Она улыбнулась:
— Ладно, доктор. Я уже была молодой женщиной. Я была замужем. И родила ребенка. В пору моей молодости люди умирали от венерических заболеваний. Даже контрацепция казалась чем-то сложным и обременительным. И в этом аспекте своей жизни я всегда проявляла осторожность.
— О, с тех пор у вас было много времени, чтобы приобрести разумные привычки. Не стали же вы ни с того ни с сего обновлять свой организм. Мы переделаем ваш мозг, ведь большая его часть уже не способна мыслить. Человеческий мозг — это не компьютер. — Доктор Розенфельд побарабанил своими стерильными пальцами по столу. — Люди живут не потому, что жизнь — это рациональное решение. Люди не встают по утрам с кровати ради дорогостоящих и полезных анализов. Люди ложатся вместе в постель не потому, что решили так поступить после логических рассуждений и выводов. Сексуальность — это часть жизни, и вы не можете остановить свою жизнь разумным усилием. Вы останетесь старой женщиной девяноста четырех лет, которая может выглядеть, вести себя и чувствовать, как двадцатилетняя девушка. Конечно, у вас возникнут проблемы.
— Можно мне использовать либидозные депрессанты?
— Я понимаю вас. Либидозные депрессанты сейчас очень популярны, но я бы не рекомендовал ими пользоваться. У гормонов есть своя строгая функция в физическом развитии. У молодых людей большой запас гормонов, потому что молодые в них действительно нуждаются. И вы нуждаетесь в гормонах для правильного развития вашей мозговой ткани. Как врач, я советую вам спокойно отнестись к этим проблемам. Подумайте о них, как об усилившейся боли.
Миа улыбнулась:
— Вы советуете мне заводить любовников?
— Миа! — Он предостерегающе поднял палец. — Даже если вы сможете найти любовника, а в ваших обстоятельствах это серьезный вопрос, он вам, очевидно, не поможет. Это непростая проблема. Наши пациенты — пожилые люди, они были женаты, имели детей. У них уже нет потребности флиртовать или ухаживать. Им не хочется обзаводиться партнерами или создавать новые семьи. Они уже перешли этот рубеж, любовь для них — преодоленная, испытанная на собственном опыте часть жизни, они познали ее и оставили в прошлом. Дело не в том, что они неспособны любить других людей, но они уже достигли состояния глубокой зрелости, постчеловеческой самореализации. Им просто не нужно самоутверждаться в страсти, им не нужны интимные отношения. Однако после нашего лечения у них пробуждается жизненная энергия и вновь могут разыграться страсти. Это гнетуще действует на наших пациентов, унижает их, и им очень трудно вернуть гармонию.
— Я вижу, что вы очень серьезно воспринимаете эту проблему, доктор.
— Да, я ее серьезно воспринимаю. NTDCD — важнейшее техническое изобретение. Я говорю об этом вовсе не потому, что сам над ним работал. Первые опыты с пациентами, испытавшими на себе NTDCD, чрезвычайно интересны для государства и общества. Прошу вас, посмотрите-ка вот это, — доктор Розенфельд открыл свой ноутбук и повернул его экраном к Миа.
Картинки быстро менялись. На экране появился обнаженный молодой человек. Он был с головы до пят увешан какими-то дешевыми безделушками. Пластиковая диадема. Серьги. Накладные ресницы. Небольшой накладной бюст. Браслеты. Десять одинаковых колец на пальцах. Повязки на торсе и бедрах, наколенники, браслеты на лодыжках и сверкающие колечки на пальцах ног. Коротко подстриженные волосы. Он довольно неуклюже и как-то по-ястребиному расхаживал по дому, играя с черной кошкой.
— Это контролирующие устройства, — сказала Миа.
— Да. А также измерения гальванической реакции кожи, энцефалометр в виде диадемы, измеритель температуры тела, анализы мочи и кала и другие обязательные лабораторные тесты дважды в неделю.
— Я еще ни разу не видела столько контролирующих устройств на одном человеке. Как будто он что-то делает в виртуальном пространстве.
— Да. Возможно. Мышечная координация — один из важнейших факторов выздоровления. Нам постоянно нужны полные и точные отчеты о состоянии конечностей пациента. Для определения дрожи, паралича, судорог и спазм. Особенно по ночам, потому что тревожный сон, кажется, одно из самых сильных последствий действия нашего препарата в послеоперационный период. А энцефалометр, который вы видите, предназначен для выявления потенциальных приступов, инфарктов, резкого усиления активности, невралгических или мозговых отклонений от нормы. Этот пациент — профессор Оутс. Он был нашей гордостью. Ему сто пять лет.
— Боже мой! — Она посмотрела на него. Перед ней был красивый молодой человек.
— Он оказался общительнее других и охотно с нами работал. Мне тяжело говорить, но общение с нами, хотим мы того или нет, малоприятно и обременительно. Оно тормозит карьерный рост пациентов и отражается на их социальном статусе. Профессор Оутс добровольно пожертвовал карьерой для развития медицины и общественного блага.
Миа следила за экраном. Обнаженный профессор Оутс не выглядел особенно счастливым и довольным своим новым положением. Миа осторожно проговорила:
— Я восхищаюсь его мужеством и тем, что он решился на самопожертвование.
— Профессор Оутс всегда был очень дисциплинированным и преданным обществу человеком. Поэтому он и оказался в данной ситуации… По профессии он физик. Но сейчас утверждает, что бросил физику и решил стать архитектором. Его очень увлекает архитектура. Он с огромным интересом изучает ее основы.
Миа не отрывала глаз от экрана. Она пришла к выводу, что при всей своей внешней привлекательности профессор Оутс казался не очень похожим на обычного человека. Скорее он напоминал талантливого актера, позирующего перед камерой в роли обнаженного студента.
— И что его особенно интересует, реальная архитектура или виртуальная?
— Я не могу вам сказать, — отозвался удивленный Розенфельд. — Вам лучше обсудить этот вопрос с самим профессором. Естественно, у нас есть своя группа общественной поддержки NTDCD. Они регулярно встречаются в Сети. Замечательные, очаровательные люди. Должен вам откровенно признаться, что вы переживете немало горьких минут, но, по крайней мере, окажетесь в хорошей компании.
Миа села.
— Что же, очевидно, профессор Оутс очень исполнительный молодой человек. Прошу прощения, не молодой. И выдающийся ученый.
— Вы не первая сделали эту ошибку, — обрадованно заметил доктор Розенфельд. — Люди искренне полагают, что наши пациенты молоды. Люди склонны верить тому, что видят.
— Очень мило. Я за него рада. Это меня обнадеживает.
— Но есть и другая проблема. Вы помните кошку профессора? — доктор Розенфельд наклонился под стол и достал пластиковую лабораторную клетку. В ней на расстеленной бумаге спал маленький грызун. Крыса.
— Да, — ответила Миа.
— Мы собираемся сделать этому маленькому зверьку такую же операцию, что и вам. Крысе пять лет. Для нее это глубокая старость. Она пройдет через те же испытания. Конечно, не в одной ванне с вами, но как своего рода дополнение ко всей процедуре. Вы станете постчеловеком. А она — постгрызуном. Мы хотим, чтобы вы за ней понаблюдали. За всем, что она делает.
— Я не люблю животных.
— Это не ваше животное, Миа. Это очень ценный друг, который разделит с вами эксперимент и окажется в таком же уникальном положении. Отнеситесь к этому с юмором, прошу вас. Мы знаем, что мы делаем. — Доктор Розенфельд постучал кончиками пальцев по клетке, но дремавшая старая крыса так и не откликнулась. — Есть большая разница между просто выдержавшими эту процедуру и теми, кому она принесла пользу. Миа, мы хотим, чтобы вы себя хорошо чувствовали, и знаем, что это поможет вам при выздоровлении. Нам многое станет ясно, когда вы возьмете такого зверька и отнесетесь к нему по-доброму. Ведь крыса пройдет через очищение вместе с вами. Отделившись от большей части людей, вы начнете страдать от одиночества. Представьте себе, что крыса — ваш талисман и ваше тотемное животное. Поверьте в нее. А я желаю удачи вам обеим.
Миа составила завещание. Она посвятила три дня устройству своих дел. В клинике выбрили все волосы на ее теле и голове. Раздели. Намазали гелем. Затем врачи приступили к длительной работе, и ее организм оказался под воздействием крепких наркотиков. Все остальное произошло там, где и должны были проводиться опыты, скрытые от посторонних глаз.
Миа очнулась только в январе. Она очень ослабела, чувствовала себя уставшей. Волос на голове и теле не было. Кожа вздулась и покрылась красными пятнами, как от кори. Ей надели на пальцы холодные тяжелые кольца, голову сдавливало что-то невыносимо тесное, но врачи попросили ее ничего не трогать. Первые два дня она то и дело сжимала кулаки, поднимала к свету руки, неторопливо и с удовольствием поглаживала ими лицо, а иногда облизывала пальцы и эти холодные гладкие кольца.
Она съела поданные ей грибы, потому что врачи и сестры жаловались, когда она отказывалась есть.
