class="p1">– Привязался ко мне. Да, ты привязался. Хочешь мне помочь очень?
– Я хочу.
– Но не можешь. Я глупый, умным меня не сделать.
– Зато ты талантливый, – сказал я. – Не всем быть академиками, но в мире много других прекрасных вещей.
– Да, – сказал Ванечка. – В мире их много. Нравятся рисунки мои?
– Очень.
– И моя семья тебе нравится?
– Замечательная семья. А почему ты спрашиваешь?
– Так.
Он мне улыбнулся, быстро показал зубы, совершенно как ласковая собака, широко открыв рот. Потом вздохнул, резко дернул на себя кусок мяса, пронзив его лезвием шампура.
– Руки пахнут уксусом, – сказал Ванечка. – Целый день думаю: ой, что будет, что будет.
– А что будет?
– А я не знаю. Просто думаю: ой, что будет, что будет.
– Такое бывает, – сказал я. – Когда просто нервничаешь без причины. Может, погода испортится. Со мной такое случается перед переменой погоды.
– Так нравится, что ты говоришь, как радио.
Я смотрел на его бледные, мокрые от маринада руки, они двигались быстро и резво. Вдруг Ванечка сказал:
– Мы сейчас с тобой очень надолго попрощаемся.
Голос его в этот момент был грустным, почти нормальным. Я смотрел на него во все глаза. Мне вдруг стало страшно, что Ванечка умрет прямо сейчас. Я вспомнил все ужасные истории о дурачках, которые больны не только ментально, но и физически, об их слабых сердцах и ранних смертях.
– Почему? – спросил я. – С чего ты взял?
Ванечка сказал:
– Я не знаю. Просто я это сейчас понял.
Мир вокруг нас вдруг как бы замер. Взрослые разводили огонь, дети столпились вокруг него, словно впервые в жизни увидели такое чудо, а мы с Ванечкой сидели на поваленном дереве и возились с этим мясом, которое мне вдруг опротивело.
Сумерки стали совсем уж синие. Французы так их и называют – синий час.
Ванечка действовал все так же быстро, очень ловко и вдруг остановился.
Он порезался. Этого стоило ожидать, и в первый момент я подумал: как же я так позволил ему неаккуратно обращаться с острыми предметами? Да и вообще не стоило ему заниматься таким делом.
Рана была длинная и глубокая. Я испугался, что мясо заразит эту рану, вырвал у Ванечки шампур, кинул в кастрюлю окровавленный кусок мяса (как естественно, хотя кровь и плоть принадлежат разным существам).
– Сейчас я обработаю, подожди, у меня все с собой, как раз на такой…
Но я не договорил. Я увидел, как стягиваются края раны.
Я посмотрел на Ванечку, глаза его сияли ярко, словно он сейчас заплачет.
– Я не…
Его дрессированные птицы. Они сидели у Ванечки за пазухой и должны были расцарапать ему весь живот. Однако этого не случилось – никакой крови, никаких царапин, абсолютно чистая кожа.
Я протянул руку и дотронулся до его лба. Лоб был холодный. Моя рука была в тысячу раз горячее.
– Грязными руками нельзя, – сказал Ванечка. – Сам говоришь.
Сны и словечки, не случившиеся ранки и затянувшаяся рана, его холодный лоб. Мысль, пришедшая мне в голову, требовала, конечно, дальнейших раздумий, но на это у меня времени не было.
В верности, правильности своей догадки я уверился еще больше, когда Ванечка вскочил на ноги и метнулся к лесу, такой быстрый, стремительный, совершенно в этом сказочный, как темная тень, которую видишь краем глаза.
Я кинулся за ним, и все стало до крайности серьезно.
Я услышал голос Антонины Алексеевны:
– Мальчики! Далеко с поляны не убегайте!
До чего странно: она думала, что мы играем, и вся трагичность ситуации ей была неясна. Так часто бывает между детьми и взрослыми. Некоторые вещи для взрослых совсем неочевидны.
Я знал, в чем заключается мой долг, поэтому я должен был догнать его.
Правда, я не понимал, что мне делать потом, когда я его догоню. Но времени совсем не было. Я не мог тратить его на то, чтобы кого-то позвать, объяснить произошедшее, то, что я понял, увидев, как срастаются края его раны.
Тайные знания и сны, раскрытые раны, которые исчезают, и холодный лоб, холодный, как собачий нос (сравнение глупое, но идеальное для Ванечки).
Руки, пахнущие мясом.
Девочка в желтой шапке.
Пакет с красными кониками, найденный в лесу.
Мужчина на вокзале из моего полусна, с ним говорил Боря, но теперь с ним говорил и я.
Мне нужно было догнать Ванечку. Я не могу напрямую написать о том, почему это представлялось мне настолько необходимым.
Но таков был мой долг перед Родиной, перед историей, перед всей Вселенной.
Теперь об этом очень стыдно думать, но еще я радовался, что стану героем или геройски погибну.
Я совсем не думал о том, что если это и есть точка, где сходятся все известные мне линии, то я – тоже линия.
Разве что он еще не умел!.. Но думал ли я об этом? Нет! Я думал о том, как важно его догнать. Я словно стал одержим и ничего, кроме него, не видел. На Ванечке была красная толстовка, яркая даже издалека – приметный. А не терять цель из виду – залог успеха. Пока не теряешь цель из виду – не можешь проиграть.
Я совсем не заметил, как мягкая ровная поляна сменилась лесом. И мне, что удивительно, не стало труднее бежать, я легко перескакивал через корни и даже поваленные деревья, не запинался, не останавливался.
У меня не самая быстрая реакция на свете, мне нелегко дается развивать большую скорость, но в главном я хорош – я могу бежать долго, очень.
А вот о том, что может Ванечка, я не знал почти ничего. В тот момент я очень пожалел, что чаще всего пропускал мимо ушей все эти легенды о червивых временах и улье.
Как только мы оказались в лесу, мгновенно стало темно, словно кто-то выключил свет. Ванечка, я услышал это отчетливо, засмеялся. Это был совершенно обычный смех – смех человека, чье дыхание нарушено из-за бега. Он вселил в меня уверенность.
Если ты хоть в чем-то еще человек, подумал я, то я тебя поймаю.
Почему я отреагировал именно так? Разве я такой?
Почему в темном лесу красная толстовка Ванечки так манила и злила меня, словно красная тряпка – быка?
Меня всю жизнь учили, что это такое огромное зло, что наши предки, чьи разумы были объединены, находились в плену у чудовищной воли, что, если это снова повторится, либо Аврора, либо вся Вселенная будут уничтожены навсегда.
А, может, я и вовсе ошибся в Ванечке, я ведь допускал эту мысль? Но почему тогда гнался за ним
