Робин Хобб - Странствия убийцы

Брат! — почувствовал я и понял, что Ночной Волк мчится ко мне, но он был слишком далеко, на холме.

Один из них сильно ударил меня сзади, и я упал. Катаясь, я вырывался из его цепких рук и хрипло кричал от ужаса, так как он внезапно разбудил во мне все обжигающие воспоминания о подземелье Регала. Паника захлестнула меня лавиной, и я снова был объят ужасом. Сердце мое колотилось, я не мог вздохнуть, руки онемели, я не знал, у меня ли еще мой нож. «Перекованный» тянулся к моему горлу. Я отчаянно молотил его изо всех сил, стараясь высвободиться из железной хватки. Свирепый удар другого «перекованного» спас меня. Его кулак только задел мой бок и попал в ребра человеку, находившемуся на мне. Я услышал, как он резко выдохнул, и бешеным усилием сбросил его с себя. Я откатился назад, встал на ноги и бросился бежать. Я несся вперед, ничего не соображая от страха. Я слышал топот бегущего за мной человека, мне казалось, что второй догоняет нас. Но теперь я знал эти холмы и пастбища так же хорошо, как их знал мой волк. Я повел преследователей вверх по крутому склону холма за хижиной и, прежде чем они успели перевалить через него, резко сменил направление и кинулся на землю. Во время бешеных штормов последней зимы упал дуб, который своими переплетенными корнями вырвал кучу земли и сбил несколько деревьев. В буреломе образовалась прогалина, ее освещало солнце. Здесь радостно росла ежевика, победившая сломанного гиганта. Я рухнул на землю подле него, прополз на животе сквозь колючие заросли ежевики в темноту под стволом дуба и затаился там, совершенно неподвижный.

Я слышал, как «перекованные» с сердитыми криками искали меня. В панике я поднял стены своего сознания. «Слишком громко видит сны», – сказал один из них. Что ж, Чейд и Верити оба подозревали, что «перекованных» притягивает именно Скилл. Возможно, острота чувств, которой он требует, затрагивает что-то в них и напоминает им о том, что они потеряли? И тогда они хотят убить того, кто еще может чувствовать по-человечески?

Брат? Это был Ночной Волк, но он говорил приглушенно или с очень большого расстояния. Я осмелился приоткрыться ему.

Со мной все в порядке. Где ты?

Здесь. Я услышал шелест, и внезапно он оказался рядом со мной. Волк коснулся носом моей щеки.

Ты ранен?

Нет. Я убежал.

Разумно, заметил он, и я чувствовал его искренность. Но так же я чувствовал, что он удивлен. Он никогда не видел, чтобы я убегал от «перекованных». Раньше я всегда сражался с ними, а он сражался рядом со мной. Что ж, в то время я обычно был хорошо вооружен и хорошо накормлен, а они истощены и страдали от холода. Трое против одного, когда у тебя есть только нож для защиты, это не так уж хорошо, даже если ты знаешь, что волк спешит к тебе на помощь. В этом нет никакой трусости. Так поступил бы любой. Я несколько раз повторил это себе.

Все в порядке, успокоил он меня. Разве ты не хочешь выйти?

Через некоторое время. Когда они уйдут, объяснил я ему.

Они давно ушли, сказал он. Они ушли, когда солнце было еще высоко.

Я просто хочу быть уверенным.

Я уверен. Я проследил, как они уходят. Я следовал за ними. Выходи, маленький брат.

Я позволил ему уговорить меня выйти из зарослей. Когда я вышел, то обнаружил, что солнце уже почти село. Сколько часов провел я здесь, онемевший, бесчувственный, как улитка, забившаяся в свою раковину? Я стряхнул грязь со своей недавно еще чистой одежды. Теперь на ней была кровь, кровь того человека в дверях. «Мне снова придется стирать», – тупо подумал я. Какое-то мгновение я собирался набрать воды, нагреть ее и отстирать кровь, а потом понял, что не смогу войти в хижину и снова оказаться в ловушке. Тем не менее то немногое, что у меня было, лежало там. Или по крайней мере то, что оставили от моих запасов «перекованные». Когда взошла луна, я набрался мужества и подошел к хижине. Это была хорошая полная луна, и мне прекрасно был виден широкий луг перед дверью. Некоторое время я стоял, притаившись на вершине холма, глядя вниз и боясь заметить какое-нибудь движение. Один человек лежал в высокой траве у хижины. Я долгое время смотрел на него.

Он мертв. Воспользуйся своим носом, посоветовал мне Ночной Волк. Это, наверное, тот, с кем я столкнулся на пороге. Мой нож, вероятно, достиг цели. Он далеко не ушел. Тем не менее я крался к нему в темноте так осторожно, как будто имел дело с раненым медведем. Но скоро я ощутил сладковатый запах мертвого тела, целый день пролежавшего на солнце. Он был распростерт на траве лицом вниз. Я не перевернул тело и обошел его широким полукругом. Заглянув в окно хижины, я несколько мгновений изучал неподвижную тишину внутри.

Там нет никого, терпеливо напомнил мне Ночной Волк.

Ты уверен?

Точно так же, как в том, что у меня настоящий волчий нос, а не бесполезный нарост между глаз…

Он не закончил мысли, но я чувствовал молчаливое беспокойство за меня. Я почти разделял его. Часть меня знала, что тут нечего бояться, что «перекованные» забрали все, что хотели, и ушли. Другая часть не могла забыть веса человека на мне и силы его удара. Так же я был пришпилен к каменному полу подземелья, когда меня били кулаками и сапогами, а я не мог даже защищаться. Теперь воспоминание об этом вернулось, и я не понимал, как смогу с ним жить.

Я все-таки вошел в хижину и даже заставил себя зажечь свет, отыскав в темноте кремень. Руки мои дрожали, когда я поспешно собирал то, что они оставили мне, и заворачивал это в плащ. Открытая дверь за моей спиной была страшной черной дырой, в которую они могли войти в любой момент. Однако если я закрою ее, то могу оказаться запертым внутри. Даже Ночной Волк, стоявший на страже у порога, не мог успокоить меня.

Они взяли только то, что могли использовать немедленно. «Перекованные» не способны делать запасы. Все сухое мясо было съедено или выброшено. Я не хотел брать ничего из того, к чему они прикасались. Они открыли мою сумку писца, но потеряли к ней интерес, не найдя ничего съедобного. В маленьком ящичке с ядом и травами, который они, по-видимому, унесли с собой, были приготовленные краски. Из одежды взяли только рубашку, и у меня не было ни малейшего желания забирать ее назад. Во всяком случае, я проделал в ней огромное количество дыр. Я собрал все, что осталось, и вышел. Потом пересек луг и взобрался на гребень холма; откуда у меня был хороший обзор. Там я сел и дрожащими руками запаковал для путешествия все, что смог взять в хижине. Я завернул все в мой зимний плащ и крепко завязал этот тюк ремешками. Длинная полоска кожи позволяла мне повесить сверток на плечо. Когда будет светлее, я найду лучший способ нести его.

Готов? — спросил я Ночного Волка.

Мы идем на охоту?

Мы отправляемся в путешествие. Я помедлил. Ты очень голоден?

Немного. Ты так торопишься поскорее уйти отсюда?

Мне не пришлось обдумывать ответ.

Да, это так.

Тогда пусть тебя это не заботит. Мы можем путешествовать и охотиться одновременно.

Я кивнул, потом посмотрел в ночное небо, обнаружил там Большую Медведицу и сориентировался по ней.

В ту сторону, сказал я, указывая на противоположный конец гребня. Волк ничего не ответил, а просто встал и целеустремленно потрусил в указанном направлении. Я двинулся за ним, навострив уши, и направил свои чувства на то, чтобы наблюдать за всем подозрительным. Я шел бесшумно, и никто и ничто не преследовало нас. Ничто, кроме моего страха.

Мы передвигались по ночам, хотя вначале я собирался идти днем, а ночью спать. Но после той первой ночи, когда я пробирался через лес за Ночным Волком по тем охотничьим тропам, которые шли в нужном направлении, я решил, что так лучше. Я все равно не смог бы спать ночью. Первое время мне было трудно заснуть даже днем. Я находил наблюдательный пункт, в котором тем не менее было подходящее укрытие, и ложился, уверенный, что устал до изнеможения. Я сворачивался клубком, закрывал глаза и лежал часами, мучимый остротой моих собственных чувств. Каждый звук или запах усиливал мою настороженность, и я не мог расслабиться до тех пор, пока не вставал, чтобы убедиться, что опасности нет. Через некоторое время даже Ночной Волк стал жаловаться на мое постоянное беспокойство. Когда я наконец засыпал, сон мой то и дело прерывался. Я просыпался, дрожа и обливаясь потом. Недостаток сна днем делал меня подавленным и усталым ночью, когда я бежал за Ночным Волком. Тем не менее эти бессонные часы и то время, когда я следовал за Ночным Волком, мучаясь головной болью, не были потрачены зря – я взращивал свою ненависть к Регалу и его группе. Я оттачивал ее, доходя до исступления. Мало того что он отнял у меня мою жизнь и мою возлюбленную, мало того что я должен избегать друзей и мест, где меня любят, мало тех шрамов, которые украшают меня, и периодических судорог. Нет. Он превратил меня в дрожащего, испуганного кролика. У меня не хватало мужества даже вспоминать о том, что он сделал со мной. Однако я знал, что в один прекрасный день все это всплывет в моей памяти и лишит меня мужества. Воспоминания, которые я мог отогнать днем, фрагментами звуков, цвета и ощущений мучили меня ночью. Моя щека на холодном камне, липкая от крови, вспышка света, которая следовала за ударом в висок, утробные звуки, которые издавали люди Регала, – уханье и хрюканье, когда следили за тем, как меня избивают. Это были зазубренные края, которые не давали мне заснуть. Дрожащий, со слипающимися глазами, я лежал без сна подле волка и думал о Регале. Когда-то у меня была любовь, которая, как я верил, помогла бы мне пройти через любые испытания. Но Регал отнял ее у меня. Теперь я копил в себе ненависть, которая могла бы быть столь же сильной.