- Ой ли? - вырвалось у меня недоверчивое.
Но конверт взяла. Проверила целость печати и только затем прочла имя отправителя. Сердце снова взволнованно екнуло: письмо было от леди Оливии Аштон, матери Элизабет.
Стало не по себе. Не полиция и не Оливер - я сама влезла в чужую личную переписку. Но вместе с тем, что-то во мне требовало скорее разорвать конверт и пробежаться глазами по аккуратным строчкам, а затем щурилось счастливо, с нежностью повторяя теплые слова…
“Элси, солнышко… Спасибо за письмо, милая. Каждая весточка от тебя - лучик, греющий мою душу… Мы с папой так рады, что ты нашла свое призвание…”
Отстранившись от чужих чувств, я пыталась анализировать полученную информацию, но выходило неважно. Хотелось радоваться вместе с Элизабет полученному из дома посланию. Поняла лишь, что родители благосклонно приняли ее переход на другой факультет. И собираются навестить дочь в академии.
“Сейчас у отца много дел, ты же знаешь… Но в начале апреля мы обязательно увидимся…”
В начале апреля. А сегодня… Уже второе марта! Загруженная учебой, обеспокоенная медленным и безрезультатным течением расследования, я пропустила приход весны. Не заметила, как растаял снег в академгородке, обнажив черную землю с крохотными островками молоденькой травки. Машинально отмечала даты в тетрадках, но даже не задумывалась о том, что название месяца изменилось… Апрель уже совсем скоро! Значит, тем более не время для новых ссор и обид. Нужно разобраться скорее со всем этим, чтобы Элизабет - она, а не я - могла встретиться с родителями. Наверное, она по ним очень скучает. Я по своим скучаю…
Я сложила письмо и спрятала в карман. Посмотрела на Оливера.
- Спасибо, что взяли на себя роль почтальона, - радостное настроение Элси почти погасило мое недовольство, и благодарность далась без труда. - Но вы ведь не только за этим пришли?
- Нет, я… Помните, однажды я сказал вам, что мне тяжело находить общий язык с юными девушками вроде вас, недостает такта и сложно подобрать правильные слова…
- В искусстве прозрачных намеков вы тоже не преуспели, - вздохнула я.
- О чем вы? - будто бы не понял ректор.
- О том, что вы только что практически прямым текстом спросили меня, помню ли я, как однажды призналась вам в любви. Я помню, милорд. Но с вашей стороны не очень благородно пытаться играть на моих чувствах.
Мое обвинение его задело. В черных глазах вспыхнули злые огоньки, губы сжались в тонкую линию, ноздри широко раздулись - так и виделось, как сейчас выпустят струи густого пара… Но, очевидно, пока я поправляла нервишки на ринге, в пошатнувшейся цитадели тоже провели ремонт. Ярость во взгляде погасла, сменившись грустью, сердитые морщинки на лбу разгладились.
- Я сказал только то, что сказал, Элизабет. А ваша реакция - лишнее подтверждение тому, что я в самом деле не умею находить нужные слова.
- Особенно - с юными девушками.
- Особенно, - согласился он, сделав вид, что не услышал издевки. - С ними нужно быть предельно тактичным, не обидеть, не оскорбить ничем… даже если собираешься отчислить девицу за неуспеваемость или дурное поведение. К счастью, мне редко приходится общаться со студентами лично: есть кураторы, деканы, проректоры…
- Но если чей-то отец - первый помощник лорда-канцлера и регулярно отчисляет на развитие академии немалые суммы, то приходится, - я снова не отказала себе в том, чтобы его поддеть, несмотря на данный только что зарок во что бы то ни стало помириться с ним ради счастья Элси и спасения мира.
- Не обязательно, - вместо того, чтобы рассердиться, усмехнулся мужчина. - Но если кто-то осчастливит меня хвостом, например, я не стану делиться этой радостью с другими преподавателями, а захочу поблагодарить благодетельницу лично.
- Исключили бы меня давным-давно, сейчас и горя не знали бы, - пробурчала я.
Возможно, он и не специально это делал, но в каждой фразе ректора слышался скрытый смысл. В последней, мне показалось, он напомнил о том, что в свое время был достаточно снисходителен к Элизабет, и, видимо, поэтому она сейчас должна безропотно терпеть его претензии.
- Не знал бы, - серьезно согласился Оливер. - Я это понимаю. Как и важность вашего участия в расследовании. Поэтому хотел бы…
Принести свои глубочайшие извинения?
- …чтобы между нами установилось полное доверие, Элизабет.
Снова доверие! У меня скоро аллергия будет на это слово! Нервный тик и неконтролируемые приступы смеха.
- Доверие, милорд, может быть только обоюдным, - заметила я холодно. - Я не могу доверять вам, зная, что вы не доверяете мне. А вы требуете доверия, при этом контролируя каждый мой шаг и проверяя каждое мое слово.
Доверие, доверие, доверие - сама зачастила как попугай.
- Элизабет…
- Что вы сожгли?
Мой вопрос не просто поставил ректора в тупик - тот даже не понял о чем я. Пришлось объяснить:
- Вчера вы сказали, что на втором курсе устроили поджог. Мне интересно, что вы подожгли.
Да-да, я помню. Даже если наш разговор остался в стертой реальности.
Ну, давайте. Доверяйте мне, милорд. Прямо сейчас.
Оливер недовольно поморщился.
- Это было давно, - растянул принужденно. - И не имеет значения… Пожарную часть.
При том, как он начал, я уже не ждала честного ответа и, услыхав его, ошалело выпучила глаза:
- Как?
Как можно поджечь то, что гореть в принципе не должно?!
Ректор скромно развел руками:
- На спор.
Да уж… Теперь понятны его опасения насчет того, что может думать о нем инспектор. Но даже с такими яркими пятнами в биографии Оливер вне подозрений. Это не ритуал, а я сделала его ректором в столь юном для ученого мужа возрасте, он изначально был в моей истории. Правда, дебоширом и поджигателем я его не представляла.
- Мы можем продолжить не здесь? - спросил он и, не дождавшись ответа, но и не встретив возражений, взял меня за руку, чтобы через сумеречный туман портала провести в свой кабинет.
Видимо, стоит понимать, что инцидент исчерпан?
Ладно, пусть.
Он, скажем так, извинился, как сумел. Я вообще извиняться не собираюсь, хоть тоже в чем-то виновата. А историю нужно заканчивать: мир спасать, личную жизнь устраивать… С миром, казалось, попроще будет, чем с личным. Но ведь испугался за меня с утра, перенервничал, побегал по академии, пока нашел. И то, что психанул потом - тоже неплохой знак. Была бы я ему совсем безразлична, так не разволновался бы. И пришел после сам. Понятно, что я нужна ему, чтобы разобраться со сменой реальности, и вообще с юными девами нужно соблюдать тактичность и осторожность, но все же чувствовалось, что отношения между нами уже не только деловые. Хотя романтикой пока и не пахло…
Пахло одеколоном милорда Райхона и - где-то на границе восприятия - свежей сдобой, копченым мясом и молоком. То ли секретарь устроил перекус в приемной, то ли у меня обонятельные галлюцинации вследствие нарушения режима питания и моей склонности к шизофрении.
- Кофе? Чай? - предложил Оливер, надев маску приветливого хозяина. - Может быть… шоколадное пирожное?
- У вас есть пирожные? - спросила я, вдруг осознав, что голодна настолько, что за кусочек шоколадного бисквита готова простить ему обиды на неделю вперед.
- Нет, - признался ректор. - Но я бы мог послать кого-нибудь. Хотите?
- Хочу, - не стала скромничать я. - И, если можно, не только пирожные. Я… не обедала сегодня…
- Я и не завтракал, - вздохнул Оливер, враз становясь мне собратом по несчастью. - А скоро уже и ужинать пора. Вы бы не отказались…
- Не отказалась бы, - даже не дослушала я.
Будем считать, мужчина моей мечты пригласил меня на ужин. Здорово же? Во всяком случае, хоть поем.
Пока Оливер выходил, чтобы отдать соответствующие распоряжения, я избавилась от верхней одежды, привела (насколько это получилось) в порядок костюм для тренировок, которому предстояло сегодня исполнить роль вечернего платья, а после разглядывала стопки бумаг на его столе, гадая, какие из них имеют отношение к нашему делу, а какие нет. Но, несмотря на то, что отсутствовал ректор довольно долго, рыться в документах не стала: отрабатывала доверие.
- Хотите, чтобы я занялась протоколами, пока доставят наш ужин? - демонстрируя готовность к сотрудничеству, спросила я вернувшегося в кабинет мужчину.
- Если вас не затруднит, - ответил он так, будто я могла отказаться. - Но делать копии протоколов не нужно. Можно переписать только сводный отчет инспектора, в нем учтено основное.
Я села за стол и открыла поданную мне милордом Райхоном папку.
- Это все? - уточнила удивленно, пробежав глазами отчет, согласно которому вчерашняя операция в Огненном Черепе не принесла никаких результатов: никто там не знал Германа Складовика, не мог даже предположить, под каким именем тот выступал на ринге, и, конечно же, и не заикнулся о его последнем бое со Стальным Волком. Однако сам Волк в записях фигурировал, как и Дикая Кошка. Их видели в клубе, а затем оба исчезли непонятным образом.
