Ознакомительная версия.
Преосвященник поднялся и уже шагнул было к выходу, но вдруг резко обернулся к Калокиру.
– А почему вы намерены упредить Курю о появлении ослабленного князя? Вы ведь служите Сфендославу. Он ваш покровитель, и, как я слышал, вы даже побратались с ним по какому-то мерзкому языческому обычаю.
Лицо Калокира залила бледность. Он вздрогнул, но в его глазах по-прежнему горела решимость. Судорожно сглотнув, он произнес:
– Потому что Святослав уже совершил для Руси все, что мог. И ничего больше не сделает. А еще потому, что он… Он больше не мой покровитель, не брат… и не друг.
И, к удивлению Феофила, патрикий Калокир зашелся нервным болезненным плачем. Он предал свое славное прошлое, свою дружбу и верность. Он чувствовал себя последним негодяем, но уже принял неотвратимое решение!
Когда Калокир оставил Малфриду, она долго не находила себе места, все тосковала по нему, плакала. Казалось, они так мало были вместе! Но каждое воспоминание было таким ярким! Ибо любились они столь жарко, как не всякому дано, а если не предавались упоительной страсти, то им всегда было о чем поговорить, что поведать друг другу, чем поделиться. Теперь Малфрида больше не сердилась на Калокира за то, что он скрыл от нее свою помолвку с другой. Ибо все это пустое – на самом деле он любил только ее, чародейка чувствовала это. Или же обманывала себя? Но что теперь прошлое воротить… Калокир по-прежнему был дорог ведьме, как никто и никогда. Все свои надежды, всю тоску сердечную Малфрида связывала только с ним. Он сказал, что найдет ее. Значит, в ее жизни еще может случиться много хорошего. А надежда – это то, что дает силы жить, как бы ни складывались обстоятельства.
За время, проведенное у углежогов, Малфрида постепенно стала приходить в себя. Силы восстанавливались медленно, но то были силы телесные, а вот чародейства будто и в помине не было. Ох и потрудились же над ней попы ромейские, ох и выхолостили ее колдовское умение!.. Месяц прошел, второй на исходе, а чародейские силы не возвращались… Малфрида даже стала привыкать жить обычной жизнью, находила себе занятия, как самая обычная женщина. Ходила с Невеной в лес, собирала травы, сушила их на зиму, помогала женам углежогов по хозяйству.
Те на нее порой странно поглядывали. Малфрида и сама понимала, что выглядит необычно: все ее лицо и тело были покрыты множеством мелких шрамов, словно она переболела тяжким заразным недугом. Где ее красота, заставлявшая мужчин смотреть на нее не отрываясь? Теперь она чувствовала себя приземленной, совсем обыкновенной.
– Невена, послушай, – как-то обратилась она к болгарской подруге. – Как думаешь, долго ли эти лесные жители будут с нами приветливы? Кто мы для них? Вот выгонят нас, да еще и лошадь отнимут, которую нам Калокир оставил. Лошадь в хозяйстве пригодится, а мы им на что?
Невена только улыбнулась.
– Почему ты так боишься людей, Малфрида? Приютившие нас углежоги живут небогато, но они добрые христиане. Они боятся греха, значит, не нарушат обещание, данное Калокиру именем Божьей Матери.
Малфрида не очень верила в доброту христиан. Когда-то ей уже досталось от таких же лесных жителей, надумавших отобрать у нее каурого скакуна, ее саму едва жизни не лишили. И хотя Калокир, оставляя ее у углежогов, щедро заплатил им, деньги быстро расходятся, а кормить двух пришлых женщин какой прок? И однажды Малфрида сказала Невене:
– Я здесь больше не останусь. Надоело. Я почти здорова, завтра же сяду верхом и поеду домой. А ты можешь тут оставаться.
Невена огорчилась. Задумалась надолго. А когда поутру Малфрида взялась седлать чалую кобылку, тоже вышла с пожитками.
– Тебя не зову с собой, – резко бросила чародейка.
Но Невена сказала так: одной Малфриде в пути будет нелегко, вот она и поедет с ней до расположенного неподалеку женского монастыря Святой Марфы. По пути за русской подругой приглядит, а потом, если монахини ее примут, останется у них. Невена знахарка, таких в монастырях ценят, может, и возьмут послушницей. А там, глядишь, и постриг решит принять. Куда ей еще идти, а сестры в обители ладно живут, много добра делают.
Малфрида сперва не хотела заезжать в монастырь, но потом вспомнила, как однажды во время скитаний по Болгарии ее, измученную и голодную, пригласил на постой в свою обитель некий монах, и ничего худого с ней там не случилось. К тому же воспоминания о скитаниях напомнили чародейке, как слаба и беззащитна одинокая женщина в пути. Что ж, вдвоем с Невеной пока будет легче, а там поглядим.
Небольшой монастырь Святой Марфы оказался уютным каменным строением с хозяйственными дворами, где жили около двадцати монахинь, работавших не покладая рук и принимавших на постой путников. Все они ходили в темных головных покрывалах, с приезжими были приветливы, а их настоятельница мягко улыбнулась Малфриде. Чародейка держалась замкнуто, сторонилась всех. Зато Невена сразу же пошла помолиться в небольшую церквушку при монастыре. Малфрида издали слышала, как слаженно поют псалмы сестры. Даже ощутила некое умиротворение. Но когда после службы вернулась Невена, лишь проворчала:
– У нас на Купалу веселее рассвет славят!..
Невена не возражала. Зато сообщила новости о битве под Доростолом. Так Малфрида и узнала, почему Святославу впервые пришлось уступить и уйти из Болгарии, признав свое поражение. Но особенно ее встревожило, что Святослав и воевода Свенельд двинулись на Русь разными путями – князь поплыл по Дунаю к морю, а Свенельд решил двигаться посуху, минуя степи, где была опасность столкнуться с кочевниками.
– Отчего же князь с ним расстался? – удивилась чародейка. – Я же велела Калокиру передать, чтобы Святослав опасался Кури! А что, если не смог он донести весть? Если погиб мой милый до того, как упредил князя?
На это Невена ничего не могла ответить. Но сообщила, что завтра из монастыря отправляются несколько повозок в город Букур, где, как поговаривают, будет проходить обоз воеводы Свенельда. И если Малфрида захочет к ним примкнуть…
– Конечно хочу! – оживилась чародейка, радуясь удаче. – Мне бы только к своим добраться! Вот там все и узнаю…
И только на другой день спросила Невену – поедет ли она с ней.
– Зачем? – пожала плечами женщина. – Я тебе больше не нужна, только в тягость буду, а здесь, в обители, мне хорошо. Матушка настоятельница позволит остаться.
На том и распрощались. И только отъехав, Малфрида обернулась, почувствовав неожиданную тоску. Кем ей была Невена? Служанка… подруга. Глядя на беленые стены и поросшие травой кровли монастыря, Малфрида захотела в последний раз увидеть ее, хотя бы рукой махнуть… Но не было Невены. Значит, все.
К обозу воеводы Свенельда она прибилась не сразу. Из Букура русы уже ушли и двигались к Карпатским горам, по пути рассчитывая найти проводников через горные перевалы. Малфрида торопила свою дряхлую кобылку, надеясь догнать своих до того, как русы вступят в горы. Хвала богам, обремененные повозками вои двигались не слишком быстро. Да и валахи[115], окрестные жители, уже поняли, что войско Свенельда идет обремененное добычей, и хотя напасть на столь многочисленный отряд не решались, но постоянно подъезжали, предлагая товары на обмен. Это задерживало продвижение войска.
Наконец, уже на подъеме к перевалам, Малфрида заметила впереди обоз Свенельда. При виде своих у нее слезы навернулись на глаза. Она узнала их сразу: каплевидные червленые щиты, бородатые лица и украшенная оберегами сбруя лошадей, русской ковки островерхие шлемы с пучками перьев или хвостами животных на болгарский манер… Но это были свои, свои!..
Малфрида бродила по их стану, пока кто-то из русов не вскрикнул:
– Святый Боже, неужто эта наша ведьма!
Почему они помянули христианского Бога? Позже выяснилось, что среди едущих в отряде Свенельда славян многие уже приняли крещение. Чем же воев Руси так привлекла вера в византийского Спасителя? Малфрида так и спросила об этом воеводу Любомира, к которому привели чародейку опознавшие ее кмети.
– Как вы можете почитать Христа, если вас разбили ромеи-христиане? Вы же не только Русь предаете, но и своих богов!
Боярин-воевода Любомир пытливо глянул на нее из-под обода кованого шлема, украшенного на маковке конским хвостом.
– При чем же тут вера? Люди воюют, потому что война у них в крови, а вера сама по себе. Ты ведь древлянка, Малфрида, вот я тебе и напомню: некогда древляне и поляне рубились насмерть, хотя и те, и другие почитают Перуна и Велеса. И что им мешало кровь проливать? Ладно, раз уж пришла, оставайся с нами. Можешь пойти к ним. – Он указал рукой в сторону костра, где били в бубны длиннобородые волхвы, провожая закатный луч Хорса[116]. – Если не будешь ворчать и своевольничать, сведу тебя к палатке, где молится Свенельд.
Ознакомительная версия.
