– Да, – кивнул Середин. – Булгары город взяли, разорили. Считай, его больше нет. К Чесу вот уходим.
– Нет больше Чеса, сожгли, – сказал уставший воин. – Это все, кому вырваться удалось. Надеялись в Унже спрятаться, защиту прочную найти. Выходит, зря мучились?
– Вот нечистая сила! – Олег положил руку на оглоблю, ткнулся лбом в прохладный деревянный хомут. – И куда теперь?
– Ты сам из каких будешь? – спросил ратник.
– Проезжий я, случайный. Олегом отец с матерью нарекли. По случайности в самую гущу войны вашей угодил!
– Я у князя сотник, боярин Вишня, прозвищем Скоростень. У тебя воинов много?
– Если с ранеными, то человек десять. А если без них, то никого. А у тебя?
– Здоровых пяток наберу. С ранеными как у тебя выйдет.
– Что же у вас тут творится, боярин Скоростень? Отчего война, почему так зверствуют булгары?
– Сказывают, хан Урень с Камы задумал руку на двинский торговый путь наложить. К нему и рвется. А для надежности завоевания своего желает булгар на захваченные земли переселить. Мы же при том лишними в домах своих оказываемся. Нас он просто истребить приказал.
– Аукнется ему такая злоба, я полагаю, – покачал головой Олег. – Да токмо что сейчас делать? Ты местный, ты сказывай, куда бежать можно. У нас булгарские сотни на хвосте, на месте застаиваться нельзя.
– Видать, разворачиваться придется, – пригладил бороду Вишня. – У нас там на Пустельке починок[17] медовый поставлен. Места мало, укреплений нет… Починок, одно слово. Однако же, коли деваться больше некуда, придется поворачивать на него. Может статься, хоть отдохнем немного да о событиях проведаем. Глядишь, невзгоду в чащобе и пересидим.
– Веди, боярин, – предложил Олег. – Дороги ваши. Я тут советчик никакой.
О том, куда исчезла армия здешнего князя, он и спрашивать не стал. Со связью в здешнем мире было не очень. Особенно если противник по дорогам гуляет. Твердо сказать невозможно ничего. Только надеяться.
Пару часов объединенный обоз двигался дальше к востоку, потом отвернул вправо, спустился во влажную долину, по которой катился до самой темноты. Утром он втянулся в хвойную чащу, явно никогда не знавшую пилы и топора.
– Как мыслишь, боярин, – нагнал Скоростеня-Вишню ведун, – чего нам скорее ждать, подмоги или нападения?
– К чему спрашиваешь?
– Глянь, какой лес вокруг!
Боярин огляделся, подумал. Подозвал одного из своих ратников:
– Вторуша, ступай по возкам, вели всем мужчинам здесь оставаться… Стой! Всем мужикам, кому больше двенадцати годов. От совсем малых, верно, пользы уже не будет.
Вскоре в чаще застучали топоры. Деревья-беглецы валили вершинами в сторону возможного противника, подрубали макушки, срезали гибкие кончики веток и затачивали оставшиеся жесткие хлысты. В результате бывшая крона превращалась в огромный многозубец, норовящий нанизать на один из своих шипов неосторожно подошедшего человека. Брошенные друг на друга несколько деревьев доводили плотность стены из многозубцев до такой частоты, что человеку было невозможно через них пролезть, даже если ему никто не мешает. Несколько лучников превращали засеку и вовсе в неодолимое препятствие.
Но как раз лучников у беглецов не осталось ни одного. Поэтому приходилось ограничиваться полумерами: валить деревья на высокие пни, перемежать поперечными деревьями. Такой переплетенный и закрепленный завал растащить никак невозможно. Чтобы пройти по дороге, каждое дерево придется рубить на части и по частям убирать, продвигаться дальше на десяток саженей и снова браться за работу. Или прокладывать новую дорогу, вокруг – что тоже занятие непростое. Лошадь через подлесок не пройдет – молодую растительность нужно рубить вдоль будущей тропы на ширину пары шагов, убирать загораживающие путь еловые лапы, близко стоящие деревья. А если рати двигаются с обозами, то вычищать путь придется на ширину двух саженей и корчевать пни. Тоже удовольствие еще то…
Посему каждый мальчишка, злой волей судьбы возведенный в достоинство мужика, работая топором, затачивая и спутывая ветки, пропихивая слеги и хлысты, лелеял надежду, что посмотрят булгары на препятствие – да и плюнут, уйдут. Мучиться не станут. Стоит ли тяжелый труд по расчистке пути той крохотной добычи, которая имеется в обозе несчастных беженцев?
Оставив за спиной три положенных веером завала, мужчины ушли догонять своих уже вечером, шагали всю ночь, благо в лунном свете дорога различалась неплохо.
– Здесь недалече, на месте отдохнете! – подбадривал боярин Вишня. – Считай, уже добрались.
Действительно, на рассвете впереди показались крыши очередного небольшого хутора, стоящего на взгорке посреди огромного пустыря – ни деревца, ни кустика. Сверкающая далеко впереди полоса воды подсказывала, что они оказались в тупике. Идти дальше было некуда, только назад.
– Странное место для починка, – удивился Олег.
– Здесь о третьего года пал был, – пояснил боярин. – Выгорело все до черноты. В позапрошлом году трава появилась. В прошлом – все цвело, ровно в вышивке княжьей. А в нынешнем такое буйство творилось, ровно в кадушку с медом макаешься – ароматы несравненные. Лучшего места для пасеки и помыслить невозможно. Озеро не проходное, но рыбное, леса дичью богаты. Чего здесь не жить? Одна беда – половодье высокое. Посему и лес тут раньше гнилой был, бесполезный. А ныне красота. Правда, иного места для домов, кроме холма этого, не сыскать. Уплывут по весне, затопит.
Жизнь такова, что человека русского работа завсегда найдет, в какие бы глухие места он ни уехал, куда бы ни забрался. Закон прост: не хочешь мерзнуть – руби избу; не хочешь голодать – плети сети. Найдет враг, не найдет – неведомо, а хочешь дожить до весны – трудись так, словно в мире, кроме тебя, никого нет.
Подозревая, что до осени вернуться в родные края уже не получится, сразу на второй день ратники и мальчишки взялись за топоры, валя лес и таская бревна к холму. Через пять дней здесь уже стояли пять длинных бараков. Тысяче беженцев в них было, конечно же, тесно до жути, но ранних заморозков можно было уже не бояться. Под крышей из дранки ни ветер не застудит, ни дождь не зальет, а ночами и огонь в очаге можно развести. Топились бараки, понятное дело, по-черному – но тут уже не до жиру.
Пока мужики занимались строительством, женщины собирали грибы и ягоды, крапиву и лебеду, ивовые прутья и бересту. Первое на еду, второе на веревки, третье на корзины и туеса. До холодов нужно было еще поставить верши в озере, ловушки на зверя, накопать съедобных кореньев – хотя бы диких, зимой даже от рогоза никто не откажется; заготовить на дрова побольше сухостоя.
Водяной стараниями девочки уже сидел и разговаривал. Сирень хвасталась, что скоро он опять сможет собирать в поле цветы, а его мать тихо бурчала, что вероятная невестка ленива и ни единой ягодки ни разу в дом не принесла. Может статься, ворчала бы и громко, однако Сирень никого не объедала. Так что особо и не попрекнешь.
К десятому дню стало казаться, что жизнь все-таки налаживается. Еда есть, крыша есть. Пока человек с руками и головой, все остальное – дело наживное. Вот тут и появились у починка ненавистные и уже чуть подзабытые булгары. Их конные сотни выходили из леса одна за другой и разворачивались в поле возле чащи, не торопясь кидаться на своих беззащитных жертв. Одна, вторая, третья… Полные три тысячи одетых в стеганую броню дружинников, вооруженных мечами и пиками, защищенных шлемами и щитами – против примерно тысячи беззащитных баб и детей.
Пришельцы не спешили, ждали приказа, покачивая поднятыми к небу копьями и переговариваясь. Беженцы сбились между сверкающими свежей белизной бараками и молча ждали своей участи. Женщины – обнимая детей, раненые – бессильно скрипя зубами, девушки – просто плача.
– Может, потребуют сдаться? – с надеждой спросил боярин Вишня.
Вперед, на дорогу, навстречу врагу, выступили только он, ведун, пятерка последних ратников Чеса и полтора десятка малолетних мальчишек.
– Все может быть, – пожал плечами Олег. – Полагаю, именно над этим вопросом их воевода сейчас и размышляет. То ли резать, то ли в рабство угонять?
К воинам подошла Сирень, крутя в руках ивовую веточку, остановилась возле ведуна.
– Ты опять всех спасешь. А они опять тебя проклянут и прогонят, – сказала она.
– Что поделать, милая моя. Люди всегда боятся непонятного. Боятся того, что превосходит их возможности. Того, с чем они не в силах совладать. Но ведь кто-то все равно должен их спасать? Сделай это, Сирень. Ты ведь можешь.
– Если я это сделаю, Водяной узнает, кто я такая. Он меня бросит. Сбежит. Будет бояться.
– Зато он останется жив.
– Ты можешь нас спасти, колдун. Нас троих. Он ничего не узнает. А я и дальше останусь для тебя послушной девочкой. Уведи нас отсюда!
– Посмотри назад, Сирень. Там тысяча людей. И каждый из них для кого-то такой же ненаглядный драгоценный Водяной, как твой для тебя. Как я их брошу?
