Что было печальной необходимостью. Каким бы добросовестным и пунктуальным ни был господин Кимберон в своей работе, домохозяином он рожден не был, ибо голова его была постоянно занята совсем другими вещами, нежели мелкие повседневные обязанности. Когда он погружался в свою работу, то забывал порой о времени и пространстве. Тогда великие подвиги прошлого смешивались в его воображении с теми приключениями, в которых он и сам принимал участие. А иногда он просто сидел и мечтал.
Однако сейчас время было не для мечтаний. Хотя в последнем бою, когда люди, эльфы и гномы совместно сражались против темных эльфов и их слуг – больгов, и была одержана победа, цена ее была непомерно высока. Не было семьи, которая не оплакивала бы погибших. Многие поместья были разорены, многие дома сожжены. Только теперь, когда солнце опять отважилось появиться, жизнь начала потихоньку восстанавливаться.
Ким отбросил мрачные мысли и спросил:
– А кто пришел? – (Посетители были редкими в эти дни.) – Кто-нибудь из моих друзей? – И тут же ощутил, как ему недостает их: добродушного гнома Бурорина, Фабиана, который теперь занял трон в Великом Ауреолисе; эльфа Гилфаласа; и конечно, Марины, маленькой женщины-фолька, которая была для него чем-то гораздо большим, чем просто домоправительницей, и которая отправилась в далекое царство гномов с Бурорином, своим законным супругом. Как давно он не видел их всех!
– Кое-кто знающий вас, – добродушно ответила госпожа Мета, – сами увидите.
Несколько разочарованно Ким толкнул дверь в переднюю. В отделанном деревом помещении несколько неуклюже освобождался от своего плаща гость – фольк, судя по росту и острым ушам, – крепкий и коренастый, с палкой в руке. При свете, падающем из открытой входной двери, лицо чужака было почти неузнаваемым, но не пришлось долго сомневаться в том, кто это.
– Кимберон! Старый друг! Как поживаешь? – Тяжело опираясь на палку, он приблизился и протянул Киму руку.
– Рад тебя видеть, Мартен, – проговорил Кимберон, отвечая на крепкое рукопожатие.
Мартен Кройхауф, один из богатейших купцов Альдсвика, был известен Киму с давних пор как тщеславный и самодовольный хвастун. При обороне он поначалу действовал не самым лучшим образом. Однако в решающей битве он храбро сражался и даже был ранен. А теперь, пользуясь репутацией героя, он решил баллотироваться на вакантную должность бургомистра Альдсвика. Прознав, что к особым отличительным знакам политика относится крепкое рукопожатие, он усердно совершенствовался в этом искусстве.
– Хорошо, Март, – сказал Ким и усмехнулся. – Считай, что мой голос у тебя уже есть. Но скажи, чем я обязан твоему появлению?
– О! – вскричал Кройхауф и потер руки, как будто больше вовсе не нуждаясь в палке с набалдашником из кости единорога, на которую до того демонстративно опирался. – Конечно, это предвыборная кампания. Я должен посетить своих избирателей, дом за домом, как положено. – И добавил хитро: – Разве хранитель Музея истории как член Совета Эльдерланда лишен права выбирать бургомистра? – Затем он громко рассмеялся над собственной шуткой.
– Даже если и так, – ответил Ким, – политика не мое дело.
Внезапно он осознал, каким негостеприимным, должно быть, выглядит.
– Проходи же. Могу ли я тебе что-нибудь предложить? Может быть, кусок пирога, если еще что-нибудь, осталось... – И он виновато взглянул в сторону кухни, вспомнив, что нынешней ночью в приступе голода доел последние крошки, и теперь отнюдь не был уверен, что госпожа Мета испекла новый пирог. – Выпьешь что-нибудь? Или, может быть, выкуришь трубочку?
– Да, трубка – это, конечно, было бы неплохо! – обрадовался Кройхауф. – О твоих сокровищах просто чудеса рассказывают.
– Это одна из привилегий, – объяснил Кимберон, провожая гостя в комнату с камином, – которые дает должность хранителя. Помимо жалованья мне еще полагается ежегодное табачное довольствие, да и мой предшественник, покойный магистр Адрион, оставил мне богатый запас.
Он мог теперь произносить имя своего наставника, почти не чувствуя резкого укола боли, напоминавшего об утрате. Но только почти.
– Что тебе предложить, Мартен? Большую трубку из морской пенки? Или, может быть, трубочку, вырезанную из корня вишни?
Конечно, это должна быть пенковая трубка, и Киму следовало добавить, что она как нельзя лучше подходит дородному торговцу в его богато вышитом жилете с золотыми пуговицами.
Когда они уселись на низкие стулья, а огонь, горевший в камине, отбрасывал свой золотистый отблеск на стены, все немного напомнило старые времена. Ким взглянул на свою трубку, дым из которой клубами поднимался вверх, и огонь отразился на его кольце, которое внезапно сверкнуло. До него как будто снова донесся, сквозь время и пространство, голос магистра Адриона: «Оно будет напоминать тебе обо мне, когда ты будешь особенно в этом нуждаться, и каждому откроет дорогу туда, где он больше всего нужен».
– Ах, – произнес Март Кройхауф и выпустил густое кольцо дыма, – помнишь, как мы лежали в окопе, справа и слева колючая изгородь, а перед нами враг: тысячи темных эльфов, десятки тысяч больгов! Да, это были времена!
Ким констатировал, что воинство Тьмы в интерпретации Марта умножилось по меньшей мере раз в десять.
– Сейчас у нас все не так уж и плохо, – высказался он. – Единственное, чего мне не хватает, так это нашего прекрасного темного пива. Но больги опустошили его запасы, когда грабили Альдсвик. Так что я могу тебе предложить разве лишь чашку чая... С мятой или, если хочешь, с шиповником...
– Не утруждай себя,– сказал торговец.– Я принес кое-что получше. Нужны только стаканы.
– Госпожа Мета! – громко позвал Ким. – Принесите нам два бокала хорошего хрусталя! И себе не забудьте!
Быстрее, чем он мог себе представить, в дверях появилась экономка с подносом и тремя бокалами, вся – напряженное внимание. У нее была одна общая черта с Мариной, бывшей домоправительницей Кимберона, – она ничего не упускала из виду, а все, что слышала, становилось на следующий день предметом общегородского обсуждения.
Март Кройхауф поднял брови:
– Здесь принято, чтобы прислуга вместе с господами...
– Марти, – фыркнула экономка, – я знала тебя еще тогда, когда ты лежал в колыбели. Но и уже тогда ты был самодовольным и надутым.
– Помещица Кнопф никакая не «прислуга», как тебе известно, Мартин, – поспешил защитить свою экономку Ким. – Она владеет поместьем более чем в сто моргенов. [Морген – старинная немецкая мера площади, равная 0,25 гектара. – Прим. перев.] Ее муж погиб на войне, и она, не захотев сидеть на шее у детей, по собственному почину решила пойти ко мне на службу.
– Я в любом случае не стану голосовать за тебя, Марти, – съязвила помещица.
– Достаточно! – Ким поднял руку.– Предоставим куму Кройхауфу возможность порадовать нас.
Еще немного ворча, но, все же сознавая, что все внимание приковано к нему, Мартен Кройхауф достал нечто из кармана своей широкой накидки. Это была маленькая пузатая бутылка, едва ли больше ладони и из такого тусклого старинного темно-зеленого стекла, что невозможно было догадаться о содержимом. Этикетки на бутылке не было, а пробка была покрыта некоей темно-коричневой субстанцией. Помещица Мета сморщила лоб, как будто желая сказать: «Это выглядит, однако, не очень-то многообещающе».
Из другого кармана торговец извлек нож с коротким лезвием и начал соскребать коричневое покрытие. Потом он осторожно потянул за пробку, которая выскочила с громким хлопком. В воздухе разлился запах столь чистый, ясный и сияющий, что его, казалось, можно было увидеть. Это было так, словно в этой бутылке хранилась некая эссенция лета, запах которой распространился теперь в помещении, напоминая о зелени лугов, солнечном свете над полями и согревающем тепле винограда.
– Выпьем в честь Отца, – произнес Кимберон, когда купец поднес ему бокал.
– ...И в честь Матери, – продолжила домоправительница, когда золотистый напиток наполнил ее бокал.
– Во веки веков. Аминь, – завершил Кройхауф молитву, наполняя третий.
Они пили молча, и мир наполнял их сердца.
– Что это? – спросил Кимберон.
– Летнее вино, – объяснил купец. – С южных склонов в нижнем течении Эльдера. И больше никогда не говорите, что вино из Эльдерланда пить невозможно.
– Но тут, конечно, не один виноград? – рискнул предположить Кимберон.
– Добавлено еще несколько приятных травок, – определила госпожа Мета, – срезанных обязательно в полнолуние, когда они наделены большой силой.
– Этого я не знаю, – ответил Кройхауф, – но скажу вам, что, если б я имел только хотя бы одну большую бочку этого вина, какую торговлю я мог бы развернуть! Скажем, по шиллингу за пинту... или даже по два...
– Мне кажется, есть вещи, которые не продаются...
– Верно, верно, – вздохнул торговец, – и эта бутылка была так хорошо спрятана, что даже мародеры-больги ее не нашли. Зато теперь этот напиток должен на нас хорошо подействовать. – Он похлопал себя по толстому животу и сделал глоток.
