Стив Эриксон - Врата Мёртвого Дома

Авангард Дона Корболо отделился от основной массы воинов, стоящих на северном склоне, и начал приближаться к позиции верховного кулака.

Антилопа уставился на приближающихся воинов. Среди них был Камист Рело, горстка старших офицеров, две безоружные женщины – по всей видимости, маги, а также Дон Корболо. Этот человек оказался приземистым полукровкой-напаном, абсолютно лысым и покрытым огромным количеством шрамов. Остановившись около Маллика Рела и Пормквала, он широко улыбнулся и пробасил:

– Хорошая работа, священник.

Джистал спешился, сделал шаг вперед и поклонился.

– Я передаю тебе верховного кулака Пормквала и его десятитысячную армию. Более того, во имя Ша'ики, я преподношу тебе город Арен...

– Врешь, – усмехнулся Антилопа. Маллик Рел опасливо обернулся. – Ты не можешь преподнести город, Джистал, – продолжил историк.

– Что заставляет тебя говорить такую чушь, старик?

– Удивлен, что ты ничего не заметил, – ответил историк. – Наверное, был слишком поглощен своим злорадством. Посмотри на роты солдат, окружающих тебя, а еще лучше, обрати внимание на юг...

Узкие глаза Маллика мгновенно пробежались по сгрудившимся в центре ротам. Сильно побледнев, он пробормотал:

– Блистиг!

– По всей видимости, командир со своим гарнизоном решили держаться немного позади. К сожалению, из трех сотен осталось только две, однако каждый из нас знает, что этого будет достаточно, чтобы продержаться до прибытия Тавори. Стены Арена весьма высоки, кроме того, в их состав входит достаточное количество отатарала, а это оградит их от магии. Но самое неприятное для вас заключается в том, что на стенах сидят Красные Мечи. Твое предательство, Джистал, не сыграло роли. Ты проиграл, проиграл.

Священник дернулся вперед и со всей силы ударил историка по лицу. От ужасного удара Антилопу развернуло; раны на щеке и подбородке, оставленные большими перстнями Маллика Рела, начали наполняться кровью. Упав на пыльную землю, он почувствовал, как грудина подозрительно хрустнула.

Антилопа мгновенно поднялся на ноги. Лицо было полностью залито кровью. Посмотрев под ноги, он надеялся отыскать на земле остатки разбитого стекла, однако там ничего не было.

Чьи-то грубые руки схватили его за воротник и подтащили к Маллику Релу вновь.

Священника до сих пор трясло от злобы.

– Твоя смерть будет...

– Молчать – закричал Корболо. Взглянув на Антилопу, он произнес: – Так ты и есть тот историк, который путешествовал вместе с Колтайном?

Антилопа поднял разбитое лицо.

– Да, именно я и есть.

– Ты солдат.

– И эти слова соответствуют действительности.

– В таком случае, ты умрешь как простой солдат своей армии...

– Ты имеешь в виду резню десяти тысяч безоружных мужчин и женщин, Дон Корболо?

– Я просто хочу запугать Тавори еще до того момента, когда она впервые ступит на этот континент. Я хочу, чтобы от одной мысли о произошедших здесь событиях она начинала в ужасе дрожать. Я хочу, чтобы мысль о мести отравляла каждое мгновение ее жизни, не давая спокойно ни есть, ни спать.

– Ты всегда был самым суровым кулаком империи, не так ли, Дон Корболо? И если жестокость окажется обманом...

Кулак, чья кожа отливала бледно-голубым оттенком, просто пожал плечами.

– Тебе лучше сейчас присоединиться к остальным воинам – по крайней мере, солдат Колтайна этого заслуживает, – затем Корболо обернулся к Маллику Релу. – Тем не менее мое милосердие не распространяется на того солдата, чья стрела освободила душу Колтайна и лишила нас такого наслаждения... Где он, священник?

– Увы, он пропал. Последний раз его видели через час после его подвига... Блистиг отправил солдат на поиски, однако они не увенчались успехом. Боюсь, что, скорее всего, он находится сейчас в составе гарнизона за городскими стенами.

Кулак-предатель нахмурился.

– Этот день принес нам и разочарования, Маллик Рел.

– Сэр Корболо! – произнес Пормквал с выражением крайнего удивления. – Я не понимаю...

– Конечно, не понимаешь, – согласился командир, чье лицо скорчилось от отвращения.

– Джистал, у тебя есть какие-нибудь мысли по поводу судьбы этого глупца?

– Нет, он всецело принадлежит тебе.

– Я не могу доставить его солдатам такого большого наслаждения. Боюсь, после этого у меня слишком долго будет горчить во рту, – Дон Корболо помедлил, затем вздохнул и легко махнул правой рукой.

В ту же минуту за спиной верховного священника блеснула кривая сабля, и голова верховного кулака слетела с плеч, принявшись крутиться на пыльной земле. Его лошадь громко заржала и бросилась через кольцо окружающих солдат. Неся на спине всадника без головы, величавое животное врезалось в самый центр безоружных людей. Антилопа отметил, что после смерти тело верховного кулака держалось в седле гораздо лучше и элегантнее. Наконец солдатам Пормквала удалось остановить испуганное и разгоряченное животное; они протянули руки к седлу и аккуратно спустили труп своего бывшего командира на землю.

Скорее всего, это было игрой воображения, однако Антилопа мог поклясться, что в небесах послышался грубый хохот богов.

В армии Корболо никогда не было недостатка гвоздей, однако для того, чтобы прибить всех кричащих пленных к огромному количеству высоких кедров, окружающих Аренский путь, потребовалось полтора дня.

Десять тысяч мертвых и умирающих малазан смотрели на широкое, мощное сооружение древних архитекторов империи. Большинство глаз ничего не видело и не понимало – однако какая, в сущности, в этом была разница?

Антилопа был последним: ржавые металлические гвозди пробили его запястья и предплечья. Он оказался распростертым на огромном кедровом стволе, по которому спускались вниз ручейки крови. Еще несколько гвоздей прикрепляли тело в области лодыжек и наружной мускулатуры бедер.

Боль была не похожа на то, что испытывал историк на протяжении всей своей жизни. Однако хуже всего было ощущение того, что боль будет сопровождать тело до самого конца, до беспамятства. На память приходили картины тех распятых людей, которых он видел по пути к своему последнему приюту. Десять тысяч скрепленных цепями мужчин и женщин на протяжении трех лиг... И нет ни одного дерева, лишенного седока, сходящего с ума от страданий.

Подойдя к своему месту, Антилопа практически бессознательно понял, что подошел его черед. Привязав цепь, его подтащили к дереву и взвели на деревянные мостки, напоминающие эшафот. В следующее мгновение историк почувствовал холод гвоздей, которые начали раздирать его плоть. Не выдержав боли, его сфинктеры расслабились... Однако на запах никто не обращал внимания – в сложившейся ситуации это было совсем неважно. Но самые сильные страдания пришли тогда, когда из-под ног Антилопы убрали эшафот и вся тяжесть тела опустилась на несколько металлических стержней. Историк и не подозревал, насколько мучительны могут быть человеческие ощущения.

После того как из глубины души на протяжении нескольких часов изливался ужас в виде нечеловеческого дикого крика, наступило тихое, прохладное спокойствие. Блуждающие мысли приобрели строгую направленность.

«Призрак Ягута... Почему я сейчас думаю о нем? Почему я думаю о вечных мучениях? Какое мне дело до этого призрака? Какое дело мне сейчас до любого смертного, живущего на земле? Я жду Врат Худа – настало время для собственных воспоминаний. Сожаление и понимание ушли в небытие. Это же очевидно, старик. Тебя ожидают безымянная морячка, Булт, капрал Лист, Затишье, Сульмар и Мясорубка... Кроме того, по всей видимости, Кульп и Гебориец. Старина, ты прощаешься с миром незнакомцев и присоединяешься к миру друзей.

Так говорят священники Худа.

Это последний подарок. Я остался один в этом мире, один-одинешенек, поэтому настала пора с ним прощаться».

Призрачное лицо с огромными клыками вновь появилось перед его взором, и, несмотря на то что Антилопа ни разу его не видел, он моментально догадался, что оно принадлежало Ягуту. Нечеловеческие глаза твари наполнились диким сочувствием, а историк никак не мог понять природу этого чувства.

«При чем же тут твое горе, Ягут? Я не унаследовал вечной жизни, подобно тебе, однако в этом нет ничего плохого. Я больше никогда не вернусь обратно, никогда не испытаю страданий живых людей. Худ готов благословить меня, Ягут, поэтому не надо печалиться...»

Эти мысли отдавались в сознании историка еще несколько секунд. По прошествии их суровое лицо Ягута посерело, а затем растворилось. Вокруг Антилопы начала сгущаться темнота...

Она подкрадывалась все ближе, ближе, а затем поглотила историка целиком.

А с темнотой пришло избавление.