Ознакомительная версия.
Салли сделала шаг вперёд. Луч даже не дрогнул. Кумико увидела, что этот бронированный предмет крепится к кирпичной стене массивными скобами.
— Финн?
В ответ — мгновенная вспышка розового света из горизонтальной прорези.
— Эй, Финн, приятель… — с непривычной заминкой в голосе повторила женщина.
— Молл. — Скрежет, как будто звук проходит через испорченный динамик. — Зачем тебе фонарь? Линзы у тебя ещё на месте? Что, стареешь и уже не видишь в темноте?
— Это ради моей подруги.
Что-то шевельнулось за прорезью, это что-то было нездорового розового оттенка, как пепел тлеющей сигареты на полуденном солнце, и лицо Кумико омыло волной колеблющегося света.
— Понятно, — проскрипел голос. — И кто же она?
— Дочь Янаки.
— Ничего себе.
Салли опустила фонарь. Луч упал на свечи, фляжку, сырые серые сигареты, белую фигурку с похожими на крылья руками.
— Угощайся подношениями, — сказал голос. — Вон там — пол-литра «Московской». А вот этот колдовской рисунок сделан порошком. Якобы приносит удачу; обдолбанные роллеры рисуют его кокаином.
— Господи, — отстранённо сказала Салли, присев на корточки. — Просто поверить не могу.
Кумико смотрела, как она подбирает фляжку и нюхает содержимое.
— Хлебни. Недурное пойло. Должно быть хорошим. Никто не решается экономить на оракуле, особенно если знает, что для него хорошо, а что плохо.
— Финн, — начала было Салли, потом взболтала фляжку и, глотнув, вытерла рот тыльной стороной ладони, — ты просто сумасшедший.
— Если бы так. Первоклассная оснастка, и всё равно приходится её вздрючивать, чтобы извлечь хоть немного фантазии, не говоря уже о безумии.
Кумико подошла ближе и присела на корточки рядом с Салли.
— Это конструкт?
Поставив фляжку с водкой на мостовую, Салли тронула сырой порошок кончиком перламутрового ногтя.
— Конечно. Ты их и раньше видела. Хочешь — воспоминания о реальном мире, хочешь — врубаешься в киберпространство. Я получил этот оракулов волчок, чтобы всё время крутить его, понимаешь? — Прибор издал странный звук: смех. — Любовные неприятности? Злая женщина тебя не понимает? — Снова скрежещущий смех, похожий на раскаты статики. — На самом деле я скорее бизнес-консультант. А это добро оставляют здесь местные ребятишки. Вроде как добавляет мистики к антуражу. Время от времени мне удаётся заполучить скептика, какого-нибудь ублюдка, который решает вдруг угоститься. — Из прорези полыхнула тонкая, как волосок, алая линия, и где-то справа от Кумико взорвалась бутылка. И снова смех статики. — Так что привело тебя сюда, Молл? Тебя и, — розовый свет опять скользнул по лицу девочки, — дочь Янаки?
— Рейд на виллу «Блуждающий огонёк», — сказала Салли.
— Давно это было, Молл…
— Она охотится за мной, Финн. Четырнадцать лет прошло, а эта сумасшедшая сучка всё не хочет от меня отстать…
— Так, может, ей больше заняться нечем? Ты же знаешь, какие они, эти богатенькие…
— Где Кейс, Финн? Возможно, ей нужен он…
— Кейс — вне игры. Урвал пару-другую приличных кушей после того, как вы расстались, потом соскочил со стимуляторов и вышел подчистую. Сделай ты то же самое, не морозила бы сейчас свои прелести в тупике, а? Последнее, что я о нём слышал, у него четверо детей…
Следя за гипнотическим покачиванием сканирующего розового уголька, Кумико кое-как сообразила, с кем или с чем говорила Салли. В кабинете её отца были похожие предметы: четыре чёрных лакированных кубика, расставленных на длинной сосновой полке. Над каждым кубиком висел официальный портрет. Портреты были чёрно-белыми фотографиями мужчин в тёмных костюмах и с галстуками; четыре очень серьёзных джентльмена. Лацканы их пиджаков украшали маленькие металлические эмблемы, отец тоже иногда такую носил. Хотя мать ей и рассказывала, что в кубиках заключены призраки, духи злых предков отца, Кумико они скорее притягивали, чем пугали. Если в них сидят призраки, рассуждала она, то наверняка эти духи очень маленькие, ведь в кубик и голова ребёнка не поместится.
Иногда отец подолгу медитировал перед кубиками, стоя на коленях на татами в позе, означающей глубочайшее почтение. Девочка не раз видела его в этой позе, но лишь когда ей исполнилось десять лет, она однажды услышала, как он обращается к ним вслух. И один ответил. Вопрос показался Кумико бессмысленным, а уж ответ — тем более, но размеренный голос духа заставил её замереть, скорчившись за бумажной ширмой. Отец потом очень смеялся, найдя её там, и, вместо того чтобы отругать дочь, объяснил, что кубики служат жилищами для записанных личностей прежних директоров корпорации. «Это их души?» — спросила девочка. «Нет», — с улыбкой ответил отец и добавил, что различие тут очень тонкое. «У них нет сознания. Они отвечают на заданный вопрос приблизительно так же, как реагировали бы, будь они людьми. Если уж они призраки, то что тогда говорить о голограммах».
После лекции Салли об истории и иерархии якудза в робата-баре на Эрлз-Коурт Кумико решила, что каждый из мужчин на фотографии, каждый из этих записанных личностей был в своё время ойябуном.
Существо в бронированном футляре, наверное, имеет сходную природу, размышляла про себя девочка, ну, может быть, немного более сложную. Точно так же, как Колин — просто более сложная версия гида «Мишелин», какой носили с собой секретари отца в их экспедициях за покупками в Синдзюку.
Салли звала его Финн. И было ясно, что когда-то этот Финн был ей то ли другом, то ли партнёром.
«Интересно, — подумала Кумико, — а бодрствует ли он, когда тупик пуст? Сканирует ли его лазерный взгляд беззвучное кружение полуночного снега?»
— Европа, — сказала Салли. — Отколовшись от Кейса, я исколесила весь континент. После той операции денег осталось даже больше, чем нужно, по крайней мере, так мне тогда казалось. ИскИн Тессье-Эшпулов выплатил всё через швейцарский банк. Он же стёр все следы того, что мы когда-либо поднимались вверх по колодцу. Я хочу сказать, вообще всё: скажем, имён, под которыми мы путешествовали на «шаттле» «Джей-Эй-Эль», там просто не было. Кейс всё проверил, когда мы вернулись в Токио, пробурился в самые разные базы данных — такое впечатление, что ничего из этого просто не происходило. Я не знаю, как такое возможно, ИскИн он или нет, но ведь никто так на самом деле и не понял, что случилось там, наверху, когда Кейс прогнал тот китайский ледоруб сквозь их базовый лёд.
— ИскИн потом пытался выйти на вас?
— Я ничего об этом не знаю. Кейс считал, что он ушёл — не исчез, а именно ушёл, растворился во всей матрице в целом. Как будто он перестал существовать в киберпространстве, а просто стал им. Если ИскИну не хочется, чтобы его увидели, чтобы знали о его присутствии, ну тогда, думаю, нет никакой возможности его обнаружить. И нет никаких шансов доказать это кому-то ещё, даже если ты что-то знаешь… Что до меня, я ничего не желала знать. Я хочу сказать: что бы там ни случилось, мне казалось, что с этим покончено. Армитидж мёртв, Ривьера мёртв, Эшпул мёртв, пилот-растафари, который возил нас туда на буксире, вернулся к себе в кластер Сион и, вероятно, списал всё происшедшее на ещё один наркотический сон… Я оставила Кейса в токийском «Хайятте» и никогда больше его не видела…
— Почему?
— Кто знает? Да ни почему. Я была молода, и вообще казалось, что всё позади.
— Но её вы ведь оставили там, наверху. В «Блуждающем огоньке».
— Вот именно. И время от времени я раздумываю над этим. Финн, когда мы уходили, было такое впечатление, что ей на всё наплевать. Наплевать, что я за неё убила её больного сумасшедшего отца, а Кейс взломал их защиту и выпустил в матрицу их ИскИн… Но я внесла её в список, так? Когда однажды на тебя сваливаются по настоящему крупные неприятности, когда тебя достают, ты проходишься по такому списку.
— И ты с самого начала вычислила её?
— Нет. Список у меня довольно длинный.
Кейс, который, как показалось Кумико, был для Салли чем-то большим, нежели просто партнёр, больше в рассказе не появлялся.
Сидя на корточках рядом с Салли и слушая рассказ о четырнадцати годах её жизни, который ради Финна та сжала в стремительное стаккато мест и событий, Кумико вдруг обнаружила, что воображает себе более молодую Салли этакой бисонен, героиней традиционного романтического видеофильма: трагичной, элегантной и смертельно опасной. Кумико с трудом поспевала за деловито-сухой манерой Салли излагать свою жизнь. Слишком много ссылок на места и вещи, которые девочке ничего не говорили. Зато так легко было представить себе, как Салли одним взмахом руки добивается внезапных и блестящих побед, как и положено бисонен. Нет, подумалось ей, когда Салли отмахнулась от «неудачного года в Гамбурге» (тут в её голосе вдруг зазвучал гнев — застарелый гнев, ведь с тех пор прошло десять лет), ошибочно оценивать эту женщину в японских понятиях. Никакая она не ронин, нет в ней ничего от странствующего самурая; и Салли и Финн говорили о бизнесе.
Ознакомительная версия.
