Ознакомительная версия.
– А как же оружие? – всполошился Костик. – Командир, мы ж на Киприи сговаривались?
– Сговаривались, – вздохнула Соня. Она сама понимала, что стволы им сегодня не помогут, но… Тогда только одно – по рельсам петушком, на одиннадцатом номере.
Костик кивнул, поправил лямки рюкзака на плечах.
– Веди, Соня, – просто сказал он.
…Топать вдоль железки далеко не так просто. Прыгать по шпалам легко и весело только в детских книжках, а тащить на себе немалый рюкзак – совсем другое. Тропы у полотна не оказалось, заросли подступили к самой насыпи – видно, инструкция о расчистке «расположенных слишком близко зелёных насаждений в целях борьбы с диверсионно-террористической деятельностью» до этих всеми забытых мест пока ещё не дошла.
Волей-неволей пришлось брести по насыпи, почти на виду – если бы здесь нашлось кому смотреть. По обе стороны полотна раскинулся лес, вернее, чернолесье, как его называли здешние, – густые, почти непролазные заросли, где смешалась ель с берёзой, сосной и ольхой, и всё это перевито кустарником; нет в чернолесье троп, кроме звериных, впрочем, людям и ходить туда почти незачем – ни грибов, ни ягод. Здесь, конечно, никаких дозорных и караульных: никакой оккупационной армии не хватит расставить всюду часовых. Амеры и их союзники-европейцы жмутся поближе к городам, станциям, на худой конец – разъездам; как ни мала забытая всеми станция Киприя, а патруля там ожидать следует. Или внутренники, или украинские сечевики-западенцы, разом вспомнившие недоброй памяти дивизию «Галичина»…
Ёж, конечно, уже там. Ждёт. Не может не ждать, никогда ещё не случалось, чтобы он не явился на рандеву. Будут ребятам их игрушки, а потом…
Об этом Соня даже боялась задумываться.
Миновали мост – по счастью, неохраняемый, покосившаяся фанерная будка стояла пустой, небрежно вбитые колья с намотанной «колючкой» покосились, распахнутая дверь поскрипывала на ночном ветру. Машка примерилась было запустить в стекло будки щебнем, Костик в последний момент схватил её за руку.
– Совсем шумашошла. На фига шуметь?
Машка скривилась и, отводя душу, запулила каменюкой в кусты.
– Теперь легче стало? – осведомился Мишаня.
– Хватит, – остановила Соня грозившую вот-вот разгореться пикировку.
Пять километров шли долго, почти полтора часа, не забывая об осторожности. Перед самой Киприей местность слегка повышалась, рельсы убегали во тьму, на отполированной поверхности метался отблеск Мишаниного фонаря.
Вот замаячил вдалеке зелёный огонёк светофора; вот и стрелки; а вот и ещё одна будка внутренников, правда, на сей раз покапитальнее. Кто-то не поленился притащить сюда шесть бетонных «хренулин», как выразилась Машка, уложив их на манер бруствера с амбразурами, нехорошо смотрящими на убегавшие к Теребутенцу рельсы.
Само собой, никто не выперся туда в полный рост и с рюкзаком на плечах, хотя рисковая Машка предлагала именно это. Мол, простые туристы, не так сошли по неопытности, пешком пришлось топать…
Конечно, всеми забытая станция – это не Пулково, не база амеров или внутренников. Соня заблаговременно погасила фонарь, скинула рюкзак.
– Ждите здесь.
Ребята только кивнули.
Несложно было проползти мимо блокпоста – там таки тлел огонёк, кто-то коротал ночку, а вот большой прожектор на крыше оказался потушен в нарушение всех норм и уставов караульной службы.
«Лампочку, небось, выкрутили, спёрли и загнали, а начальству подали рапорт „о перегорении“. Или „перегорнутии“.
Во тьме Соня миновала огороды, выпрямилась, пытаясь осмотреться. Тучи разошлись, пролился лунный свет, и привычному к ночным «делам» взору открылись покосившиеся срубы, обшитые досками, тесовые крыши; среди домов петляли улочки, являвшие собой почти сплошные лужи. Кружным путём Соня пробиралась к станции, стараясь не мелькать на открытых местах; её окружало бледное селение-призрак, несмотря на то, что здесь жили – с нескольких дворов псы проводили Соню не шибко довольным ворчанием. Оно, впрочем, мигом смолкало, стоило собакам принюхаться и распознать, на кого же они дерзнули подать голос.
На кого… конечно, post hoc, ergo propter hoc, как говорили древние, но – у Сони всегда отношения с собаками не складывались. Может, потому, что сама она всю жизнь любила кошек и те платили ей взаимностью, – кто знает? Однако всё изменилось, как по волшебству, после того, как шуточный «обряд посвящения в дружину Чёрного Перуна» обернулся реальной меткой, оставленной калёным железом в подмышечной впадине, псы, едва взглянув на Соню или почуяв её, мигом поджимали хвосты, признавая в ней истинного вожака.
Станцию освещало несколько фонарей. Пустынно, длинные низкие платформы – вернее, просто песочные насыпи в бетонных бордюрах. Крошечный станционный домик, рядом – зелёный магазинчик в древнем, как сама эта земля, строении.
Минут десять Соня провела присматриваясь. Тихо. Никого и ничего. Патрульные, похоже, дрыхнут в своём бетонном блокгаузе – ну кому из подполья что может понадобиться в этой забытой всеми Киприи?
Ёж, конечно, тоже не станет торчать на виду. Как и Соня, он тоже затаился сейчас где-то в окружающей станцию темноте – Смертушка не сошла с поезда, где-то задержалась, но он всё равно не шелохнётся, будет ждать со звериным терпением скрадывающего добычу хищника.
Где-то невдалеке возле железки взревел мотор. «Хаммер», их Соня узнает даже сквозь сон. Снопы света мотнулись по избам, машина вылетела к платформе и резко тормознула. Нарочито громко хлопнула дверь.
Внутренники. 292-й батальон, расквартированный в Любытино и держащий весь север Новгородской области. Надо же, куда занесло…
Однако Соня даже не успела подумать в стиле Винни Пуха, что это «ж-ж-ж» неспроста, как из джипа выбрался человек в полной боевой форме Внутреннего корпуса, встал, облокотился о капот так, что стало видно лицо в свете ярких фар, смонтированных на верхней дуге.
Ёж. Ну, ёлки-моталки, ну и молодец!
– А вот Сме-ерть моя нейдё-от… – немузыкально протянул Ёж, старательно изображая неведомую фольклористам народную песню.
Соня осторожно шагнула из тени.
Ёж как ни в чём не бывало помахал ей рукой.
– Как добралась, Смертушка? Вижу, что с приключениями. Мне, – он кивнул на «Хаммер», – тоже скучать не пришлось. Залезай давай, посмотришь мои гостинцы. Ручаюсь – довольна останешься.
– Какой ты молодец! – вырвалось у Сони.
Ёж ухмыльнулся.
– Давненько я от тебя слова ласкового не слыхал, Смертушка. Провинился чем перед тобой, скажи?
Соня взглянула Ежу в глаза. Он улыбался, но взгляд из-под густых бровей колол ледяною иглой.
– Не место сейчас отношения выяснять. – Она сердито сдула прядку со лба.
– А где ж тогда? Где такое место? – не отступил Ёж.
– Дай в город вернуться, – выдала Соня первое пришедшее в голову. – И что, ты вот так не боишься тут шуметь, светить? Патруль на блокпосту…
– Накушался водяры и спит, – перебил Ёж. – «Здесь конец света и всем на всё наплевать», как писали классики.
– А их что, на связь не вызывают? – удивилась Соня. – Зачем тогда, спрашивается, караул?
– Нет, не вызывают. А ты что думала, внутренники как на амерскую службу пошли, так и перековались, рвением воспылали? Ни фига подобного. Халява священна и неприкосновенна. У них какая ни есть, но служба в том же Пестово, в Хвойной, даже в Анциферово наши не так давно бензовоз сожгли. А здесь отродясь никогда и ничего не случалось. Но поскольку каждая станция, согласно инструкции, нуждается в прикрытии, – на последнем слове он скорчил презрительную гримасу, – вот и отправляют их, считай, на отдых. Ну, давай добро смотреть.
Добро оказалось первоклассным, впрочем, ничего иного от Ежа и ждать не приходилось – он и его ребята всегда были упакованы по первому разряду.
– Поехали. – Ёж сел за руль. – Не таскаться ж тебе по деревне с этими игрушками.
– А ребятам ты что, покажешься?
– Не хотела контакт раскрывать? Но мы ж с ними на дело ходили, и не раз, – удивился Ёж.
– Нечего им знать, – упрямо покачала головой Соня, – что ты мне… что для меня…
– А-а, – понимающе протянул Ёж и снова усмехнулся. – Ну, Смертушка, твоё желание для меня закон, – он дурашливо отдал честь. – Тогда на краю села тебя высажу, идёт?
– Идёт, Ежище. И… ещё раз – спасибо тебе.
– Спасибо не булькает, – тоном заправского сантехника времён развитого социализма сообщил Ёж.
– А что булькает? – наивным голоском прощебетала Соня.
– Брось, – вдруг повернулся к ней Ёж. – Ты знаешь, что мне надо, Соня.
Он очень редко звал её по имени. Всё больше Смертью или Смертушкой.
«Предпочту думать, что Она и впрямь похожа на тебя. Так подыхать легче станет», – как-то раз объяснил он.
Соня помолчала. «Хаммер» мирно урчал мотором, словно сыто рыгающий доисторический динозавр, страдающий несварением желудка.
– Ёжище, ты… Я ж тебя не люблю, – вырвалось у неё. – Дружу, да, – сделала она над собой усилие, потому что перед глазами вновь встала расстрелянная женщина-водитель подбитой «брэдлины». – А когда без любви – так есть ли разница, кому меж ног свою снасть запускать?
Ознакомительная версия.
