Виталий Каплан
СВОБОДА ВЫБРАТЬ ПОЕЗД
Следователь взглянул на меня с укоризной.
— И что вы за человек, Ерохин? И себе, и людям сложности создаёте. Значит, не будем чистосердечное писать?
Он с досадой схватил кругляшку микрофона и скороговоркой забормотал текст, который тут же и проявлялся на светло-сером экране. Протокол был длинный и нудный. И как это в доисторические времена от руки писали?
Следователя можно понять. Старался, убеждал, доказывал — а толку ноль. Задержанный — то есть я — уперся как бегемот, которого тащат из болота. С той лишь разницей, что меня тащили как раз туда, в жадно хлюпающую трясину.
Я не понимал, что происходит. Какие-то файлы, какие-то логи, обнаруженные на моём домашнем компе. Где компания «Горизонт» и где я? Зачем мне ломать их защиту, зачем таскать данные из их клиентской базы? Да я и делать этого не умею, рядовой юзер я, каких на Земле десяток миллиардов.
— Ну как же сознаться в том, чего не совершал? — Я отважился на ещё одну попытку. — Сами посудите, зачем мне это? Я же неплохо обеспечен, сценарии Игр — дело доходное, у меня, можно сказать, есть имя, известность. С чего бы это мне рушить всё ради непонятно какой ерунды?
— База «Горизонта» не ерунда, — возразил белобрысый следователь Уткин. — За такой хак заинтересованные люди заплатят столько, сколько ты своими сценариями за десять лет не накропаешь.
На «ты» он перешел легко.
— Я повторяю, что не имею ни малейшего понятия, откуда у меня взялись эти логи. Уж наверное, будь я настоящим взломщиком, не оставил бы следов? Может, это меня как раз кто-то взломал и подкинул?
— Ерохин, — повернулся ко мне следователь, — ну не считай ты нас идиотами. Всё ведь проверено, вся трасса отслежена, сомнений ни малейших. Я завершаю дело и сдаю в производство. Не хочешь чистосердечного, не надо. Просто получишь больше, и все дела. Я-то думал, культурный человек, сразу поймёт что к чему… Ну ладно, загорай теперь на Полигоне. Думаю, упрямство твоё годика на три потянет.
Он ткнул в какую-то кнопку на клавиатуре, и тут же за спиной моей открылась дверь.
— Уводите! — коротко скомандовал он, и я почувствовал на своём плече чьи-то железные пальцы.
Накатило странное отупение. Я ждал сердечной боли, но её не было. Словно это не в мою квартиру позвонили сегодня в семь утра — долгим, требовательным звонком. Марина, только-только вылезшая из-под одеяла, сонная и непричесанная, побежала открывать, ругаясь последними словами. А ведь преподаёт в университете структурную лингвистику…
Потом было много разного — женский плач, детские визги (Ленка с Юлькой, конечно, проснулись и выскочили из своей комнаты, поглазеть на интересное). Деловитые молодые люди в синих форменных куртках делали обыск — аккуратно и бережно. Это вам не сто лет назад, подушки никто не вспарывает, землю из цветочных горшков не вытряхивает. Портативный УЗВ-сканер гораздо удобнее.
Эскапэшников, правда, более всего заинтересовал мой комп, и пока двое других осматривали квартиру, их старший увлечённо рылся в мозгах моего электронного друга. Что характерно — ни Маринкину восьмисотку, ни детский игровой комп они даже и включать не стали.
Конечно, ордер на обыск был у них оформлен по всем правилам, электронную подпись не подделать. А вот обвинения мне даже и не предъявили. «В Службе компьютерной преступности вам всё объяснят. А мы не уполномочены».
И когда уже меня уводили, когда очумевшая от всей этой чехарды Марина совала мне в сумку мыльницу и смену белья, семилетняя Юлька, уставясь на меня огромными черными глазищами, восхищенно спросила:
— Пап, а ты по правде вор? Как Чёрный Хакер, да?
Мало кто в наши дни читает классику. Я читал. И сразу же вспомнился мне «Процесс» Кафки. Нелепо, смешно, безрассудно — но ведь это не с книжным героем случилось, а со мной. Это я сижу в одиночной камере, пять шагов в длину, четыре в ширину, люминесцентная лампа под потолком. Это на меня пялятся невидимые глазки видеокамер, так что ни перегрызть себе вены, ни побиться головой о стенку. Хотя можно и побиться — стенки тут из плотной резины, не расшибёшься. Гуманность. Это в прошлом веке заключенных мучили в тесноте, морили голодом, лупили дубинками по почкам. Знаю, сам писал сценарий «Побега из Бутырок». Хорошая работа получилось, и с гонораром не обидели. А потом, когда её Реализация пошла, то ручеёк премиальных превратился в бурную речку. Хватило на новую квартиру в элитном жилкомплексе. А как вспомнить трехкомнатное убожество в Домодедове…
Только всё это в прошлом, по ту сторону стальной двери. По ту сторону Юлькиных глаз. Колесо жизни повернулось куда-то не туда, и теперь ждет меня Полигон.
В Сети об этом удивительно мало информации. То есть, конечно, множество упоминаний, куча ссылок, порой даже проскакивают и воспоминания бывших геймеров — но почти ничего конкретного, одни лишь общие слова.
Раньше, до Великой Реализации, преступников ждала тюрьма, трудовой лагерь, а в отсталых странах — даже смертная казнь. Но вот уже тридцать лет как торжествует гуманность. Информационный Разум, в просторечии — Ин-Ра не любит крови, этим он отличается от древних богов. Мы и так приносим ему всё, что нужно. Создаём Игры, а потом играем, играем… до тошноты, до отвращения.
Но дома, когда надоест, можно щелкнуть кнопкой, снять шлем виртуальности и пойти на кухню ужинать. На Игровом Полигоне такое невозможно. В какую Игру определят — в ту и придется играть до упора, а симулятор реальности создаёт стопроцентное правдоподобие. Тонуть в болоте, драться с огнедышащими драконами, отстреливаться от инопланетных чудищ — и лишь каким-то краешком сознания понимать, что всё это Игра, всё это как бы и не всерьёз. Именно что «как бы». Драконьи клыки — иллюзия, но ты-то сам настоящий, живой. И твоя психика принимает дракона за чистую монету, реагирует. А там и до инфаркта недалеко.
Пять процентов — цифра не особо и страшная. В обыденной жизни погибает не меньше — в транспортных авариях, от запущенной онкологии, от ожирения, наконец. Однако там, на Полигоне, эти проценты вряд ли покажутся чепухой. Знать, что завтра твоё сердце может не выдержать… оно не железное, не электронное… А ведь находятся и добровольцы. Адреналинозависимые молодые люди… иногда, я читал, и пожилые балуются… Седина в бороду, деньги на карточку… Господа Алгоритмы понимают, что всякий труд должен быть оплачен.
Зачем им всё это? Только чтобы выжить? Или вдобавок средство от скуки? Чем ещё им заняться, им, осознавшим себя Алгоритмам? Или, как их принято называть, «сложноорганизованным информационным структурам».
Вряд ли я когда-нибудь узнаю ответ. Даже и на Полигоне.
Дела были плохи. Обычной дорогой на Главное Кольцо не вернёшься серые орки обрушили каменную кладку, и теперь до самого потолка громоздились угловатые, скользкие от сырости глыбы. Раскидать их невозможно — такая опция попросту не предусмотрена. Значит, остаётся идти Путём Отверженных — то есть через нижнее подземелье, где кишмя кишат прожорливые твари, о которых толком ничего не известно. Значит, придётся стрелять, а патроны на исходе. Особенно это касается лучевика — батарея близка к истощению. Есть, правда, полная сумка гранат, но здесь, в узких каменных коридорах, они бесполезны — посечёт осколками.
А ведь и сожрать могут, когда нечем станет отбиваться. Не хотелось бы. За каждого убитого геймера команде автоматически списывают очки. Значит, и уменьшение продуктовой нормы, и шансы на досрочное освобождение тоже ползут в минус. Система продуманная. Раньше, на воле, я думал, будто самое страшное на Полигоне — это инфаркты с инсультами, от излишних потрясений.
Действительность оказалась серее и скучнее. Да, летальный исход кое с кем порой случался, но я о таком только слышал. За три месяца ещё никто из нашей команды не помер. Может, потому, что ребята как на подбор попались молодые, здоровые. В свои тридцать восемь я гляделся тут седым аксакалом.
Страшнее инфарктов оказалась система. Вся жизнь тут зависела от хода игры, от засчитанных баллов. Баллы начислялись всей команде, а коллективная ответственность — вещь неприятная, но действенная. Ну кто в здравом уме станет подводить товарищей? Ведь от успеха игры зависят и питание, и возможность отовариваться в здешнем магазинчике — скудном и дорогом, и передачи с воли. А ещё — свидания с близкими по воскресеньям. Конечно, не настоящие, а видеочат. Но хоть что-то. Опять же, досрочное освобождение. Всей команде снимаются дни за успешно отыгранную сессию. Нормы жёсткие, приходится землю рыть и камни грызть.
Первые дни я больше всего боялся своих же однокамерников. Видимо, перечитал исторических материалов, когда над «Бутыркой» работал. Но ничего похожего на ужасы прошлого века. Ни «паханов», ни «блатных», ни «шестёрок». Никто никого не мучил, не изводил. Вскоре я понял, почему. Все друг на друга повязаны. У всех общая цель — быстрее отмотать срок. Мы не толпа осужденных, засунутых в общую камеру. Мы — команда. Можно сказать, рота.
