– ЭЙЗЕЛ!!!
Призыв разнесся по крепости, но ответа не последовало. Слишком поздно. Никто не поможет. Сейчас не поможет.
* * *
Ливень прекратился внезапно, как и начался. Ветер нес по небу облака – словно души погибших в этой битве. Небо над Кушмаррахом очистилось. Повсюду в городе солдаты бросали наземь оружие. Накар умер.
* * *
В Шу наступившую тишину нарушил крик новорожденного. Новое существо явилось в мир. А через минуту к нему присоединился и второй младенец.
Война окончилась. Колесо истории повернулось. Начался новый виток.
Шумная компания мальчишек поднималась вверх по улице Чар. За спиной осталась бледная бирюза бухты. Их было человек двадцать, от трех до восьми лет. Они играли в игру, которая отражала неосуществившиеся мечты их отцов. Они были солдатами и с победой возвращались из Дак-эс-Суэтты.
Шалуны привлекли внимание старухи. Она оторвалась от штопки и нахмурилась, морщины на смуглом лице стали еще глубже. Не мешало бы родителям вбить в них хоть чуток ума-разума, подумала она.
Один из мальчиков пнул ногой какой-то предмет размером с дыню. Другой подбежал, подобрал предмет из пыли и с победным криком потряс им над головой.
Старуха нахмурилась еще пуще. Морщины превратились в настоящие рвы. Где юные хулиганы раздобыли череп?
Мальчишка швырнул его на землю, наподдал ногой. Он рикошетом угодил под ноги прохожему. Другой прохожий пнул череп еще раз, страшная игрушка исчезла из виду, потерялась в лесе ног. Улица Чар была деловой и оживленной.
Но старуха успела заметить на черепе следы огня.
Ага. Конечно, ведь сейчас сносят руины Зимних ворот. Несколько сотен захватчиков, прорвавшись через стену, погибли там в огне, в колдовском пламени. Мальчишкам есть чем поживиться.
Компания бросилась вдогонку за игрушкой, расталкивая торговцев, которые отчаянно бранились вслед – кто добродушно, а кто и не очень. Один из мальчишек, паренек лет шести, остановился перед старухой и церемонно поздоровался.
– Добрый день, бабушка Сэйхед.
Старуха улыбнулась, обнаружив отсутствие зубов, и не менее церемонно ответила:
– Добрый день тебе, юный Зуки. Вы ходили смотреть, как разрушают старые здания?
Зуки кивнул и усмехнулся; зубов у него тоже недоставало. Беззубым человек начинает свой путь, беззубым кончает его.
Совсем как Кушмаррах, подумала старуха.
– Ариф выйдет? – спросил мальчонка.
– Нет.
Зуки растерялся.
– Почему?
– Опасные у вас забавы. Пару минут назад вы чисто случайно избежали больших неприятностей.
Старуха отложила работу и махнула рукой в сторону бухты. Мальчик тоже повернул голову. Восемь черных всадников покачивались над толпой, как мачты кораблей в беспокойно бурлящем человеческом море. Сразу видно было, кто командир: лишь он ехал на лошади, остальные на верблюдах. Они поднимались в гору, не обращая на прохожих внимания, предоставляя им самим спасаться из-под копыт. Наемники-дартары.
Они никуда не спешили, ни за кем не гнались. Просто обычный патруль. Но если б они застали мальчишек за кощунственной игрой…
Зуки смотрел на всадников, онемев от ужаса.
– Ступай, Зуки, – сказала старуха. – Не привлекай язычников к нашему дому.
Паренек развернулся и кинулся догонять товарищей, горланивших далеко впереди. Старуха продолжала разглядывать всадников. Они быстро приближались.
Совсем юные. Старше всех командир – года двадцать три. Остальным нет и двадцати. На всех черные маски, скрывающие лица, но не целиком. Одному не больше шестнадцати.
Дартары поравнялись со старухой, и младший встретился с ней взглядом. Глаза старухи жгли, кололи, обвиняли. Юноша вспыхнул и поспешно отвернулся.
– Позор предателю, – пробормотала старуха.
– Полно, матушка. Он не в ответе. Он был ребенком, когда дартары предали нас.
– Дак-эс-Суэтта, – прошипела старуха, оглядываясь на дочь, которая вышла из дома с ребенком на руках. – Ни забвения, ни прощения, Лейла. Никогда. Герод – сегодня есть, завтра нет. Кушмаррах вечен. Захватчики будут повержены во прах, Кушмаррах восстанет. Кушмаррах припомнит дартарам их измену. – Она плюнула вслед наемникам.
Лейла насмешливо передернула плечами и вернулась в дом. Старуха ругалась себе под нос. Вот она – жизнь под пятой захватчиков: дети больше не уважают родителей.
Она взглянула вверх, на вершину холма. Даже с ее места цитадель Накара Отвратительного не разглядеть. И все же холодок пробежал у старухи по спине.
Приходится признать – кое-что хорошее оккупация принесла Кушмарраху. Ничего не скажешь, Ала-эх-дин Бейх – настоящий герой. До его жертвоприношения никто не посмел бы назвать Накара Отвратительным, разве что еле слышным шепотом.
* * *
Зуки проследил взглядом за тощим пальцем старухи. Всадники-дартары напоминали героев тех страшных историй, которыми мальчики постарше пугают по ночам младших братьев. Черные зловещие фигуры, видны лишь глаза и темные, покрытые татуировками щеки.
Он развернулся и принялся отчаянно проталкиваться сквозь толпу, извиняясь перед взрослыми и время от времени выкрикивая:
– Яхуд!
Все, буквально все были выше его, а пыль внизу лежала таким толстым слоем, что Зуки никак не удавалось разглядеть друзей. Ему показалось, что кто-то окликнул его по имени.
Бам! Он налетел на Яхуда. Тот как раз поднял с земли череп.
– Ты, придурок! – огрызнулся Яхуд. – Смотри, куда прешь.
– Яхуд, дартары.
– Что?
– Дартары идут. Прямо за нами.
– Правда что ли?
– Да.
Яхуд нерешительно взглянул на череп.
– Ладно, Зуки. Бери, выбрось его в переулок. Зуки взял череп двумя руками и пошатнулся под его тяжестью. Переулок был недалеко. Яхуд поднял тревогу, и за Зуки пошли еще несколько мальчиков.
Он уже готов был вступить в переулок, но заметил в тени какую-то фигуру и остановился.
– Тащи сюда, парень, – произнес едва слышный голос. – Отдай его мне.
Зуки сделал три шага и остановился. Что-то внушало ему сомнение.
– Ну, пошевеливайся.
Подчиняясь властному голосу, мальчик шагнул еще на три шага вперед. И один шаг оказался лишним. Человек прыгнул вперед и мертвой хваткой вцепился Зуки в плечо.
– Яхуд!
– Ты Зуки, сын Насифа?
– Яхуд!
– Отвечай, сучонок!
– Да! Яхуд!
Послышались голоса вступивших в переулок детей. Человек ухватил Зуки за руку и потащил вглубь, в глубокую тень. Зуки кричал, брыкался, вырывался, по-прежнему не выпуская череп.
* * *
Йосех с трудом преодолевал страх. Страх охватывал юношу, стоило ему покинуть дартарский лагерь. Так много людей. Многие тысячи, еще год назад он представить себе не мог, что на свете вообще существует столько людей. А бухта? Огромная, как Таки, и синяя, словно твердь небесная! Так много воды! А в море, что за Братьями – так называются мысы, охраняющие проход, по которому корабли входят в бухту, – еще больше воды, намного больше.
А дома! Йосех никогда бы не поверил, что ему доведется иметь с ними дело. В его родных горах вообще ничего не строят, нет никаких зданий, кроме остатков древних крепостей, пришедших в упадок много столетий назад.
Впереди в толпе началось какое-то волнение, послышался шум.
– Меджах! – окликнул Йосех. – Мудха-эль-баль! В каньонах гор Хадатха дартары по-прежнему пользовались боевым кличем, но здесь отказаться от этого пришлось даже им.
– И что с того? Нам, по-твоему, надлежит расправиться с ними? – спросил его брат. Меджах прослужил в Кушмаррахе уже год и поднабрался опыта. – Нас восемь человек. Предположим, мы примерно накажем ребятишек, но тут еще пара тысчонок их родичей… Дудки. Если ферренги хотят их наказать, пусть сами этим и займутся. Ты что, хочешь, чтоб дартар ненавидели, как геродиан?
Ногах, их старший брат и командир отряда, повернулся в седле и одобрительно кивнул:
– Хорошо сказано, Меджах. Йосех, мы здесь не для того, чтоб помирать за ферренги. Мы здесь, чтоб получать с них денежки.
Йосех смущенно хмыкнул. Один из мальчишек остановился перед сидевшей на циновке старухой. Старики рядами выстроились по обе стороны улицы. Некоторые сидели на циновках, другие пристроились на ступеньках, кое-кто пытался торговать, а остальные наблюдали за кипевшей кругом жизнью. Удивительно, как прохожие ухитрялись не наступать на них.
Старуха ткнула пальцем в Йосеха и его товарищей. Глаза мальчишки расширились от ужаса, он взвизгнул и нырнул в толпу.
– Видишь? – спросил Меджах. – На улицах Кушмарраха нет места кощунству и мятежу.
Дартары расхохотались, но Йосех не последовал их примеру. По молодости лет он вечно служил мишенью для насмешек. Юноша взглянул на старуху. Лицо ее было бесстрастно, как лицо статуи, но глаза горели мрачным огнем, ненавистью – как озера кипящей расплавленной горной породы на священной горе Кхаред Дан. Богу горы случалось гневаться, сильно гневаться, – и тогда он извергал раскаленные смертоносные потоки на оказавшегося поблизости несчастного. Старуха напоминала Йосеху священную гору.
