и случилось. Слушатели будто оказались в огромном храме, где отчетливо слышали эхо собственных шагов в этом великолепном пространстве, и преисполнились благоговейного трепета и даже страха перед всеобъемлющей силой.
Затем сложная мелодия резко упростилась. Темы второго плана исчезли, и в бесконечной тишине раздалась серия коротких, четких ударов: один, затем два, три, четыре… А затем один, четыре, девять и шестнадцать… далее следовали все более сложные серии.
– Это, вероятно, символизирует возникновение математики и абстрактного мышления, – предположил кто-то.
Потом музыка сделалась еще более странной. Отдельные фразы из двух и трех нот на скрипке одинаковой высоты, но разной продолжительности звучания; затем глиссандо, повышение, понижение, а затем снова повышение. Политики внимательно слушали, и когда президент Греции сказал: «Это… похоже на описание основных геометрических фигур», у всех сразу же возникло ощущение, что они наблюдают за треугольниками и прямоугольниками, проносящимися в пустом пространстве. Хроматические переходы наводили на мысли об округлых объектах, овалах и идеальных кругах… Мелодия медленно менялась по мере того, как отдельные ноты, разделенные паузами, переходили в отрезки хроматической гаммы, но прежнее впечатление плавающих геометрических фигур осталось, только теперь они плавали по воде и их правильные поначалу формы искажались…
– Раскрытие тайны времени, – сказал еще кто-то.
Следующая часть началась с ровного ритмического боя, который повторялся циклами, сходными с дневным-ночным ритмом пульсара. Музыка, казалось, совсем прекратилась, остался только бой, эхом отдававшийся в тишине, но вскоре к нему присоединилась другая партия ударных, чуть более быстрая. Затем добавлялись все новые и новые ударные в разных ритмах, пока наконец все не слилось в великолепное тутти. Но на временной оси музыка была постоянной, как огромная плоская стена звука.
Как ни удивительно, их интерпретация этой части оказалась единодушной: «Работа гигантской машины».
А потом вступила новая нежная мелодия: хрустальный звон, изменчивый и сказочный, который контрастировал с глухой стеной, служившей для нее фоном, словно серебряная фея запорхала над огромной машиной. Эта крошечная капля мощного катализатора вызвала в железном мире удивительную реакцию: постоянный ритм начал сбиваться, а валы и шестеренки машины стали ощущаться мягкими и резиновыми, пока весь хор не сделался легким и воздушным, как песенка феи.
Слушатели тут же принялись обсуждать новый музыкальный поворот:
– Машина обрела интеллект!
– Я считаю, что машины становятся все ближе к своим создателям.
Между тем в симфонии солнечной музыки началась новая часть, самая сложная по композиции и самая трудная для понимания. Сначала фортепианный голос одиноко сыграл мелодию, которую затем подхватила и продолжила непрерывно увеличивающаяся группа инструментов. Мелодия развивалась циклично, усложняясь с каждым разом.
Когда тема повторилась несколько раз, председатель Китая сказал:
– Я представляю это так: мыслитель стоит на острове в море, созерцая космос. Камера отъезжает назад, фигура мыслителя в кадре постепенно уменьшается, и когда в поле зрения оказывается весь остров, он уже представляется не более чем песчинкой. Камера между тем выходит за пределы атмосферы, и сам остров все уменьшается, и теперь в кадре вся планета, а остров – всего лишь пятнышко на ней. По мере того как камера удаляется в космос, в кадр вплывает вся планетная система, а затем видна только звезда, одинокий сияющий бильярдный шар на фоне черного как смоль неба, и теперь уже планета океанов превратилась в песчинку…
Президент США, внимательно слушавший его, поспешил развить образ:
– …Камера удаляется со скоростью света, и вдруг оказывается, что то, что в нашей системе величин представляется огромным и безграничным космосом, – всего лишь сверкающая звездная пыль, и когда в кадр попадает вся галактика, то звезда и ее планетная система вовсе не видны, даже как песчинка. А камера продолжает удаляться на невообразимые расстояния, и в кадре оказывается скопление галактик. Мы все так же видим сверкающую пыль, но теперь каждая из пылинок уже не звезда, а галактика…
– …и нашу галактику тоже уже не разглядеть, – подхватил Генеральный секретарь. – Но где же конец?
Публика снова погрузилась в музыку, явно приближавшуюся к кульминации. Могучий разум музыканта вывел космическую камеру за пределы известного пространства, так что в кадре оказалась вся Вселенная, а скопление галактик Млечного Пути превратилось в пылинку. Слушатели напряженно ждали финала, но тутти оркестра внезапно оборвалось, оставив после себя только одинокое фортепиано (а может быть, и не фортепиано, а что-то похожее) – далекий и пустой звук.
– Возвращение к мыслителю на острове? – спросил кто-то.
Клайдерман покачал головой:
– Нет, мелодия совсем другая.
Тут снова мощно вступил космический хор, но почти сразу стих, сменившись соло фортепиано, которое довольно долго чередовало две мелодии.
Клайдерман внимательно слушал, и вдруг его осенило:
– Фортепиано играет обращенную тему оркестра!
Президент США кивнул:
– Пожалуй, точнее будет сказать, не «обращенная», а «отраженная». Космическое зеркало.
Произведение определенно приблизилось к развязке, и теперь отраженная мелодия в исполнении фортепиано звучала на фоне оркестра, заметно отставая от него, но тем не менее образуя изумительную гармонию.
Председатель Китая сказал:
– Это напоминает «серебряный» стиль архитектуры середины XX века, когда здания стали полностью покрывать зеркалами, чтобы избежать воздействия на окружающую среду. Считалось, что отражения позволяют достичь гармонии с окружающим миром, а также способствовать самовыражению.
– Да, – задумчиво ответил Генеральный секретарь. – Достигнув определенного уровня, цивилизация способна проявить себя через отражение в космосе.
Фортепиано резко переключилось на неотраженную тему и теперь играло в унисон с оркестром. Солнечная симфония завершилась.
Ода «К радости»
– Изумительный концерт, – сказало зеркало, которое, как оказалось, вовсе не улетело, а лишь повернулось так, что земляне не могли его видеть. – Благодарю всех, кто слушал музыку. А теперь мне пора уходить.
– Погодите! – вдруг воскликнул Клайдерман. – У нас есть просьба. Не могли бы вы сыграть на Солнце одно человеческое музыкальное произведение?
– Могу. И какое же?
Мировые лидеры задумались и стали переглядываться.
– Может быть, «Симфонию судьбы» [58] Бетховена? – предложил канцлер Германии.
– Нет, не надо «Судьбу», – возразил президент США. – Давно доказано, что человечество не в состоянии противостоять судьбе. Наше достоинство в том, что, даже зная, что судьбе противостоять невозможно и смерть все равно рано или поздно победит, мы все равно посвящаем отведенный нам ограниченный срок созданию прекрасного.
– В таком случае «Ода “К радости”», – сказал китайский председатель.
– Пойте все, – сказало зеркало. – А я подключу Солнце, чтобы передать вашу песню во Вселенную. Уверяю вас, звук будет отличным!
И более двухсот голосов запели Бетховенскую «Оду “К радости”» [59]. Их песня через зеркало попадала на Солнце, которое снова запульсировало, рассылая во все пределы космоса мощные электромагнитные волны.
…
Радость, пламя неземное,Райский дух, слетевший к нам,Опьяненные тобою,Мы вошли в твой светлый храм.Ты сближаешь без усильяВсех разрозненных враждой,Там, где ты раскинешь крылья,Люди – братья меж собой [60].
…
Через пять часов песня покинет Солнечную систему. Через четыре года достигнет Проксимы Центавра, через десять тысяч покинет галактику, через двести тысяч достигнет ближайшего соседа галактики, Магелланова Облака. Через шесть миллионов лет песня
