контур барьера Гурха был прямо под ногами, вытащив светящийся череп мыши, я аккуратно положил его рядом. Это была моя страховка. Очень редкий и уникальный парный артефакт, работающий даже под полем абсолютной антимагии. Второй череп мыши оставался при мне. В случае опасности мне достаточно сломать один и второй вызовет взрыв способный разрушить плетение барьера. Очень хотелось, чтобы всё прошло гладко, но моя паранойя не раз спасала мне жизнь.
Зайдя в церковь, я огляделся. Выцветшие фрески, заляпанные стены с сантиметровой пылью, сломанная пыльная люстра в паутине свисала вниз, придавая этому месту унылую атмосферу. Я двинулся вперед, все лавки для прихожан были убраны к стенкам, создавая пустое пространство в центре. Чуть поодаль стоял дорогой стол из дуба, совершенно не вписывающийся в общую картину. За ним сидел мой горячо любимый папаша, взглянув на него я привычно подавил вспышку гнева. На столе стояла куча изысканных блюд. Этот ублюдок любил роскошь. Больше богатства и великолепия, он любил ТОЛЬКО власть. Власть его Рода и личную власть. Одет он был в позолоченную белую рясу с камнями, все эти побрякушки не стоили моего внимания, разве что одна, которая не вписывалась в цветовую палитру. Артефакт, что отдавал зеленым свечением – Сердце Морха, говорят, тройка Высших Мастеров убивала этого Каменного великана на протяжении целых десяти дней.
– Дело сделано. –, проскрипел я, нагло усаживаясь напротив. На что мой папаша скривился, да по правилам этикета нужно было дождаться приглашения, но в задницу его этикет.
– Значит Понтифик мертв? –, внимательно смотря на меня, спросил он.
– А ты сомневаешься в словах Особого Перстня Карающей Руки? –, растягивая слова, навис я над стариком, ох как же мне хотелось свернуть ему шею.
– Я лишь хочу убедиться, что уговор был выполнен. –, с непроницаемым лицом ответил он. – Я верю тебе, а теперь и ты поверь мне, я должен должным образом отпраздновать смерть этой твари. Понтифик не мало крови попортил моему роду и лично мне, ты порадовал своего отца. –, с этими словами он протянул кубок.
Отравлен? Возможно. Ну хорошо, я подыграю тебе. Взяв бокал, я стал вливать его в себя нарочито медленно, на вкус оказалось вполне терпимо. Если он рассчитывает отравить меня пока я нахожусь под барьером антимагии, то жаль его разочаровывать. Надо понимать, что барьер Гурха блокирует использование праны с одной оговоркой, внутри нашего тела прана всё так же живет, просто пассивно усиливая организм. В моём же случае отравить меня практически невозможно, помимо огромной сопротивляемости Высшего Мастера, на моём духовном теле располагались печати. Первой моей печатью, давшей мне бешенную регенерацию, которая в последствии не раз меня спасала, я был обязан Варамаку. Сейчас же их число приближалось к сотне. Чтобы убить меня ядом, надо очень постараться.
Лицо моего папаши выражало крайнюю степень удовольствия, гримаса выдавала его с потрохами. Он действительно ликовал, столько презрения и довольства я не видел даже у темного отродья, что разорило и пожрало десять деревень. А уж поверьте, скалиться Гнилокус любил, потрепал он мне нервов в