Снизу стукнули:
— Эй, живой, танкист?
— Вроде. Что там?
— Отползли германцы. Ты вылезай, у них там танк. Вернется, засадит издали, как ответработник[7] той банщице.
— Сейчас вылезу.
Спаренный пулемет снимать не хотелось — толку от него куда больше чем от нижнего. Но если «154»-расстреляют, всё вооружение пропадет понапрасну.
Руки уже подсохли, шмыгая носом, Олег возился с пулеметом. Ковыряться пришлось почти ощупью — аварийное освещение не включалось, подвешенный к проводке карманный фонарик светил едва-едва, не батареи, а хрен его знает…. И на руках опять кровь откуда-то, опять скользят.
Лейтенант Терсков нащупал два вроде бы неповрежденных диска, начал спускать в нижний люк увесистые «блины».
— Эй, дед, принять можешь?
— Давай…
Олег передал пулемет, сошки, принялся за гранаты…
— У вас там что, полный ящик бомб? — удивились снизу.
— Не, уже пол-ящика. Ты убери, а то я щас прямо на них…
Нижний плацдарм оказался подготовлен, лейтенант выбрался, подвинул к краю люка еще пару дисков, но доставать не стал — не ровен час, забьются землей.
Дед-пехотинец лежал со своей винтовочкой, наблюдал. Не оборачиваясь, посоветовал:
— Ляг на жопу, да харю снегом протри.
— Так, товарищ боец, может, ты снайпер и вообще герой пехотного фронта, но обращаясь к офицеру танковых войск, соблюдай дисциплину. Что это за «жопа» и ценные указания? С лейтенантом говоришь.
— Так точно, товарищ лейтенант! Виноват, товарищ лейтенант! Разрешите обратиться, товарищ лейтенант бронетанковых войск? У вас из носяры кровь льет, лягте на спину и жопу, остановите кровцу. А то истечете, невзирая на высокое и ответственное звание.
— Твою… а я думаю, откуда кровь? — ахнул Олег. — Вообще не чувствую.
Он лег на спину, набрал горсть снега, приложил к переносице. От снега пахло землей и гарью, довольно неприятно. Наверное, оттого, что земля прусская. И холодно сразу стало.
— Слышь, боец, тебя как зовут? — невнятно спросил Олег.
— Стрелок второго взвода Иванов. Винтовочный автоматчик второй роты автоматчиков.
— Про винтовочных автоматчиков я понял. Ты как здесь один оказался?
— Действовал согласна приказа. Атаковал этот хутор тараканий.
— А остальные чего ж? Взвод?
— А мне откуда знать? Я за них не ответчик. Приказано «бечь, кричать „ура“ и атаковать», я то и делал. Я же дисциплинированный, а вовсе не то, что вы, товарищ лейтенант бронетанковых войск, себе удумали.
— Да хорош тебе. Ну, гавкнул сгоряча контуженный танкист, у меня вон и морда в крови, и общая слабость организма и разума. Не говнись, дед.
Стрелок Иванов на миг оглянулся, хмыкнул:
— Ну, разве что слабость. Кровь-то все идет. Давайте заткну понадежнее.
— Пакет перевязочный жалко. Вдруг заденет всерьез.
Дед пренебрежительно фыркнул, живо перекатился к лейтенанту:
— Тута вопрос-то не для прений…
Он живо выдернул из дыры в телогрейке лейтенанта клок ваты, располовинил, скатал в жгутики и весьма решительно упихал в ноздри Олега. Так же быстро отполз и занялся наблюдением.
— Законопатил… а если у меня нос был сломан? — прогундосил лейтенант Терсков.
— Да чего нос? Нос не руки, его ломать можно, — пояснил дед.
— Так себе юмор. Чисто пехотный, — прокряхтел Олег, запрокидывая голову.
— А я кто? Пехота и есть. Блудливый боец Иванов, оказавшийся под танком, вместо того чтоб принимать пищу на ужин под руководством ротного старшины. Обозлятся и запишут меня в дезертиры.
— Какой ты дезертир, если впереди всех оказался?
— Обыкновенный дезертир. Хотел сбечь, заблудился без компаса.
— Хм… — Олег потрогал нос. — Шутишь всё.
— Какие шутки? Нам с вами, товарищ лейтенант, невзирая на страшенную пропасть в званиях и познаниях военных наук, теперь числиться в пропавших без вести.
— Не болтай, дед. Вот мы, вот вверенная мне боевая машина, ты осуществляешь ее пехотное прикрытие. Утром наши в атаку пойдут, выручат.
— Может, пойдут, а может, сменят направление. Пока здесь германцев много больше наших. Да и кто про ваш танк знает? Экипаж-то твой… Механик вон лежит. Дернул быстро, да прямо на немцев.
— А заряжающий? Он через нижний люк вылез.
— Вроде уполз. Я за забором был, видел плохо. Может, и проскочили твои остальные.
— Нет, радист в танке. Убили.
— «Смертью храбрых», значит. Геройское дело, понятное. Не то что мы.
— Да не наводи ты тоску, — возмутился Олег. — Отобьемся. А может и не заметят. Тебя вообще как зовут?
— Так Иванов и кличут.
— Не дури дед. Ты не деревенский. Лежим, мерзнем, так можно и неофициально обращаться. Меня, если вне строя, Олегом зовут.
— Вещий, стало быть? А я — Дмитрий Дмитриевич. Для краткости — Митрич.
— Вот, другое дело. Слышь, Митрич, вас там что — с хозроты и тылов в роту собрали? Ты какого года?
— Старый я. 1907-го года рождения. Но до стратегических тылов вашей бригады меня не допустили. С маршевым пополнением из «запасного». Третьего дня прибыли и сразу к вам.
— Так это хорошо, — сказал Олег, морщась и глядя в днище танка, поскольку в носу еще прихлюпывало, пусть и слабее. — Слышь, Митрич, дай мне пулемет и ту рогатку, она «сошки» называется, прикрутить бы ее надо. Неровен час, полезут фрицы.
— Это верно. Вот сразу видно, учились вы, товарищ лейтенант, всякую тактику и разведку по науке превосходили. Угадали: возятся германцы, удумали себе чего недоброго, — солдат и сам заерзал.
— Пулемет-то подай, — занервничал лейтенант.
— Чего? Привинтил я ваши сошки-вошки, невелика загадка.
Олег скосил глаза — пулемет действительно стоял в сборе, дед примерялся защелкнуть диск.
— Стой! Там с умом нужно, — испугался лейтенант Терсков, дернулся к пулемету.
— Лапы убери! Некогда уставы командовать, — зашипел боец. — Я с пехотным «дегтярем» дружил, разберусь здесь как-нибудь. А ты, лейтенант, по башке стукнутый, едва ворочаешься, меня ж и прострочишь для начала. Во — бомбы кидал годно, оно и хорошо. Повторишь, если прижмет. А пока на ту сторону смотри, если видишь чо и сказать способен.
— Митрич, ты командование на себя принял, что ли? А потянешь? — возмутился Олег, осторожно переворачиваясь на локоть.
— Вот въедливый ты, лейтенант, как та писарская вша. Да командуй на здоровье, но стрелять я буду. Вот — выползают уже фрицы.
— Нет уж, ДТ умения требует, тренировки, — лейтенант Терсков развернулся к пулемету, ухватился.
Митрич упираться не стал, отпустил неуклюжий пулемет, засмеялся:
— Ты партийный, лейтенант, что ли? Ну, коси тогда.
Олег хотел сказать, что в партийности ничего смешного нет, пусть лейтенант пока и не партийный, а только комсомолец. Но забыл — меж катков были видны немцы. Близко. Живые-ползущие и мертвые. Трупов оказалось куда больше, некоторые прямо вплотную лежали, один так вообще за гусеницу «154»-го ухватился, вон ногти синие какие. Да откуда же мертвецов столько⁈
— Любоваться будем или стрелять? — уточнил Митрич, скаля свою страшноватую сияющую сталь зубов, и пальнул из «трехлинейки».
Лейтенант подумал, что боец попался психованный, может, тоже контуженный, но даже посильнее. Впрочем, размышлять было некогда…
…Гремел пулемет — Олег старался бить короткими, все же не в танке, тут укладка бэ-ка поскромнее. Стрелять было неудобно — сошки высоковаты. Но удалось приноровиться — очереди резали землю со снегом, цепляли и немцев — живых и мертвых. Фрицы успели подобраться близко, думали без шума взять, но вышло, что дистанция кинжальная, да еще диск попался с бронебойно-трассирующими патронами. Олег с некоторой даже жутью видел, как летят клочки белых курток, шинелей, брызги плоти. Но та жуть прицел не сбивала…
Атаковали немцы странновато, нет бы окружить, отчего-то преимущественно со стороны двора ползли. Начали метать гранаты, долетело, стукнуло о каток, Митрич заорал «бомба!». Переждали разрыв, Олег едва успел поднять голову от пулемета, увидел, как другой фриц замахивается — стукнула винтовка зубастого стрелка — немец дернулся, обмяк. ДТ выпустил остаток диска по дальним фрицам, а ближе безвредно пухнула дымом и снежной пылью «колотушка» убитого немца…
