Да, предложение стоящее, но следует написать: «свободу, равенство, мир и безопасность»! Правильно, товарищ? И пошло-поехало: а включает ли понятие «свобода» также и понятие «свободный от платы воздух»? Или это часть «безопасности»? Почему бы не внести на всякий случай в Декларацию слова «бесплатный воздух»? А еще лучше – «бесплатные воздух и воду», потому что ни свободы, ни безопасности не может быть без воды и воздуха. Воздух, воду и пищу.
Воздух, воду, пищу и кубатуру.
Воздух, воду, пищу, кубатуру и тепло.
Нет, не «тепло», а «энергию», тогда действительно будет перечислено все. То есть абсолютно все.
Приятель, да ты совсем спятил! Как это – «все»? Ты же оскорбляешь всю женскую половину человечества… А ну, отойдем в сторонку и повтори, что ты сказал!.. Дайте же мне закончить! Мы должны заявить им прямо в лицо, что больше не позволим земным кораблям садиться, если в них не будет женщин, – по крайней мере столько же, сколько мужчин. По крайней мере, ясно? Ничего не подпишу, если иммиграционная проблема не будет решена на месте!..
Ямочки на лице профа не исчезали ни на секунду.
Теперь-то я понял, зачем проф дрыхнул весь день, к тому же без грузил.
Я, например, дико устал: весь день провел в скафандре возле катапульты, врезая в скалы последний из перемещаемых сюда баллистических радаров. И вообще все устали; к полуночи толпа начала редеть, убежденная, что в эту ночь ничего не будет решено, и утомленная дурацкой болтовней. Говорить самому – это одно дело, но слушать чужой треп…
Время перевалило за полночь, когда кто-то спросил, почему Декларация датирована четвертым числом, если сегодня только второе? Проф вкрадчиво ответил, что сейчас уже третье и не похоже, что Декларация будет принята раньше четвертого… а четвертое июля – своего рода символ note 46, и это нам не помешает.
После подобного заявления многие покинули зал, решив, что дебаты продлятся до четвертого июля. И тут я заметил, что зал синхронно с уходом одних людей заполняется другими. Вон там Финн Нильсен опустился в кресло, которое только что освободилось. А вот появился товарищ Клейтон из Гонконга, сжал рукой мое плечо, улыбнулся Вайо и нашел себе место. Моих юных замов Хейзел и Слима я заметил внизу в первых рядах и подумал, что придется подтвердить Ма алиби Хейзел: мол, задержал ее по партийным делам, – и вдруг с изумлением увидел рядом с ними Ма собственной персоной. И Сидрис. И Грега, который, как предполагалось, находится у новой катапульты.
Огляделся по сторонам, а там еще дюжина знакомых – ночной редактор газеты «Лунная Правда», генеральный менеджер «ЛуНоГоКо» и так далее. До меня наконец дошло, что проф распорядился подтасовать колоду. Конгресс не имел постоянного членства, и наши проверенные товарищи имели такое же право голоса, как и те, кто молол тут языками уже целый месяц. Теперь в креслах сидели свои люди… и дружно отклоняли все поправки. Около трех пополуночи, когда я уже начал подумывать, что больше не выдержу, кто-то послал профу записку. Он прочел, ударил молотком и сказал: – Адам Селен просит вашего внимания… Могу ли я считать ваше одобрение единогласным?
Экран за трибуной снова осветился, и Адам заявил, что он внимательно следил за дебатами и всячески приветствует разумного и конструктивную критику. Но, если можно, он выскажет одно соображение. Почему бы не признать, что любая выраженная словами мысль является несовершенной? Если Декларация в основном их устраивает, так почему бы не отложить на время ее совершенствование и не принять такой, какая она есть? «Достопочтенный председатель, таково мое предложение».
Приняли его на ура. Проф спросил:
– Есть возражения? – и подождал с поднятым молотком.
Тип, занявший место на трибуне еще до того, как Адам попросил слова, пробормотал:
– Тем не менее я утверждаю, что это обособленный причастный оборот…
Но черт с ним, пусть остается…
Проф стукнул молотком:
– Принято!
Мы выстроились в очередь и поставили подписи на огромном свитке, «присланном из конторы Адама», как я заметил, уже с его подписью. Я расписался после Хейзел – девочка научилась писать, хотя в грамоте пока разбиралась слабо. Подпись была корявая, но буквы большие и гордые. Товарищ Клейтон подписался партийной кличкой и настоящим именем, сначала буквами, а потом по-японски – три крошечных изящных рисунка один под другим. Два товарища поставили кресты, которые мы тут же засвидетельствовали. Все партийные лидеры были здесь этой ночью (вернее, утром), все расписались, а болтунов осталось не больше дюжины. Но и они тоже поставили свои подписи для истории. И таким образом поручились «своей жизнью, своим достоянием и своей священной честью».
Очередь медленно продвигалась вперед, галдела понемногу, и вдруг проф стукнул молотком, требуя внимания:
– Вызываю добровольцев для выполнения опасного задания. Эта Декларация будет передана по информационным каналам, но кому-то необходимо лично вручить ее Федерации Наций на Терре.
Сразу стало тихо. Проф глядел на меня. Я сглотнул слюну и произнес:
– Я записываюсь.
– Я тоже, – эхом отозвалась Вайо.
– И я! – сказала крошка Хейзел Мид.
Через минуту нас было уже больше дюжины – от Финна Нильсена до господина Причастный Оборот (он оказался хорошим парнем, если не считать его идефикс).
Проф записал имена и невнятно пробормотал, что свяжется с нами, когда выяснится насчет транспорта.
Я отвел его в сторонку и спросил:
– Слушайте, проф, вы наверняка притомились и кое-что позабыли. Вы же знаете, что корабль на седьмое отменен; землееды обсуждают вопрос об эмбарго. Следующий корабль, который они пошлют к Луне, будет боевой. Как бы собираетесь лететь? В качестве военнопленного?
– Нет, их корабли нам не понадобятся.
– Вот как? Думаете построить свой? Вы хоть представляете, сколько времени это займет? Если вообще что-нибудь удастся построить? В чем я лично сомневаюсь…
– Мануэль, Майк говорит, что это необходимо, и он все продумал.
Про Майковы «необходимо» я и сам знал. Он пересмотрел всю программу после того, как мы обнаружили, что хитроумные ребята из обсерватории Ричардсона все-таки умудрились известить Терру. Теперь он давал нам всего один шанс из пятидесяти трех… и заявил о настоятельной необходимости отправить профа на Терру. Но я никогда не тревожусь о вещах, которые неосуществимы: я весь день вкалывал, как мог, чтобы наш единственный шанс оказался выигрышным.
– Майк обеспечит нас кораблем, – продолжал проф. – Проект уже готов, теперь его доводят.
– Доводят? Вот как? С каких это пор Майк стал инженером?
– А разве он не инженер? – спросил проф.
Я хотел было ответить, но заткнулся. У Майка нет ученых степеней. Он просто знает о машиностроении больше любого из людей. Равно как и о пьесах Шекспира, о загадках, об истории и так далее.
– Проф, объясните толком.
– Мануэль, мы отправимся на Терру вместе с грузом зерна.
– Что?! И кто это «мы»?
– Ты и я. Все остальные добровольцы – просто декорация.
– Послушайте, проф. Тут я пас. Я работал изо всех сил, хотя сама идея казалась мне дурацкой. Таскал на себе грузила на случай, если придется отправиться в это мерзкое болото. Но я подписался лететь на корабле, пусть даже с киборгом-пилотом. Главное, чтобы приземлиться мог нормально. А изображать из себя метеорит – такого уговора не было.
– Прекрасно, Мануэль. Я всегда признавал свободу выбора. Тогда полетит твой дублер.
– Мой… кто?
– Товарищ Вайоминг. Насколько я знаю, она единственная кроме нас тренировалась для полета… если не считать землян, конечно.
Так что пришлось мне лететь. Но сначала я поговорил с Майком.
– Ман, мой первый друг, тебе не о чем беспокоиться. Вы полетите на барже КМ 187, серия 76, и прибудете в Бомбей без проблем. Я специально выбрал эту баржу, потому что ее снимут с околоземной орбиты и поведут на посадку, когда Индия будет у меня в поле зрения, и я смогу перехватить управление, если мне не понравится, как это делает их компьютер. Верь мне, Ман, все продумано до мельчайших деталей. Даже решение продолжать поставки зерна, несмотря на провал режима секретности, было частью этого плана.
– Мог бы поделиться со мной и раньше.
– Не хотел понапрасну тебя беспокоить. С профессором я общался постоянно, ему известны все детали. Но ты отправляешься только для того, чтобы заботиться о нем, поддерживать его и продолжить его дело, если он умрет. Тут я не в силах дать никакой гарантии.
Я вздохнул.
– О'кей. Но, Майк, ты, конечно, не думаешь, что можешь обеспечить нам мягкую посадку с такого расстояния? Сигналы-то идут со скоростью света, запаздывать будут.
– Ман, ты что думаешь, я в баллистике не разбираюсь? Когда вы будете на орбите, от запроса до ответа и до приема команды пройдет менее четырех секунд. Можешь мне поверить – я не потеряю и микросекунды. За четыре секунды вы успеете пролететь всего тридцать два километра, а по мере приближения к посадке и того меньше. Моя реакция будет гораздо более быстрой, чем у пилота за штурвалом, потому что мне не нужно тратить время на оценку ситуации и выбор верного решения. Максимум у меня четыре секунды, но реально они мне не понадобятся, поскольку я постоянно планирую и прогнозирую, заглядываю вперед и программирую всевозможные ситуации. В сущности, я буду опережать тебя на траектории на эти самые четыре секунды, так что реакция будет мгновенной.