— Ты дрянь, — тяжело дыша, говорит она.
Они уединились в сфере из ку-точек в четырнадцати километрах над кратером Клеопатра. В отвесной пропасти гор Максвелла это их маленький островок жизни, где пахнет потом и сексом. Снаружи бушуют вихри серной кислоты. Янтарный свет, просачивающийся сквозь адамантовую псевдоматерию оболочки, придает коже Сюдян медный оттенок. Ее ладонь покоится на холмике Венеры Миели, над еще влажным влагалищем.
— Что я такого сделала?
— Много чего. Этому тебя научили в губернии?
На лице Сюдян вспыхивает улыбка эльфа, в уголках глаз появляются едва заметные тонкие морщинки.
— На самом деле у меня давно уже не было ничего такого.
— Ты моя прелесть.
— А это что? Очень мило.
Свободной рукой Сюдян обводит серебристый контур бабочки, вытатуированной на груди Миели.
— Не трогай, — просит Миели.
Внезапно ей становится холодно.
Сюдян отдергивает руку и гладит Миели по щеке.
— Что случилось?
Мякоть персика съедена, осталась только одна косточка. Прежде чем выплюнуть, Миели перекатывает ее во рту. Маленький твердый предмет, испещренный воспоминаниями.
— Тебя здесь нет. Ты не настоящая. Ты просто помогаешь мне сохранить рассудок в Тюрьме.
— И как, действует?
Миели притягивает ее к себе, целует в шею, слизывает капельки пота.
— Не совсем так. Я не хочу уходить.
— Ты всегда была сильнее меня, — говорит Сюдян. Она ласково перебирает волосы Миели. — Но уже почти пора.
Миели прижимается к знакомому телу, так что украшенная драгоценными камнями змея на ноге Сюдян причиняет ей боль.
Миели.
Голос Пеллегрини проносится в ее голове дуновением холодного ветра.
— Еще немного…
Миели!
Перемещение — сложный и болезненный процесс, как будто с размаху пытаешься раскусить персиковую косточку: твердое ядро реальности едва не ломает Миели зубы. Тюремная камера, бледный искусственный свет. Стеклянная стена, за которой разговаривают два вора.
Миссия. Долгие месяцы подготовки и реализации. Внезапно сознание полностью проясняется, и в ее голове всплывает план операции.
Не стоило позволять тебе вспоминать все это, слышится в ее голове голос Пеллегрини. Мы чуть не опоздали. А теперь выпусти меня, здесь слишком тесно.
Миели выплевывает косточку в стеклянную стену, и преграда рассыпается на осколки.
В первый момент время замедляет ход.
Пуля вызывает в голове холодную боль, словно череп наполнили мороженым. Я падаю, но падение приостанавливается. Абсолютный Предатель превращается в статую с поднятым оружием в руке.
Справа от меня вдребезги разлетается стеклянная стена. Осколки парят вокруг меня, поблескивая на солнце, — настоящая стеклянная галактика.
Женщина из соседней камеры торопливо идет в мою сторону. В ее походке ощущается целенаправленность, словно после долгих репетиций. Как у актера, услышавшего условную реплику.
Женщина осматривает меня с головы до ног. У нее коротко остриженные темные волосы и шрам на левой скуле — геометрически прямая черная линия на загорелой коже. И светло-зеленые глаза.
— У тебя сегодня счастливый день, — говорит она. — Тебе предстоит кое-что украсть.
Она протягивает мне руку.
Боль в голове усиливается. Галактика из стекла приобретает очертания знакомого лица. Я улыбаюсь. Конечно. Это сон умирания. Какой-то сбой в системе, такое иногда случается. Разгромленная тюрьма. Двери в туалет. Ничего не меняется.
— Нет, — отвечаю я.
Женщина из сна моргает.
— Я Жан ле Фламбер, — продолжаю я. — Я краду то, что захочу, и когда захочу. Я покину это место, когда сам решу это сделать, и ни секундой раньше. По правде говоря, мне здесь нравится…
Мир вокруг меня становится ярко-белым от боли, и я больше ничего не вижу. Я смеюсь.
Где-то в моем сне кто-то смеется вместе со мной. Мой Жан, произносит второй, очень знакомый мне голос. Ну конечно. Мы берем этого.
Стеклянная рука гладит меня по щеке, и в этот момент мой моделированный мозг решает, что пора умереть.
Миели держит на руках мертвого вора: он ничего не весит. Пеллегрини выплывает из персиковой косточки и превращается в высокую женщину в белом платье, с бриллиантами на шее и тщательно уложенными локонами, отливающими красноватым золотом. Она кажется одновременно юной и старой.
Так-то лучше, говорит она. В твоей голове слишком мало места. Она широко раскидывает руки. А теперь пора вытаскивать тебя отсюда, пока детишки моего брата ничего не заметили. Мне еще надо здесь кое-что сделать.
Миели ощущает в себе нарастающую силу и взлетает. Она поднимается все выше и выше, ветер бьет в лицо, и на какое-то мгновение ей кажется, что она возвращается в домик своей бабушки Брихан и снова обретает крылья. Тюрьма быстро превращается в сетку из крошечных квадратиков далеко внизу. Квадратики меняют цвет наподобие пикселей, образуя неимоверно сложные узоры из сотрудничества и предательства…
И за миг до того, как Миели и вор скрываются в небе, Тюрьма принимает вид улыбающегося лица Пеллегрини.
Умирать это все равно, что идти по пустыне и думать о предстоящей краже. Мальчишка лежит на горячем песке под палящим солнцем и смотрит на робота у края площадки, заставленной солнечными батареями. Робот похож на краба камуфляжной расцветки, на пластиковую игрушку, но внутри него ценные вещи, за которые Одноглазый Ийя даст хорошую цену. И возможно, — только возможно, — Тафалкай снова назовет его сыном, как будто он член семьи…
Он никогда не хотел умереть в тюрьме, этом грязном нагромождении бетона и металла, полном отвратительных запахов. Разбитая губа болит. Он читает книгу о человеке, похожем на бога. О человеке, который делает все, что хочет, который похищает тайны королей и императоров, который смеется над законами и может изменить свое лицо и получить драгоценности и женщин, стоит ему только протянуть руку. О человеке, имя которого совпадает с названием цветка.
Мне ненавистно сознавать, что они тебя схватили.
грубым рывком его поднимают с песка. Солдат наотмашь бьет по лицу, а остальные нацеливают на него винтовки…
Это совсем не так забавно, как
кража из алмазного разума. Бог воров прячется внутри мыслящей пыли, объединенной в единое целое квантовой сцепленностью. Он выдает алмазному разуму ложь за ложью, пока тот не начинает принимать его за одну из своих мыслей и не пропускает внутрь.
Множество людей создали великолепные сверкающие миры как будто специально для него, и ему стоит только протянуть руку, чтобы собрать их.
Это все равно что умирать. А оживление похоже на
поворачивающийся в замке ключ. Металлические засовы отодвигаются. Входит богиня и объявляет, что он свободен.
рождение.
Страницы книги переворачиваются.
Глубокий вдох. Все болит. В глазах двоится. Я прикрываю лицо огромными ладонями. Прикосновение вызывает вспышку молнии. Мышцы словно сеть стальных кабелей. Нос забит слизью. В животе пылающая дыра.
Сосредоточиваюсь. Шум в ушах я представляю в виде скалы — вроде тех, что стоят на равнине Аргир,[7] — громоздкой и гладкой. Я мысленно падаю в тонкое сито, просачиваюсь сквозь него мелким красным песком. Скала не может за мной последовать.
Внезапно снова становится тихо. Я прислушиваюсь к своему пульсу. Он почему-то невероятно ровный: каждый удар словно тиканье самого точного механизма.
Чувствуется слабый запах цветов. Дуновение ветра шевелит волосы на руках и других местах — я все еще обнажен. Невесомость. Неслышное, но ощутимое присутствие интеллектуальной материи. И другого человеческого существа где-то неподалеку.
Что-то щекочет мне нос. Я отмахиваюсь и открываю глаза. Белая бабочка исчезает в ярком свете.
Моргаю. Я на борту корабля — по первому впечатлению, это оортианский паучий корабль — в цилиндрическом помещении около десяти метров длиной и пяти метров в диаметре. Стены прозрачные, цвета грязноватого кометного льда. Внутри них заключены странные изваяния. Снаружи звездная тьма. Бонсай и многоугольные предметы мебели медленно движутся вокруг центральной оси цилиндра. И повсюду порхают белые мотыльки.
Моя спасительница парит неподалеку. Я улыбаюсь ей.
— Юная леди, — говорю я, — вы самое прекрасное, что я когда-либо видел.
Мой голос звучит как будто издалека, но это мой голос. Интересно, правильно ли мне восстановили лицо?
Вблизи незнакомка выглядит невероятно молодой, совсем юной: в ее ясных зеленых глазах нет скуки все познавшего человека. Она осталась в той же простой одежде, в которой была в Тюрьме. Ее поза обманчиво расслабленная: гладкие стройные ноги свободно вытянуты, но в любую минуту готовы к движению, как у опытного бойца. Цепочка из разноцветных драгоценных камней обвивает ее лодыжку и тянется вверх по ноге.
