Приходилось признать, что он сам загнал себя в ловушку, из которой не было выхода. Вода во фляге почта кончилась. Продукты тоже подходили и концу. Угнетающе действовало на Романа однообразие обстановки: неменяющееся освещение и почти полная тишина, нарушаемая лишь монотонными громкими шлепками крупных капель воды, сочившихся из какой-то трещины в потолке грота. Эти шлепки раздражали Романа больше всего. Иногда они казались ему мятником гигантских часов, отсчитывающих секунды его жизни, иногда ударами молота по наковальне, вместо которой он все чаще и чаще ощущал свою собственную голову. И если, забывшись. Роман на несколько минут отдавался этому ритму, он уводил его.. в сторону весьма странного состояния. Ему начинало казаться, что стены грота становятся непрочными, что они слегка деформируются, постепенно и незаметно уменьшая его жизненное пространство.
Капли все падали. Они падали так, наверно, не одну сотню лет и будут падать еще столько же, выращивая на потолке пещеры каменные сосульки сталактита. Его прах истлеет, кости превратятся в пыль, а вода все так же будет падать с потолка, и не умолкнут эти шлепки или удары. Тяжелые удары молота словно пытались разрушить стену у него за спиной.
В который раз он обернулся. За спиной кто-то, конечно, стоял. Кто-то невидимый и огромный… Впрочем, не совсем невидимый. Тусклой линией обозначился едва заметный контур, обрисовался ярче. Постепенно линия стала наливаться синим огнем, одновременно она становилась тоньше, а все, что попадало в нарисованную ею ослепительную замкнутую кривую, исчезало из поля врения, наполняясь изнутри непроглядной тьмой. Роман сидел слишком близко и не мог видеть всей фигуры. Зато хорошо разбирал детали. Когтистую лапу, абрис крыла, контуры огромной головы, подпиравшей потолок. Фигура оставалась совершенно плоской. Все внутри светового контура поглощала непроницаемая плотная тьма.
Роман воспринимал появление светящейся фигуры как нечто вполне естественное – его состояние в зтой полной изоляции рано или поздно должно было разрешиться какой-нибудь галлюцинацией. Однако существо выглядело слишком уж реально, слишком подробные детали воспринимались сознанием.
– Кто ты? – спросил Роман, и существо, к его удивлению, ответило, хотя звука голоса он так и не услышал:
– Я тот, кого ты хорошо знаешь.
– Я тебя не знаю.
– Не помнить и не знать – не одно и то же.
– Я тебя не знаю, – упрямо, с возрастающим беспокойством повторил Роман.
– Да полно! Так ли это? А впрочем, как хочешь. Для нашей беседы это несущественно. Вспомни хотя бы шар.
– Шар?
– Да, да, шар! Полый металлический шар, так часто снившийся тебе в ночных кошмарах.
– Откуда знаешь о моих кошмарах?
– Может быть, я и сам оттуда. Кусок тьмы, из мира тьмы. Часть твоих кошмаров.
– Тогда уходи, откуда пришел. Я не нуждаюсь в кошмарах, ставших реальностью.
– Даже если я уйду, я все равно останусь. Не как данная сущность, так в чем-то другом. Мы многолики и вездесущи, мы умеем просачиваться, проникать и затем становиться из малого великим. Даже если не мы сами – наши мысли, желания, планы остаются вместо нас. Вселяются в ваши мысли. Искажают ваши планы. Вчера еще у вас был друг – сегодня он позавидует вам и уйдет. Ему покажется, что это вы позавидовали ему или, того хуже, обидели, не проявили должного почтения… Причин множество, результат один: все это работает на нас. Помогает увеличиваться нашей сущности и уменьшаться вашей.
– Но ведь есть же способ остановить вас, если каждый, где бы он ни находился, сделает хотя бы самую малость, ведь нас так много! Если каждый вставит хотя бы крохотное звено, получится преграда, которую вы не сможете преодолеть.
– Никогда вы этого не сделаете. Вы не способны даже осмотреться. Никто из вас, людей, не знает, где проходит граница между реальностью и сном. Вы всю жизнь живете в полудреме, некоторые из вас не просыпаются никогда. Вы ленивы, глупы и к тому же настырны. Вы не знаете пределов своим честолюбивым устремлениям, вы не знаете даже, где проходит граница, у которой следует остановиться. Тем хуже для вас.
– Ты пришел специально, чтобы сказать мне все это?
– Я пришел для того, чтобы напомнить тебе о шаре.
Чем дольше длилась эта необычная беседа, тем больше удавалось Роману взять себя в руки, сосредоточиться, загнать в дальние уголки сознания тот первобытный ужас, который охватил его в первые минуты появления этого кошмарного существа, словно раскаленным углем нарисованного на темной стене.
– Я вижу тебя насквозь, человек. Слишком хорошо знаю твои помыслы и затаенные страхи. – Он сказал слово «человек» с нескрываемым презрением.
– А кто ты сам?
– Я – дейм. Деймы самые совершенные существа в этой части Вселенной. Избранный народ, призванный управлять всеми остальными формами жизни.
– Кто вас избрал? Вы сами, конечно? В нашей истории появлялись иногда такие «избранные» народы, но, мне помнится, все они плохо кончали.
– Хватит болтать, ты, смердящее порождение кучи бацилл и слизи! У меня мало времени. Как только ты останешься один, немедленно возвращайся на рудник. Ты слишком много бегаешь, слишком часто забываешь о своем задании!
– О задании?..
Дейм говорил слишком уверенно, и Роман вновь почувствовал страх и растерянность.
– Как только вернешься на рудник, сиди тихо, жди прилета корабля землян. Мы сделаем так, чтобы тебя взяли на этот корабль. Твоя задача – вовремя оказаться в нужном месте. Любой ценой до старта ты должен быть на корабле. Об остальном узнаешь позже.
– Да кто ты такой, чтобы диктовать мне приказы, с чего ты взял, что я буду им подчиняться?
– Будешь. Вспомни о шаре. О том, что в твоей голове.
И Роман его ощутил. Стальную круглую болванку, втиснутую ему в мозг. От нее сейчас волнами шла нестерпимая острая боль, она ломала его волю, уничтожала всякое желание сопротивляться. Судоржные спазмы сжали легкие, сердце. Он задыхался, терял сознание, потом боль отпустила, исчезла совсем.
– Когда-то ты был человеком. А теперь ты ничто, нуль, козявка, не обладающая собственной волей. Мы нашли твое изуродованное тело в поясе астероидов, ты еще не успел остыть – и это было все, что нужно. Такие вещи, как ты, мы конструируем десятками. Это очень просто: немного слизи, чужая память, управляющий шар. Вещь, имеющая смысл лишь в пределах отведенного ей задания и исчезающая вместе с ним.
Он замолчал, давая Роману возможность осмыслить услышанное.
– Но у меня же есть имя, я чувствую себя человеком. Это ложь, чудовищная ложь!
– Даже имя у тебя чужое. Так ты будешь делать то, что тебе приказано, или мне применить третью степень воздействия и управлять тобой на расстоянии, как механической куклой?
– Я буду, конечно, буду, у меня же нет выбора… – Говоря это, Роман медленно, незаметным движением достал из-за пояса лазерный пистолет и, не поднимая его, лишь развернув ствол в сторону призрака, нажал гашетку.
Фиолетовая игла луча с тихим шипением перечеркнула пещеру и уперлась в ту часть контура, где у дейма должна была быть грудь. Долю секунды казалось, что мрак полностью поглотит и нейтрализует луч лазера, но вдруг с легким хлопком весь абрис ослепительно вспыхнул, словно его облило пламя, и контур стоящего у стены существа обрел объем. Продолжалось это ничтожную долю мгновения, как при вспышке магниевой лампы. Но следующий заряд уже повторил путь первого, и вновь на долю секунды возникла огненная скульптура. Она была меньше первой, значительно меньше! А Роман все давил и давил на спуск. В том месте, где стоял призрак, размеры вспышек продолжали уменьшаться, пока очередной заряд сконцентрированных фотонов не ударил в стену, разбрызгав во все стороны расплавленные капли базальта. Сквозь затихающий треск и вой он услышал обрывки слов или, может быть, то был стон? Он разобрал лишь часть фразы:
– Ты еще пожалеешь, ты никогда не узнаешь…
Темнота, ставшая совсем плотной после ослепительных вспышек лазерных разрядов, сомкнулась над гротом, и несколько секунд Роман стоял опустошенный, без единой мысли в голове, слыша лишь затихающий шорох и шелест, словно внутри его черепа ворочался клубок отвратительных насекомых. Наверно, так и должно быть. Наверно, таким и бывает нормальное мышление робота с готовой программой, вещи, предвазначенной на одно задание.
А вода капала все так же равномерно и неустанно, словно ничего не случилось. Все так же шлепали в темноте большие невидимые ладони, и звук дробился, сливался с собственным эхом, порой затихал, чтобы тут же возникнуть с удвоенной силой.
Послушав с минуту это равномерное и монотонное шлепанье, Роман побрел к пирсу. Предпринимать что бы то ни было в его новом положении бессмысленно. Куда бы он ни пришел, с кем бы ни заговорил, на все будет смотреть сквозь щели, прорезанные в стенке стального полого шара, вместившего его мозг и какой-то чужеродный управляющий механизм. Он и раньше чувствовал себя порой странным отщепенцем среди людей, теперь же не оставалось ни одной зацепки, связывавшей его с родным домом, да и самого дома тоже не было – ведь все, что он помнил о нем, оказывалось ложью или, по крайней мере, ему не принадлежало и было украдено у какого-то другого человека.
