Иногда, проснувшись среди ночи, он испытывал сильный страх. Это не был страх смерти или боязнь врагов. Нет, он боялся, что жизнь его вновь может утратить смысл, что он потеряет друзей и останется совсем один.
Ему не нравился этот страх. Он противоречил образу человека, вступившего в битву со всей вселенной и эту битву выигрывающего. Насмешник не желал попасть в зависимость к кому-либо, и прежде всего – зависимость эмоциональную.
Когда он был неподалеку от Портсмута, до него стали доходить вести о восточной армии. Остатки некогда могучего войска Эль Мюрида собирались к походу домой. Армия Итаскии стояла лагерем у стен, готовая войти в Портсмут, как только бывший противник его оставит.
Все новости доходили до Насмешника с опозданием. Он должен был ускорить движение, так как опасался, что опоздает и, прибыв на место, узнает, что объект его охоты уже отбыл из города другим путем.
Постоянно враждебная к нему судьба, видимо, на время задремала, и ему наконец повезло. Он добрался до города именно в то утро, когда из него выходила восточная армия. Забравшись на крышу дома, он четыре долгих часа следил за тем, как из Портсмута уходит Воинство Света.
Однако старого слепца Насмешник так и не увидел.
Зверь, гнавший его по следам старца, по-прежнему жаждал крови. Он желал знать, где, когда и почему Саджак отстал от армии. Проклиная себя последними словами, Насмешник поплелся вслед за уходящим войском на восток.
Три раза ему удавалось отбить от отряда по одному солдату и задать им нужные вопросы. Двое из них вообще не знали Саджака. Третий припомнил астролога, но о том, что с ним случилось, он не имел никакого понятия.
Насмешник готов был визжать от отчаяния. Толстяк проклинал богов, как по одному, так и скопом, не делая разницы между вероисповеданиями. Небожители забавлялись с ним, вели жестокую игру. Насмешник требовал, чтобы они прекратили мучить его и позволили ему узнать.
Толстяк впал в такое отчаяние, что, не сумев в одном из Малых Королевств захватить в плен четвертого солдата, обратился за советом к священнику.
Но и служитель культа не смог ему помочь. Насмешник, опасаясь получить отказ в совете, толком священнику ничего не рассказал, и тому пришлось ограничиться лишь общими фразами.
– Нет ясности в этой жизни, сын мой – сказал он. – Мы существуем, окруженные великой тайной. Мы бродим по миру, окутанному саваном неопределенности. Для существ без веры жизнь становится бесконечным путешествием в стране страха. Приходи к нам. Вознесем вместе молитву Творцу. Доверься нашему Господу.
Насмешник спасения души вовсе не алкал. Выходя из дома священнослужителя, он бормотал, что чуть было не стал жертвой самого древнего в мире жульничества. Один мошенник едва не облапошил другого.
Толстяк следовал за Воинством Света до самого Сахеля. Он остановился в топкой низине и, разглядывая оттуда выжженные солнцем голые холмы, припоминал, с каким трудом пробирался через них вместе с Ясмид и отрядом Непобедимых. Теперь он не мог миновать эти мерзкие земли, не привлекая внимания диких туземных племен.
– О горе! – причитал толстяк. – Лично я проклят. Я есть обреченный блуждать в страхе, ожидая удара в спину кинжалом или иным несущим смерть оружием. И судьбина эта горькая подберется ко мне незамеченной.
Он ещё раз обругал последними словами всех известных ему богов и демонов, а затем понуро двинулся на запад. По его разумению, Гарун и Браги должны были находиться где-то на побережье.
Два дня спустя он вступил в деревню, которую война обошла стороной. Собаки здесь не рычали и не бросались на путников, а лишь лаяли, возвещая об их появлении. Местные жители не бежали к чужакам, размахивая топорами и косами и угрожая превратить их в корм для свиней, если они немедленно не уберутся прочь.
Местные обитатели исповедовали учение Эль Мюрида, и толстяк появился в поселении в час молитвы, когда муэдзин что-то кричал с крыши храма, совсем недавно посвященного иному богу. После завершения моления жители приняли Насмешника весьма гостеприимно, предложив ему еду и питье и попросив взамен лишь немного потрудиться на пользу общины.
Трудиться? Ему, Насмешнику? Это было так же нелепо, как просить солнце прекратить движение по небосводу. Как бы то ни было, но он прекрасно очистил коровий хлев, чем привел самого себя в немалое восхищение. Он попытался было показать несколько фокусов, но местные жители мягко осудили его за это, так как не признавали даже подобия колдовства. Туземцы были консерваторами, не разделяющими новых теплых чувств Эль Мюрида по отношению к магии. Кроме того, сказали они ему, старик, живущий в храме, уже демонстрировал им эти трюки.
У Насмешника округлились глаза. Старик? Трюки? Храм? Но… Неужели подобное возможно? Нет. Это невероятно. Так быть просто не может. Боги не мучают вас безжалостно, пряча от вас предмет ваших мечтаний лишь для того, чтобы презрительно бросить его в пыль к вашим ногам после того, как вы отказались от всех надежд. А может быть, они только так и поступают?
Насмешник настолько волновался, что дошел до последней крайности и перед посещением очередной службы принял ванну. Он успел узнать, что старик, о котором шла речь, был слеп и, видимо, находился на самом излете жизни. Служители храма взяли его к себе из жалости. Он помогал им всем, чем мог и когда мог. Помощь эта была мизерной, но тем не менее в награду он получил место, где мог приклонить голову, две еды в день и людей, которые могли его достойно похоронить, когда он умрет.
Когда Насмешник услышал об этом, им овладели странные чувства, которые он вначале не мог даже определить. Но вскоре он понял, что жалеет этого незнакомого, несчастного, влачащего жалкое существование старого калеку, живущего лишь милостью чужих для него людей.
Это чувство становилось все сильнее по мере того как приближался час молитвы. Когда он попытался уяснить для себя его происхождение и значение, у него ничего не получилось. Он вдруг ощутил замешательство и даже некоторый испуг. Насмешник задавал себе один и тот же вопрос: неужели это действительно может быть Саджак?
Он присоединился к толпе верующих, неторопливо двигающихся в направлении храма. Некоторые из них не преминули заметить, каким чистым и одухотворенным он выглядит. Он отвечал им идиотской улыбкой и какими-то неопределенными жестами.
Чем ближе они подходили к храму, тем труднее давался Насмешнику каждый шаг. Все больше и больше местных жителей обгоняли его. В шаге от дверей храма он замер. Толстяк стоял в полном одиночестве, размышляя о том, кто предстанет перед его взором, когда он переступит порог: полуживой Саджак, прислуживающий клирикам, или совершенно незнакомый ему старик.
Трижды пытался он сделать последний шаг, и трижды что-то удерживало его. Затем он повернулся и зашагал прочь.
В конечном итоге оказалось, что он не испытывал потребности что-либо узнать. Насмешник понял, что должен уйти и оставить вызывающего жалость старца – кем бы тот ни был – тихо доживать свой век под сводами храма.
Желание узнать истину исчезло. На смену ненависти пришло сочувствие.
Насмешник возобновил свой путь на запад.
ГЛАВА 25
ПОСЛЕДНЯЯ
С КОРОЛЕМ
– Повелитель, тебя хочет видеть какой-то итаскиец, – объявил Шадек, входя в палатку Гаруна.
– Итаскиец? – переспросил бин Юсиф, обменявшись взглядом с Рагнарсоном. – Чего ему надо?
– Встречи, повелитель. Он не сказал, с какой целью.
– Кто он?
– Весьма почтенный господин, – пожал плечами Шадек. – В возрасте.
– Хм. В таком случае давай его сюда, – произнес Гарун усталым и недовольным голосом.
Их лагерь находился в сотне миль к северо-востоку от Лебианнина в стороне от всех поселений. Ближайшие к ним итаскийцы – из тех, кто вел переговоры с Учеником и не успел вернуться домой, – могли обретаться лишь в Дунно-Скуттари. Имелись сообщения, что они (несмотря на прежние соглашения) пытались вывести из-под контроля правоверных некоторые королевства к югу от Скарлотти.
Гарун же неторопливо продвигался в направлении хребта Капенрунг. Иного пути, кроме как в свои старые лагеря, у него не было. Рагнарсон присоединился к нему, так как и ему некуда было податься. Он распустил свою маленькую армию. Его люди рвались домой, чтобы вернуться к прерванной войной жизни. С ним осталось менее двадцати пяти человек, и ни один из них не знал, что их ожидает завтра.
Появился Шадек.
– Вот этот итаскиец, повелитель, – объявил он, пропуская впереди себя пожилого сухощавого человека.
Гарун поднялся, лицо его побагровело.
– Господин военный министр, – прорычал он, с трудом сдерживая готовую прорваться ярость. – Я просто… Скажем так: я потрясен вашей наглостью. Или глупостью. Только самый смелый негодяй или идиот мог посметь явиться сюда после того, что вы с нами сделали. – Перейдя на родной язык, он представил посетителя Рагнарсону.
