— Да так, стариковские дела. Не обращай внимания. — Но парень уже взял его под руку. — Не надо, Богги, оставь. Еще опоздаешь. — Он один здесь, в конце концов, получает зарплату, если не считать магазина Эйприл, с которым чартеру Кодьяк здорово повезло.
— Я только сведу тебя на седьмой, — сказал Богдан и свел — почти снес. Они пересекли тобблеровский «туннель», ведущий из южной части здания в северную. За ним спорная территория кончилась — дальше лестница принадлежала исключительно Кодьякам. На ступеньках штабелями стояли коробки с химикалиями, рассадными матами и гидропонными рамами для огорода на крыше. По стенам тянулись полки, где хранились уга для «Микросекунды», запчасти для ветротаранов и воздушных шахтеров и прочий чартерный хлам. Для прохода оставалась только узкая полоска рядом с перилами.
Богдан посадил Самсона на мешок с известью.
— Спасибо, мальчик, — сказал тот, отдуваясь.
— Ну, я пошел.
— Давай. Со мной все будет нормально. Слушай, а где твоя шапка?
— Я ее того… потерял.
— Как это потерял? Я думал, она скрепками к башке у тебя приделана.
— Все, мне пора. — И Богдан поскакал вниз.
Когда он скрылся за емкостью запасного детоксикатора, Самсон сказал:
— Я посижу тут немного, Генри, только спать мне не позволяй.
Богдан, пробежав через крошечный вестибюль, выскочил на улицу. Чартер Тобблер складывал столы после завтрака. Тобблеры трижды в день перекрывали все движение на Хоув-стрит, потому что ели на свежем воздухе. Богдан уже повернул по тротуару к станции ЧОТ, но вспомнил, что забыл позвонить и спросить, где сегодня помещается офис.
Черт! Придется звонить из «микросекунды». Взглянув туда, Богдан увидел, что в дверях торчит диван, за который держится покупатель, а очередь растянулась на весь квартал. Богдан снова повернул к двери подъезда, но она не пожелала открыться.
— Откройся! — с надеждой приказал он.
— Только для софамильников Кодьяк и их гостей, — ответила дверь.
— Я и есть Кодьяк, Богдан Кодьяк. Не узнаешь?
— Богдан Кодьяк уже дома. Пожалуйста, отойдите, иначе я вызываю полицию.
Богдану хотелось визжать. Почему все в жизни так сложно? Кому понадобилось красть Лизу?
Лиза была его шапочным слугой. Богдан сказал Самсону неправду: ее украли. Такая ценная вещь! Газилионно-терагерцевый процессор, зеркала-антисканеры, голокамеры в обруче. Она подключалась к его мозгу через электромагнитный канал ввода-вывода, в козырьке помещались голоприемники со стереозвуком. Да, маломощная, да, ученическая шпаргалка по сути своей, но Богдан совершенствовал ее долгие годы. Он научил ее стольким фокусам, что люди иногда попадались и принимали ее за настоящий субмагнит. Одним из этих фокусов было звонить каждое утро в «Э-Плюрибус» и узнавать, куда их на этот раз нелегкая занесла. Другим — обманывать престарелый домпьютер, чтобы открывать долбаную парадную дверь. Богдан соврал Самсону, потому что не хотел признаваться, что Лизу сперли прямо у него с головы, а он не заметил. Сердцем и душой Лизы была десятисантиметровая полоска процессорного фетра, вшитая в подкладку. Вчера эта полоска пропала. Сама шапка осталась, но без процессора это всего лишь обыкновенная шапка.
А ведь он никогда ее не снимал, ни днем, ни ночью. Как кто-то мог стащить фетр, чтобы Богдан ничего не узнал? Тайна, покрытая мраком. Но хуже всего то, что сильно обедневший чартер даже этот устаревший фетр ему возместить не сможет. Домоправитель Кейл укакается при одном намеке на это.
А, к черту. В обеденный перерыв надо будет купить себе телефон подешевле, а пока обойдемся и магазинным. Диван все еще загораживал вход, и Богдан, пользуясь своими малыми габаритами, пролез под ним. «Микросекунда» была такой тесной, что диван заполнил ее практически целиком — другой его конец еще только вылезал из экструдера.
— Доброе утро, Богги, — улыбнулась зажатая в угол Эйприл Кодьяк. — Забыл что-нибудь?
— Нет, я позвонить. Зачем ты позволяешь этому хрычу покупать мебель с утра?
Эйприл сделала большие глаза, делая ему знак умолкнуть.
— А почему ты без шапки? Сломалась?
— Да, сломалась. — Почему ему это раньше в голову не пришло? — Придется купить мне новую.
— Сначала надо попробовать отремонтировать эту, — нахмурилась Эйприл.
Богдан, пробравшись к телефонной панели, сел на еще теплый диван. Человек у двери крякнул, но промолчал.
— Такие вещи не ремонтируются. — Он махнул рукой на панель, и появившийся на ней длинный список звонков озадачил его. Большинство поступило тридцать шесть часов назад! Ничего не поймешь. Вечером он проверял входящие звонки на домпьютере Кодьяков и ничего такого не видел. — Лучше б дурацкий домпьютер вон починили.
Разбираться со списком не было времени. Богдан тронул значок «Э-Плюрибус»: офис переместился в Элмберст, что означало межзональную поездку. Маршрут и тарифы он загрузил в ладонь, чтобы сэкономить время на станции. Когда он пролез под диваном обратно, Эйприл сказала:
— Не забудь, что вечером у тебя разрешительная комиссия. Можешь захватить своего слугу.
— Не видал случайно, что там экструдер показывает, сынок? — спросил человек с диваном.
— Не-а.
— А ножки не отросли еще?
— Извините, не заметил.
Он был ужасно бледный, этот старик, и весь вспотел, несмотря на утреннюю прохладу. Как он, интересно, дотащит покупку домой?
— Вот, сделал себе подарок на день рождения. — Он оторвал одну руку от дивана и попытался потрепать Богдана по голове.
— Поздравляю. — Богдан увернулся и трусцой припустил по тротуару. «Микросекунда» — единственный магазин по соседству, где есть и экструдер, и утилизатор. Многие в очереди держали в руках пакеты с вчерашним мусором, чтобы им его учли при покупках.
Медиапчела, снимавшая эту сцену, увязалась было за Богданом, но потом поняла, наверное, что он не реальный мальчик, и отстала.
— Сэм, — сказал Хьюберт, — проснись. Становится поздно.
— Я не сплю.
— Ты был в первой стадии сна.
— Я молился. Это создает сходную картину мозговых волн.
— Как скажешь.
— Именно так. Я молился святой Ванде, чтобы помогла мне сегодня. — Самсон ухватился за перила и встал. Он в самом деле думал недавно о святой Ванде.
Ванда Вечорек была святой разве что для вонючих. Она входила в число первых обожженных, совершивших безумный и великолепный акт публичного самосожжения. Вспыхнула ярким пламенем, сидя на софе стоимостью десять тысяч евро на пятом этаже «Дода» в Лондоне. Этот мини-пожар загубил обтянутый шелком диван, парное кресло и оттоманку — итого тринадцать тысяч старых евро. Дым и вода довершили убыток.
Ванда не только подала другим обожженным пример эффектного самоубийства, но и показала, как легко это можно сделать. Усевшись на роскошный предмет меблировки, она перепрограммировала карманный имитрон — деловые люди используют их для создания своих заменителей — и сканировала свои ДНК-маркеры. Потребительская электроника вообще-то не способна расшифровать чей-то генокод, но даже считывания маркеров хватило, чтобы задействовать поставленные в ее клетках капканы.
Незадолго до этого к Ванде подошел менеджер пятого этажа с затычками в носу и сказал: «Я настаиваю на вашем уходе. — За ним следовали трое джерри в униформе. — Охрана проводит вас».
«Прекрасно, — сказала Ванда. — Я как раз собиралась». Приложила имитрон ко лбу и нажала на кнопку сканирования.
Как только поле прибора влилось в паутину ее мозговых нейронов, клеточные предохранители разом перегорели. Из носа и ушей Ванды повалил дым, и она вновь упала в шелковые объятия софы. Череп ее с громким треском раскрылся, брызнув наружу обваренными мозгами, а следом вспыхнуло и все тело.
Этот костер полыхнул на весь мир.
Самсон потихоньку сходил вниз.
— У тебя низкий сахар в крови, — сказал Хьюберт, — и ты обезвожен. Надо попить и съесть «Гудик».
Но Самсон только-только разошелся. Колени клацали, отсчитывая ступеньки, как метроном. Остановился он только на пятом — Хьюберт предупредил, что навстречу поднимаются два софамильника, Фрэнсис и Барри. Самсон пережидал их в коридоре, напротив комнаты Китти, и ему вспомнилось, что он собирался туда зайти.
— Китти с Денни все еще в парке?
— Да. У нее началось второе отделение.
Самсон вошел. В комнате, как обычно, был кавардак. На полу, на кровати и двух стульях куча сценических костюмов, у двери завал домашней одежды и грязной посуды. Пыль, пятна, мусор — Китти старательно поддерживала имидж двенадцатилетней. На полках, занимавших все четыре стены, сидели куклы и плюшевые зверюшки. Те, которые подарил ей Самсон, приветливо улыбнулись ему.
Сквозь усиленно создаваемый девчоночий образ пробивалась, однако, зрелая женщина. Крутящаяся тумбочка с туфлями под кроватью; тщательно подстриженное деревце под световым колпаком, увешанное разнообразными фруктами; рабочий стенд с инфочипами на такие взрослые темы, как разработка свалок и гражданские правонарушения чартистов; наконец, обширная библиотека по ландшафтному дизайну микроколоний. Китти Кодьяк за свою долгую жизнь перебрала несколько профессий, пока не нашла свое истинное призвание — быть ребенком.
