Бей закрыл глаза и тут же, вздрогнув, открыл их. Его редкие седые волосы оставались всклокоченными после сна, и бритва не касалась его лица сегодня утром. Наверное, он много передумал за это время. Я немного побаивался предстоящей беседы и возможных новых поручений.
— Нам надо поговорить, — заговорил он, — о раздаче милостыни.
Должен признаться, раздача милостыни стояла в самом конце моего воображаемого списка возможных пунктов нашей беседы.
Хотя с моей стороны было глупо ожидать, что Бей захочет решать со мной более значительные проблемы, вроде заказного убийства, к примеру.
— Я думал о более важных делах, о шейх, — сказал я.
Фридлендер Бей устало кивнул:
— Без сомнения, сынок, ты искренне веришь, что существуют другие дела, более важные и более значительные, но ты ошибаешься. Ты и я живем в роскоши и комфорте, а это накладывает на нас обязательства по отношению к нашим братьям.
Жак, мой неверный друг, не смог бы понять такого беспокойства. Правда, другие религии тоже покровительствуют благотворительности. Только здравый смысл охраняет нас от бедных и нуждающихся, ведь мы не знаем, не предстоит ли самим стать подобными им. Однако отношение мусульман к беднякам много снисходительнее, чем в других религиях. Раздача милостыни — один из пяти столпов мусульманской религии, столь же важное обстоятельство, как исповедание веры, ежедневная молитва, пост Рамазан и паломничество в Мекку.
Раздаче милостыни я придавал такое же значение, как и всем остальным обязательствам, то есть глубоко уважал все это умозрительно, и постоянно напоминал себе, что давно пора приступать к практике.
— Ты, конечно, уже давно думаешь над этим? — спросил я.
— Мы пренебрегали нашим долгом по отношению к беднякам и путникам, а также к вдовам и сиротам из соседей.
Некоторые из моих друзей — из старых друзей — считали Палочку всего-навсего убийцей и чудовищем, но как они заблуждались! Он проницательный деловой человек, связанный крепкими узами с религией, породившей нашу культуру. Прошу прощения, если это звучит противоречиво. Временами он бывает человеком жестким, даже жестоким, но никто из нас не предан Аллаху так искренне и никто с такой радостью не принимает на себя Заветов Священного Корана.
— Что ты велишь мне делать, о дядя? Фридлендер Бей пожал плечами:
— Я вознаграждаю тебя щедро за услуга, не так ли?
— Ты щедр всегда, о шейх, — сказал я.
— Значит, для тебя не трудно будет расстаться с пятой частью своей сущности, как предполагает следование по Пути Истины. Я хочу сделать тебе подарок, который пойдет на пользу твоему кошельку и в то же время предоставит побочный источник доходов.
Мое внимание обострилось. Каждую ночь, засыпая, я мечтал о свободе. Также я думал о ней, просыпаясь по утрам. А первым шагом к ней была материальная независимость.
— Ты щедрый из щедрейших, о шейх, — сказал я. — Но я не достоин твоих милостей. — В этот момент слух мой ловил каждое слово, слетавшее с его языка. Но этикет требовал другого, и я делал вид, что никак не могу принять его дар. — Мудрая политика, — заметил я.
Зная многих «сторонников» Папочки и источники их доходов, я был уверен, что он хочет втравить меня в какое-то темное дело. Не то чтобы я был особо щепетилен, вовсе нет! По большому счету, я сторонник оптовой торговли наркотиками. Но у меня никогда не было способностей к сбыту в розницу.
— До недавнего времени Будайен был твоим миром. Ты знаешь его неплохо, сынок, и понимаешь его обитателей. У меня там есть авторитет, и я подумал, что неплохо бы тебе основать небольшое коммерческое дело в этом квартале. — Он протянул мне упакованный в пластик документ.
Я подался вперед, рассматривая.
— Что это, о шейх? — спросил я.
— Это документ на право собственности. Теперь ты хозяин заведения. С сегодняшнего дня приступаешь. Это доходное предприятие, племянник. Управляй им разумно, и оно вознаградит тебя. Иншаллах.
Я вцепился в документ.
— Ты… — И тут у меня перехватило дыхание. Папочка купил клуб Чириги и дарил его мне. Я поднял на него глаза. — Но…
Бей махнул рукой.
— Не надо благодарностей, — сказал он, — ты мой послушный сын!
— Но ведь клуб — собственность Чири. Я не могу вступить в право владения этим клубом. Что она будет делать без него?
Фридлендер Бей пожал плечами.
— Бизнес есть бизнес, — лаконично ответил он.
Я не сводил с Папочки глаз. У него была замечательная способность дарить мне вещи, без которых я был бы гораздо счастливее: такого раба, как Кмузу, например, или работу полицейского. Но отказываться было нельзя.
— Я не в состоянии выразить вам свою благодарность, — начал я скучным голосом.
У меня оставалось только двое верных друзей: Саид Халф-Хадж и Чири. Она справедливо возненавидит меня. Я заранее боялся ее реакции.
— Ну, — сказал Фридлендер Бей, — пойдем обедать. — Он встал из-за стола и протянул мне руку. Все еще ошеломленный, я последовал за ним. И только потом сообразил, что не поговорил с ним о работе с Хайяром и о своем новом занятии — слежке за Реда Абу Адилем. Когда находишься в обществе Папочки, приходится идти туда, куда идет он, делать то, чего хочет он, и говорить о том, о чем он хочет разговаривать.
Мы пошли в меньшую из двух столовых, в конце левого крыла, на первом этаже. Там мы с Папочкой обычно вместе обедали. Кмузу последовал за мной по коридору, а за Папочкой пошел Говорящий Камень. В американской мыльной опере было бы так: Кмузу и Говорящий Камень, подравшись, в итоге стали бы лучшими друзьями. Хэппи-энд.
Я остановился на пороге столовой и не поверил своим глазам. Нас поджидали Умм Саад и ее сын. Она была первой женщиной, попавшейся мне во дворце Фридлендер Бея, но никогда еще женщине не разрешалось садиться с нами за стол. Мальчик выглядел лет на пятнадцать, по канонам веры он находился уже в зрелом возрасте, достаточном для молитв и поста. При других обстоятельствах мы пригласили бы его разделить нашу трапезу.
— Кмузу, — сказал я, проводи женщину в ее комнату.
Фридлендер Бей взял меня за руку.
— Благодарю, сынок, но я пригласил эту женщину побеседовать с нами.
Я глядел на него открыв рот, не находя вразумительного ответа. Впрочем, если Папочка в столь зрелом возрасте решил произвести революционный переворот в отношениях с женщинами, то это было его право. Я закрыл рот и кивнул.
— Умм Саад пообедает в своей комнате после беседы, — сказал Фридлендер Бей, окинув ее суровым взглядом. — А сын ее может уйти с ней или остаться с нами, как он пожелает.
Умм Саад проявляла нетерпение.
— Думаю, я должна быть благодарна за любую минуту, уделенную мне, — сказала она.
Папочка направился к своему креслу, поддерживаемый Камнем, который помог ему усесться. Кмузу провел меня к моему месту за столом, напротив Фридлендер Бея. Умм Саад села слева от него, а ее сын — справа.
— Марид, — сказал Папочка, — знаком ли ты с молодым человеком?
— Нет, — ответил я. Он ни разу не попадался мне на глаза. Они с матерью вели незаметную жизнь в этом доме. Мальчик был рослым для своих лет, но худощавым и грустным подростком с кожей странного желтоватого оттенка, как и белки глаз. Все признаки нездоровья налицо. На нем были темно-синяя галлебейя с геометрическим рисунком и тюрбан молодого шейха — не головной убор вождя племени, а почетный тюрбан юноши, знающего Коран наизусть.
— Яа Сиди, — подала голос женщина, — могу ли я представить вам своего сына, прекрасного Саада бен Салаха?
— Да умножится ваша слава, сэр, — сказал мальчик.
У ребенка были на удивление неплохие манеры.
— Да будет Аллах милостив к тебе, — откликнулся я.
— Умм Саад, — резким тоном заговорил фридлендер Бей. — Вы вошли в мой дом, предъявив странные претензии. Мое терпение на пределе. Верный законам гостеприимства, я выносил ваше присутствие, но теперь моя совесть чиста. Я требую, чтобы вы оставили меня в покое. Вы должны покинуть мой дом завтра утром, когда прозвучит призыв к молитве. Я дам моим слугам распоряжение о всяческом содействии вам.
Умм Саад слегка улыбнулась, словно находила гнев Папочки забавным.
— Похоже, что вы не успели уделить достаточного внимания нашей проблеме. Видимо, вы ещё не позаботились о будущем своего внука. — Она накрыла руку Саада своей рукой.
Слова женщины прозвучали как пощечина. Неслыханно: она пыталась претендовать на право считаться либо дочерью Фридлендер Бея, либо его невесткой. Так вот почему он хотел, чтобы я освободил его от этой особы, не желая самостоятельно разобраться с ней.
Бей смотрел на меня.
— Мой племянник, — сказал он, — эта женщина не моя дочь, а мальчик мне не родственник. И вдруг они приходят в мой дом и заявляют о родстве, претендуя на часть моего заработанного тяжким трудом состояния.
