– Могу и тебе, – согласился старик. – Уговор у Тумдума, знамо, с тобой.
– Тебя как звать-то, отец? – Олег положил ему руку на плечо. – Ты, вижу, корабельщик опытный.
– Дык уж полвека каженный сезон на веслах… Как отец в десять лет с собой взял, так на берег токмо со снегом и схожу. Ершом он меня кликал. Знатный был кормчий, да токмо научить ничему не успел. Рыбачил как-то в плавнях Нижней Булгарии, когда припасы в дорогу запасали, да водяной его в омут и затянул, проклятущий… – Старик вздохнул.
– Да, печально, сочувствую, – сказал ведун. – Хорошие люди, они и нам, и нежити завсегда нужны. Это токмо мерзость всякая нигде не тонет. Однако же подскажи, опытный корабельщик, где именно тати могут гнездо свое свить? Когда мне в броне бдеть днем и ночью, а до какого дня можно впрок высыпаться?
– Завтра село Кимры минуем, – почесал в затылке старик. – Так выше его корабли вроде как не пропадали, не припомню такого. Ниже Калязина тоже… Почитай, меж этими селениями кто-то и балует. Берега там, кстати, топкие, а потому малолюдные. Самое милое дело от глаз прятаться. Вниз по течению всего два дня пути выйдет. Коли проскочим, можно более не бояться.
– Коли все так ясно, отчего их по сей день не отловили? – удивился Олег.
– Ну, кабы душегубы на берегу сидели, так, может, уже по осинам бы и развесили, – пригладил тощую седую бороду старый Ерш. – А коли в топях прячутся али на протоках лесных, так поди найди… Их все и за сто лет не прошерстишь.
– Ну да, ну да, – согласно покивал ведун. – Тогда я, пожалуй, пока покемарю на солнышке…
Уверенный, что своими разговорами он отвлек старика от мыслей о Сирени, Олег присел на палубу у борта и откинулся на него спиной, прикрыв глаза. Хотел вздремнуть – да разве заснешь, если вместо солнышка на лицо сыплется противная холодная морось?
Олег прищурился, глянул на юную ведьму. Та неподвижно стояла у борта, глядя на ползущие мимо берега. Яркое платье стремительно намокало, но сама Сирень явно не ощущала никакого неудобства. Что, впрочем, не удивительно. Железному каркасу, обтянутому дерюгой, на погоду плевать, а подселенная в большую куклу душа уже давно забыла, что такое боль. Все, что в ней осталось, – это ненависть к человеческому роду. И страх. Страх перед силой ведуна, способной скрутить куклу в узел и на вечные времена оставить уродливой кучей в какой-нибудь темной глубокой яме вместе с попавшейся в ловушку чародейской душой…
Все же странно, что злобная ведьма, истребившая целую деревню, так легко смягчилась всего лишь после нескольких подарков. И даже согласилась больше никого не убивать.
Середин опять закрыл глаза и вправду задремал, а когда проснулся – ушкуй уже мчался вниз по широкой Волге, подгоняемый слабым попутным ветерком. Совсем рядом, под ухом, журчала вода, с берега пахло влажной травой и едкими еловыми смолами. Дождь прекратился, но небо оставалось затянутым темными тучами от края и до края. Олег встал, размялся, прошелся до кормы, спросил у Тумдума:
– Кимры скоро?
– Мыслю, до заката пройдем, – хмуро ответил купец. – С погодой повезло. Однако же на ночь придется вставать. Как бы во мраке куда не влететь…
«Вставать», как оказалось, означало просто отдать якорь. Тумдум не хуже старого Ерша понимал, где места спокойные, а где опасные, и выходить на берег не рискнул. На воде до путника добраться куда как труднее – что человеку, что нежити, что зверю лесному, каковых здесь тоже хватало.
Ерш открыл бочонок с солониной, порезал хлеб, опять обошел команду, выдавая каждому его скромную вечернюю пайку. Перед Олегом присел, протянул ему два бутерброда, тихо сказал:
– И все же зело странна твоя деточка. За весь день ни разу по нужде не ходила.
– Так ведь не ест же ничего, – пожал плечами Середин.
– Однако же целый день? – не поверил ему корабельщик.
Олег промолчал. Старик чуть подождал ответа, хмыкнул, пошел обратно к бочонкам с припасами.
Ведун тихо ругнулся. Ушкуй маленький, все друг у друга на виду, ничего не скроешь. И если девочка не испытывает никаких человеческих потребностей – скрыть этого, понятно, не получится, как ни старайся. А путь впереди длинный. Нужно что-то придумывать, как-то все это объяснять. Вот только как объяснишь простому смертному подобные чудеса!
– Ладно… Будет день, будет видно… – Середин развязал свой мешок, достал трофейную кольчугу, влез в нее, застегнул крючки во`рота, опоясался саблей, шлем пока привесил к поясной сумке. Подошел к девочке: – Ну, и как тебе наше путешествие?
– Я знала, что мир огромен, – тихо ответила ведьма. – Но не ожидала, что настолько…
– У-у, тогда тебя ждет большой сюрприз.
– Какой? – Сирень повернула к нему влажное лицо.
– Мир такой большой, что ты, можно считать, все еще дома. Мир большой и разный, ты только-только переступила порог. Ты еще увидишь озера и горы, пропасти и пустыни, города и непролазные чащобы…
– Хорошо, – кивнула девочка. – Тогда я не буду пока от тебя убегать.
– Спасибо, – улыбнулся Олег. – Ты уже обещала меня не убивать, теперь обещаешь не убегать. Скоро мы станем настоящими друзьями. Дождь, кстати, кончился.
– Хорошо. – Лицо Сирени на миг дрогнуло, стало сухим, и она снова повернулась к берегу.
Ушкуй стремительно погружался во мрак. Густые облака не пропускали к земле ни единого звездного лучика, намертво отрезали луну. Пока Олег доел солонину с хлебом, запил бражкой – река полностью растворилась в черноте. Ведун поколебался, но заговора на кошачий глаз шептать не стал. В такую погоду ни один тать на разбой не отправится, как бы ни хотелось. Как грабежом заниматься, если на расстоянии вытянутой руки ничего не разглядеть? Ну, а о колдунах или какой нежити освященный крестик завсегда предупредит, благо не выносит христианская святыня близости любой магии али сил языческих.
Команда быстро утихомирилась, а Олег еще долго стоял на корме, настороженно прислушиваясь к темноте. Где-то там, в неизвестности, шелестела листва, поскрипывали стволы, изредка слабо поблескивала вода. Последний шум заставил ведуна насторожиться… Однако минута тянулась за минутой, шум ничуть не приближался. Похоже было, либо рыба на мелководье жирует, либо сор какой-то в течении болтается.
Немного успокоившись, Олег насадил на макушку шелом, сел к борту и позволил себе погрузиться в слабую полудрему, из которой легко очнуться при первом же признаке тревоги, но при всем том хоть слегка, но высыпаешься.
Ночь прошла без приключений – однако утро хорошо показало всю озабоченность корабельщиков ближайшими верстами пути. Тумдум принес к рулевому веслу и положил у борта копье на длинном ратовище и широкий плотницкий топор. Трое пожилых путников с топорами и щитами обосновались на носу, внимательно глядя по сторонам, остальные обошлись висящими на поясах ножами. Середин, заразившись общим беспокойством, шлема снимать не стал, проверил, насколько удобно выходит из ножен косарь и не запутался ли тросик кистеня.
Ветер опять был попутным, и потому молодые корабельщики споро подняли парус, быстро разогнавший ушкуй до скорости бегущего человека. Увы, удовольствие длилось недолго. Резво прокатив путников мимо высокой Белой крепости, через полтора десятка верст Волга резко отвернула влево, к северу. Парус заполоскал, и его пришлось торопливо сворачивать. Пока Тумдум, навалившись на прави`ло, огибал выдающийся далеко в излучину мыс и выворачивал корабль на новый курс, двое парней заняли места на задней банке, опустили на воду весла.
Олег широко зевнул, борясь с неожиданно подступившей сонливостью, тряхнул головой, зевнул снова.
– Странно. Не так вроде за ночь устал, чтобы носом клевать… – пробормотал он себе под нос.
Надо сказать, сморило не только ведуна. Увязав парус, молодые корабельщики растянулись бок о бок на палубе и вовсю захрапели – равно как шумно посапывали и старики на носу. Гребцы зевали с риском вывихнуть себе челюсть, Тумдум фыркал и тряс головой, пуча глаза.
– Что за нечистая сила? – снова зевнул ведун и явственно ощутил, как в ответ на его слова стал плавно нагреваться примотанный к запястью крестик.
Парни на веслах сделали еще гребок, откинулись на спину и расслабились, распахнув рты и закрыв глаза. Тумдум повис на прави`ле, понуря голову и совершенно не различая, куда рулит. В глазах Олега тоже вовсю гуляли овечки, он привалился к борту, уже не понимая, где находится, и только отчаянно пульсирующая боль на запястье призвала его инстинкты на помощь угасающему разуму, заставив рвануть клапан поясной сумки. Ведун выхватил туесок с разрыв-травой, разрушающей бытовое колдовство даже без помощи наговоров, тряхнул на ладонь, резко дунул:
– Порви, разрыв-трава, слово колдуна черного, навет нежити холодной, морок духов чужих…
Вид привалившегося бортом к ушкую длинного узкого струга мгновенно стряхнул с него остатки сонливости. Там, внизу, шестеро гребцов в стеганых куртках уже побросали весла, засовывая за пояса боевые топорики – маленькие, но на длинных рукоятях. Загоревший до черноты мужик в кольчуге, с мечом на ремне, неуклюже карабкался на корабль по веревке с узлами, другой, в пластинчатом куяке[3], уже забросил на корму железную «кошку» и подтягивал ближе свой край. Но больше всего внимание ведуна привлек одетый в добротный кафтан черноволосый и длиннобородый мужчина в расшитой серебряными нитями тюбетейке, который, потупя взор, перебирал в руках костяные четки и что-то при этом бормотал.
