нужна.
– Нет, я не подойду к тебе! – С этими словами мальчик зажмурился и заткнул уши.
– Хорошо. – Я рассудил, что давить на него не стоит. – Скоро липкая штука перестанет выделять воздух и её придётся снять. Она несъедобная. Поэтому вытащи её сам пальцами, когда почувствуешь, что от неё больше не исходит воздух или ещё исходит, но уже недостаточно для тебя.
Ребёнок молчал и не двигался с места. В этот момент к нам из смежного помещения вышел один из Хранителей Времени – тоже участник эксперимента по поимке и исследованию бессметного человека.
– Кир, это не Эмилар. Это обычный мальчик, – известил Хранитель. Его глаза смотрели на меня холодно и строго. – Почему ты принёс нам этого ребёнка? Ты же должен был почувствовать Эмилара! У Эмилара сильное энергетическое поле, мимо него невозможно пройти.
– Я предположил, что это Эмилар, потому что ребёнок находился в горящей комнате, – честно ответил я. Поняв по нашим взглядам и жестам, что речь идёт о нём, мальчик спрятался у меня за спиной.
– Предположил?! – закричал Хранитель. – А ты помнишь, что время твоего пребывания на Фаруне строго ограничено и, следовательно, нельзя терять ни минуты? Портал не вечный. Дольше суток мы не сможем его удерживать. Если ты продолжишь «предполагать», ты не найдёшь Эмилара. Нужно чёткое понимание того, кто перед тобой.
– Я не увидел Эмилара в той точке, в которой вы меня оставили, – говорил я, только чтобы защитить себя, но понимая, что мои слова не служат мне оправданием.
Хранитель шумно выдохнул и задумался. Затем тоном приказа произнёс:
– Кир, если ты не справляешься в одиночку, мы отправим вместе с тобой помощника. Наша операция контролируется и финансируется Высшим Правлением. Ошибка будет стоить нам слишком дорого.
Его слова прозвучали для меня как оскорбление. Но я не мог объяснить, что мне, в первую очередь, стало жалко мальчика, который мог умереть от отравления дымом. За потакание своим чувствам меня точно отстранят от участия в операции.
– Нет, я справлюсь самостоятельно, – тихо возразил я. Наши взгляды встретились. Прошло несколько секунд молчания. Хранитель прервал его первым:
– Ты помнишь о том, что за провал операции будешь отвечать по всей строгости законов?
– Да. – Мой голос по-прежнему звучал тихо и твёрдо. Я старался не выдать своего волнения. Возможно, более разумным было бы не взваливать на себя столько ответственности, но задетая гордость не позволила принять помощь.
Доставленный мной мальчик внимательно слушал разговор из-за моей спины, хотя, кроме слова «Эмилар», наверняка ничего не понимал. Я развернулся к нему и опустился на корточки.
– Как тебя зовут?
– Верн.
– Верн, сейчас я доставлю тебя домой. Мы найдём твоих родственников. Скажи, пожалуйста, Верн, почему загорелся твой дом? – напоследок спросил я.
– В окно влетела оранжевая птица и села на постель моей сестры.
– Как давно это произошло?
– Это произошло сегодня, когда я спал. Постель загорелась. Птица улетела.
Я попросил у сотрудников научного центра свежие кислородные липучки: надел их на себя и на ребёнка. Велел мальчику вновь не дышать, когда он окажется в знакомом доме. Я знал, что Верн запомнит своё перемещение во Времени. Те люди, которые доверялись мне и проникались ко мне симпатией, становились моими сопутниками. Память о произошедшем у них невозможно было стереть. Я надеялся, что рассказам ребёнка никто всерьёз не поверит, хотя фарунцы обожествляли огонь и воду, а, стало быть, допускали существование различных чудес.
Я пришла в себя после обморока. Я лежала на траве неподалёку от своего дома. Под голову мне кто-то заботливо подложил что-то мягкое. Я вспомнила про свою попытку самоубийства и про пропавшего брата. Мне очень захотелось рыдать, но вместо этого я только хранила молчание.
Внутри меня находилось сразу много чувств. Казалось, они вот-вот вырвутся неудержимым потоком, как гной, как пламя, что грудная клетка треснет или сердце остановится. Сильно хотелось с кем-то говорить. Говорить о своей боли, которую я сама до конца не могла истолковать.
Было очень грустно оттого, что моя жизнь продолжается. Я устала от самой себя. Да ещё и эти страшные события! Я до сих пор на грани между жизнью и смертью. Мне шестнадцать лет, но я думаю, что пережила очень много, слишком много. Не снаружи, а внутри. Моё сознание воспалено, воспламенено. Если бы кто-то мог меня потушить! Я не могу справиться с потоком пугающих мыслей. Горячим потоком.
Если бы я могла хоть кому-то из людей рассказать обо всём, что меня мучит – о тревожных навязчивых мыслях, об оголённом, воспалённом сознании, – и меня выслушали бы без осуждения, мне бы стало намного легче. Но все, кому я говорила об огне, который сжигает меня изнутри, пугались того, что я говорю, отмахивались от моих слов, считали мои мысли странными, не заслуживающими внимания. И, в целом, я не помню, чтобы у меня когда-либо были друзья…
Я невзаимно влюблена. Я чуть не умерла. Мой дом сгорел. Я потеряла брата. Я не знаю, что мне думать. Я уже обежала весь город в поисках Верна. Расспрашивала людей. Они вздрагивали при виде меня (должно быть, я грязная и растрёпанная). Это худшая ночь в моей жизни. Самое ужасное в том, что я не понимаю, что со мной происходит. Внутри меня разливается горячий поток. Он даёт много сил (странно, что я так резво бегаю, несмотря на бессонную ночь) и одновременно мучает. Может, я сошла с ума, пережив близость смерти? Вся эта ночь – сплошная смерть…
Когда я вернулась на место пожара, уже высоко и ярко светило солнце. Верхний ярус дома, в котором жили я, брат и мои родители, был чёрным, выжженным. Вокруг – ни души. Люди погасили огонь и ушли на свою дневную работу. Я тоже работала днём, но сегодня мне было совсем не до работы. Я не знала, что мне делать. Горевать ли по умершему брату или продолжать его искать?
Ещё какое-то время бесцельно побродив вокруг дома, я решила вернуться к морю. Море успокаивало меня в тяжёлые минуты жизни. Я в последний раз обернулась на дом… и застыла на месте. На моих глазах входная дверь дома медленно открылась: из неё вышел молодой человек. Тёмно-русые волосы, разбросанные по макушке в хаотическом беспорядке, внимательные, чуть сощуренные карие глаза, плотно сжатые губы. Весь его облик сиюминутно напомнил мне зверя, осматривающего окрестности в поисках жертвы. Наши взгляды встретились. Холод его глаз проник мне под кожу. Но более всего напугало меня зрелище того, как он вёл
