– Лисичку невозможно было оживить, – напоминаю я.
– Так в чем дело? – уже не спрашивает, а требует Томилин.
– Я знаю только одного дайвера, – говорю я. – Но разве вам непонятно, в чем разница? Это же так просто!
– Свобода, – вдруг говорит Томилин. – Бип.
– Способности дайверов – они все исходят из одного, – киваю я. – Только из одного. Они не терпят несвободы. Потому и могут входить и выходить из глубины – когда захотят. Поэтому видят лазейки в программной защите. Вы кого угодно сможете воспитать в своей тюрьме… людей, которые будут убивать и оживлять программы, к примеру. Но только не дайверов. Потому что дайвер в виртуальной тюрьме – невозможен.
Наверное, самое обидное вовсе не поражение. Полководец, который привел армии на поле брани, мечтает о победе. Но и к поражению он готов. А вот к тому, что вражья армия, о которой донесли разведчики, бесславно потонет при форсировании мелкой речушки или поголовно сляжет с банальной дизентерией, – к этому не готовятся.
Томилин долго смотрит на меня, прежде чем с неохотой кивает.
– Наверное, вы правы, Карина. Наверное. Но черт возьми, как вы поняли? Проект готовили серьезные специалисты… кто вы такая, что сумели понять?
– Кто я? – пожимаю плечами. Вопрос мне задали риторический, но почему-то я собираюсь ответить.
Кто я?
1100.0
«Лабиринт»
(Алый финал)
Кто я?
Я самая обыкновенная. Девочка компьютерного века. Одна из тех, кто учился буквам по клавиатуре. Одна из тех, кто рвался из дома не на улицу, а в сеть. Одна из тех, кто никогда не видел своих друзей. Одна из тех, кто привык быть кем угодно – вздорной грубоватой Ксенией, любопытной малолеткой Машей, писателем-детективщиком Романом, хакером Сёмой, солидной и умной Ольгой… меня было так много в глубине…
Я самая обыкновенная.
Просто я здесь живу.
А энергичный и умный подполковник Томилин – работает.
Да пусть я никогда не верила в дайверов! Пусть считала их сказкой. Но я же знала, о чем эта сказка: о свободе. О людях, которые не теряют себя в глубине. Не о волшебниках, творящих виртуальные чудеса, а о людях, научившихся жить в сети.
И пусть теперь я работаю в МВД, пусть у меня есть звание и должность, но я – гражданка Диптауна.
А уже потом – гражданка России.
– Я самая обыкновенная, – отвечаю я Томилину. – Только я здесь живу. Понимаете? Это плохо, наверное, что я здесь живу. Я, может, так и состарюсь в этом теле. И по службе никуда не продвинусь, мне это неинтересно. Зато я вижу то, чего вы не видите.
Томилин смотрит на Дениса, кивает, и тот быстро выходит. Косясь на меня… и вроде бы с симпатией.
Неужели он тоже доволен, что проект по созданию дайверов провалился?
– Начистоту… – хмуро спрашивает Томилин. – Вы довольны, что все так кончилось?
– Конечно, – говорю я. – Извините…
– Карина, но вы же понимаете, это ничего не изменит. Государству нужен контроль над глубиной. И не ради самого государства, ради мирных граждан, понимаете?
– Нет, не понимаю, – честно отвечаю я. – Ведь мы справляемся сами. Худо-бедно, но справляемся. Разве в настоящем мире у нас не осталось работы?
– Мы? – Подполковник интонацией выделяет слово.
И я киваю:
– Мы. Те, кто живет в глубине.
– Это ваш настоящий облик? – неожиданно спрашивает Томилин.
Таких вопросов не задают. Даже нижестоящим. Но я снова решаю ответить:
– Да.
– А у меня – не совсем. – Он внезапно улыбается. – Нехорошо получается… Ну и что вы напишете в отчете?
– Чистую правду, – отвечаю я. – Что ничего, заслуживающего служебного расследования, в тюрьме не обнаружено… за исключением мелких нарушений трудовой дисциплины. У меня, правда, были сомнения. Показалось, что в тюрьму ухитряются проникать посторонние. Но теперь-то я понимаю – это лишь часть программы перевоспитания осужденных.
Томилин кивает.
– Разрешите идти? – спрашиваю я. – Мне надо заняться отчетом.
– Я завтра буду в управлении, – говорит Томилин. – Со своим отчетом. В девять ноль-ноль. Насколько я понимаю… согласно правилам хорошего тона… мне надо показаться вам в настоящем облике.
Это так неожиданно и трогательно, что я с трудом сохраняю невозмутимое лицо.
Интересно, он мудр и седоволос или молод и энергичен?
Интересно, конечно…
– Половину ночи я провожу в глубине. А в девять утра еще сплю, – отвечаю я. – Извините. Конечно, если это приказ…
Томилин качает головой:
– Нет. Не приказ. Не смею больше вас задерживать.
И на какой-то миг мне кажется, будто я вижу его – настоящего. Не молодого и не старого. Человека лет сорока, который упрямо учился работать на компьютере, пытался постичь глубину – не из любви к ней, не из любопытства, а лишь потому, что был соответствующий приказ. Одинокого служаку, поднаторевшего в кабинетных играх, но тоже не из любви к ним, а ради того, чтобы делать свое дело.
Мне даже становится его жалко.
Но жалость – это не то, ради чего я готова просыпаться в девять утра.
– Всего доброго, – говорю я, прежде чем уйти.
Памятник Последнему Спамеру все так же облеплен молодежью. В глубине много памятников, совсем несложно получить кусочек места и воздвигнуть там все что угодно. Вот только популярность памятника отследить нетрудно. Неудачные, возле которых никто не встречается, густо засиживают голуби, потом зеленеет бронза и крошится мрамор, а под конец приезжает грузовик из мэрии Диптауна и вывозит неудачное творение на свалку. Свалка вечна и бесконечна. Длинные ряды никому не нужных скульптур… страшненькое место.
В общем-то это конец всего в глубине. Здесь слишком много неудачных творений. Собранных из сэмплов опер, написанных левой ногой книг, безумных философских теорий и мертвых картин. Все они уходят в никуда, в вечное хранение на бесконечных виртуальных свалках.
Но памятник Спамеру жив. И у его подножия очень мало свободных скамеек. Я нахожу лишь одну, беру в ларьке бутылку пива и сажусь – нарочито посередине скамейки, давая понять, что не жажду случайных знакомств. Ко мне и не подсаживаются. Мы научились уважать друг друга в глубине. Без бдительного надзора полиции, без суперменов-дайверов из МВД. Значит, мы что-то умеем?
Памятники – это место встреч. Мне никто не назначал здесь свидания, но это единственный памятник, у которого мы встречались с Чингизом.
И я сижу на скамейке. Пью холодное пиво – оно холодное ровно настолько, насколько это нужно. Смотрю в чистое небо. Когда я была маленькой, я однажды испугалась неба. Я с родителями была на море и однажды, растянувшись на спине, посмотрела вверх. Небо было таким бездонным и чистым, что я поняла – в него можно упасть. Оторваться от горячего песка, нелепо взмахнуть руками и полететь вверх – в небо, которое станет бездной. А над головой закружится перевернутая земля, и плачущие родители, и задравшие головы зеваки, и качающие ветвями деревья. Они не упадут в небо, ведь они не знают, что в небо можно упасть…
Как давно это было. А запомнилось. Вместе с паззлом, который я так и не смогла собрать. Вместе с первой влюбленностью, первой настоящей обидой, первым визитом в глубину, первым предательством…
– Разрешите?
Я скашиваю глаза на Чингиза. Киваю и чуть сдвигаюсь в сторону.
– Наверное, над нами стоит посмеяться, – говорит Чингиз вполголоса. – Все способности… они ничего не стоят, когда провайдер отключает тебя от сети. По одной лишь команде из МВД.
– А как ты вошел? – спрашиваю я.
– По старинке. С телефонной линии. – Чингиз садится рядом.
– Я вас не сдавала, – говорю я. – За вами следили с самого начала. Просто шум поднимать было не выгодно. Поэтому игнорировали… а когда стало нужно – отключили.
Он кивает. И молчит – хотя я понимаю, как ему хочется задать вопрос.
– А как ты меня нашел? – спрашиваю я. – На мне маркер?
Чингиз качает головой:
– Нет. Я подумал, что встречаться принято у памятников… Дашь глотнуть?
До палатки с бесплатным пивом – несколько шагов. Но я даю ему бутылку. И начинаю рассказывать то, что рассказывать не имею никакого права. То, как не становятся дайверами.
– Спасибо, – говорит Чингиз, когда я заканчиваю свой рассказ. – Спасибо. Я верил, что ты все-таки на нашей стороне.
– При чем тут я? Я же ничего не делала.
– Делала, – уверенно отвечает Чингиз. – Ты не хотела, чтобы у них получилось. Может быть, единственная из всех, кто наблюдал за экспериментом, – не хотела.
– Ну и что? Мало ли чего я не хочу.
– Глубина – это больше, чем принято думать, – убежденно говорит Чингиз. – Это не только среда обитания. Это что-то еще. Мы – частички глубины. Она становится такой, какой мы хотим ее видеть. Если бы все хотели заполнить улицы штампованными дайверами – это бы случилось. Но надо было, обязательно надо было, чтобы кто-то из следящих за экспериментом не желал успеха этой затее…
