Проф взирал на схему с непроницаемым лицом.
– В чем дело? – спросил я. – Не беспокойтесь, все сработает – как-никак, это мой хлеб.
– Мануэль, мой маль… извините. Сеньор О'Келли… не согласитесь ли вы возглавить нашу революцию?
– Я?! Бог мой, нет! Я не собираюсь стать мучеником заведомо проигранного дела. Я просто вычертил схему.
Вайо взглянула на меня.
– Манни, – сдержанно сказала она. – Ты избран. Это дело решенное.
Черта с два – решенное!
Проф сказал мне:
– Мануэль, прошу тебя, не торопись. Нас тут трое – идеальное число, у нас разносторонние таланты и обширный жизненный опыт. Красота, почтенный возраст и мужественная целеустремленность…
– Нет у меня никакой целеустремленности!
– Перестань, Мануэль. Давай посмотрим на вещи шире, а уж потом будем принимать решения. И чтобы стимулировать сей процесс, поведайте мне, найдется ли на этом постоялом дворе что-нибудь спиртное? У меня есть несколько флоринов, которые я охотно пустил бы в торговый оборот.
Это было едва ли не самое разумное предложение за последний час. – Столичная водка?
– Звучит недурственно, – он потянулся за бумажником.
– Ждите, вас обслужат! – сказал я и заказал литр со льдом.
Заказ прибыл быстро. От завтрака у нас еще остался томатный сок. – А теперь, – сказал я после того, как мы приняли на грудь, – что вы, проф, думаете о бейсбольном чемпионате? Судя по тотализатору, «Янки» на сей раз продуют…
– Мануэль, скажи мне, каковы твои политические убеждения?
– …но раз там появился тот новый парнишка из Милуоки, я готов рискнуть небольшим капитальцем…
– Порой трудно их сформулировать, но использовав сократову методу вопросов, легко понять, на чьей он стороне и к чему стремится.
– Ставлю три против двух, несмотря на неблагоприятный прогноз.
– Что?! Ах ты дурачок! Сколько?
– Три сотни. Гонконгских.
– Заметано. Например, при каких обстоятельствах государство вправе поставить свои интересы выше интересов гражданина?
– Манни, – вмешалась Вайо, – у тебя еще много шальных денег? Я без ума от «Филадельфиков».
Я внимательно оглядел ее с головы до пят.
– И что ты намерена поставить?
– Иди ты к черту! Насильник!
– Проф, я понимаю так, что обстоятельств, при которых государство вправе поставить свои интересы выше моих, просто быть не может.
– Совсем неплохо. Отсюда уже можно танцевать.
– Манни, – снова вмешалась Вайо, – это самый что ни на есть отъявленный эгоизм!
– А я и есть отъявленный эгоист.
– Ну что ты несешь! А кто меня спас? Меня – совершенно чужого тебе человека? И не попытался этим воспользоваться? Профессор, я просто дурачилась. Манни вел себя как самый настоящий рыцарь.
– Sans peur et sans reproche note 18. Я так и думал, ведь мы знакомы много лет. Что вполне совместимо с его высказыванием.
– Нет, не совместимо! Я имею в виду не сегодняшнюю ситуацию, а тот идеал, к которому мы стремимся. Манни, «государство» – это Луна. Пусть пока не суверенная, пусть мы с тобой считаемся гражданами совсем других стран. И все же я – неотъемлемая часть государства Луна и твоя семья тоже. Разве ты не готов умереть ради своей семьи? – Эти две вещи друг с другом никак не связаны.
– Еще как связаны! В том-то и дело, что связаны!
– Нет. Свою семью я знаю давно.
– Дорогая леди, я должен заступиться за Манни. У него верный взгляд на вещи, хотя он, возможно, и не совсем точно его формулирует. Смею ли я спросить? При каких обстоятельствах поступок группы людей будет нравственным, а тот же поступок, совершенный отдельным ее членом – безнравственным?
– Хм… вопрос на засыпку, да?
– Но ведь это же ключевой вопрос, дорогая Вайоминг. Это радикальный вопрос, который отражает корни дилеммы правительства. Тот, кто ответит на него честно и останется верен своему взгляду, невзирая на последствия, знает, что он отстаивает и за что готов умереть.
Вайо нахмурилась.
– Безнравственно для отдельно взятого члена группы… – повторила она. – Профессор, а каковы ваши политические принципы?
– Позвольте сначала услышать о ваших. Если, конечно, вы способны их сформулировать.
– Конечно, способна! Я приверженец Пятого Интернационала, как и большая часть членов организации. Мы не отталкиваем от себя попутчиков, у нас единый фронт. Среди нас есть коммунисты, приверженцы Четвертого Интернационала, краснобригадники и коллективисты, сторонники единого налога, да мало ли кто еще. Но я не марксистка; у нас, у Пятого Интернационала, программа чисто практическая: пусть частная собственность существует там, где это уместно, а государственная – где необходимо. Мы признаем, что стратегия изменяется вместе с обстоятельствами. Словом, никакого доктринерства.
– А как с высшей мерой наказания?
– За что?
– Ну, скажем, за предательство. За действия против Луны, когда вы ее освободите?
– Смотря какое предательство. Пока мне не известны обстоятельства, я ничего решить не смогу.
– Так же, как и я, милая Вайоминг. Я верю в необходимость высшей меры при определенных условиях – только с одним отличием: я не стану обращаться в суд. Я сам проведу следствие, вынесу приговор, приведу его в исполнение и приму на себя всю меру ответственности.
– Но… профессор, кто же вы по убеждениям?
– Я разумный анархист.
– Такой марки я не знаю. Анархо-индивидуалисты, анархо-коммунисты, христианские анархисты, философские анархисты, синдикалисты, либертарианцы note 19 – про таких слыхала. А вы кто такой? Может, рандит? note 20 – С рандитами я нашел бы общий язык. Разумный анархист верит, что такие понятия, как «государство», «общество», «правительство», в реальности не существуют. Они являются воплощением действий сознающих свою ответственность индивидуумов. Разумный анархист полагает, что перекладывать бремя ответственности, разделять и перераспределять ответственность вообще невозможно, ибо и ответственность, и вина, и стыд – все они существуют лишь внутри индивидуума и больше нигде. Однако, будучи разумным, анархист понимает, что далеко не все люди разделяют его взгляды, а потому старается приблизиться к совершенству в этом несовершенном мире. Понимая, что результаты его усилий будут далеки от совершенства, он не падает духом от сознания неизбежности ждущей его неудачи.
– Вот-вот! – воскликнул я. – «Далеки от совершенства». К этому я стремился всю свою жизнь!
– И добился своего, – откликнулась Вайо. – Профессор, все это красивые слова, не больше. Слишком много власти в руках индивидуумов… Представьте, например, что водородная бомба попадет в руки какой-нибудь безответственной личности…
– Так ведь самое главное в моей теории то, что каждая личность ответственна. За все. Если водородные бомбы существуют, а они таки существуют, их обязательно контролирует какой-то человек. В сфере морали такого понятия, как «государство», вообще нет. Есть только люди. Индивидуумы. И каждый несет ответственность за свои поступки.
– Кто еще хочет выпить? – спросил я.
Ничто так не способствует расходованию алкоголя, как политические дискуссии. Я заказал еще бутылку.
В споре я не участвовал. Не могу сказать, чтобы я так уж стенал «под железной пятой Администрации». Я надувал ее как мог, а в остальное время забывал о ее существовании. И, уж конечно, не помышлял, как ее уничтожить, ибо уничтожить ее невозможно. Иди своей дорогой, не суй нос не в свое дело, не лезь…
Правда, особой роскоши я тоже не знал. По земным стандартам мы были почти нищими. Импортом не пользовались, нам он не по карману. Сомневаюсь, чтобы тогда во всей Луне нашлась хоть одна автоматически закрывающаяся дверь. Даже скафандры, и те привозили с Терры, пока какой-то хитроумный китаеза, еще до моего рождения, не додумался, как собезьянничать их, а заодно упростить и улучшить. (Бросьте двух китаез в одно из наших «морей», и они разбогатеют, продавая друг другу камни, да при этом еще умудрятся вырастить по двенадцать детишек. А затем появится индус и начнет торговать в розницу тем, что скупит у китайцев оптом: загонит все ниже себестоимости, но с жирной прибылью. Так и живем помаленьку.) Роскошь мне приходилось видеть на Земле. Не стоит она того, чем они за нее платят. Я не имею в виду большую силу тяжести – там к ней привыкли; я говорю о всякой ерундистике. Сплошные kukai moa note 21. Если бы все это дерьмо собачье из одного только земного города вывезти в Луну, проблема удобрений у нас решилась бы на сотню лет вперед. Делай то. Не делай этого. Не выходи из строя. Где твоя квитанция об уплате налогов? Заполни бланк. Покажи лицензию. Принеси шесть копий. Здесь только выход. Нет правого поворота. Нет левого поворота. Встань в очередь и уплати штраф. Не забудь поставить печать. Сдохни – но сначала получи разрешение. Вайо вцепилась в профа мертвой хваткой, уверенная в том, что ей известны все ответы. Но профа больше интересовали вопросы, чем ответы, и это ставило ее в тупик. Наконец она сказала:
