Стиви Рей встала и зевнула:
— Ладно, пока вы не перешли к активным действиям, опасным для окружающих, я, пожалуй, пойду спать. Увидимся на закате!
— Опять школа и никакого «Ритца»! Богиня, как я рада, что завтра пятница! — Афродита изогнула блондинистую бровь, глядя на Зои: — Обещаю, что в выходные отправлюсь на глобальный шопинг и устрою здесь ремонт. Битве со злом, Тьмой и всему прочему придется обождать.
— Кстати о комнатах. Кто-нибудь знает, куда Эрик поселил Шайлин? — преодолевая зевоту, спросила Стиви Рей.
— В комнату Просто Элизабет, — отозвался Дэмьен.
— Брр, жутковато, — поежилась Стиви Рей.
— Ну Элизабет-то ей все равно не пользуется, — возразила Афродита.
— Я иду спать, — объявила Зои. — Спокойной ночи всем.
Все пожелали ей приятных снов.
Стиви Рей долго провожала подругу взглядом, пока та медленно шла в направлении старой комнаты Далласа, в которой они со Старком поселились. Зои еле тащилась, ее плечи поникли, словно она отчаянно пыталась вынести на себе неподъемный груз проблем.
Стиви Рей вздохнула. Она прекрасно понимала, что сейчас чувствует Зет.
ЛенобияЛенобия принюхалась. Помимо запаха опилок, кожи, корма и лошадей здесь пахло чем-то еще — дымным и смутно знакомым. Она в последний раз провела мягкой щеткой по спине своей любимицы Муджажи, плотной черной кобылки породы квотерхорс, и, следуя на запах, вышла из стойла, двигаясь по длинному широкому коридору, разделяющему два ряда просторных стойл.
Тонкий аромат привел ее именно туда, куда она ожидала — в находившееся по соседству с помещением, в котором хранилась упряжь, большое стойло для готовящихся ожеребиться кобыл. Стараясь двигаться тише, Ленобия успокаивала себя тем, что вовсе не следит за новым конюхом, а просто не хочет напугать его лошадь.
Тревис стоял к ней спиной. В одной руке он держал толстый дымящийся пучок сушеных трав, окуривая себя. Другой рукой он разгонял светлый дым.
Бонни, его большая кобыла першеронской породы, клевала носом, подогнув одну ногу. Она лишь слегка дернула ухом, когда Тревис подошел к ней и обвел дымящимся пучком контур ее крупного тела. От Бонни ковбой направился к подобию ложа, которое устроил в дальнем углу стойла, и окурил его тоже. И только когда он начал разворачиваться от «кровати», Ленобия отступила в тень.
Обдумывая, что же она только что увидела, Ленобия вышла из боковой двери конюшни, преодолела несколько метров до скамейки, села на нее и вдохнула прохладный ночной воздух, пытаясь привести мысли в порядок.
Ковбой жег шалфей. Ленобия была уверена, что пахло именно белым шалфеем. Он отлично очищает от скверны. Но с чего бы простому оклахомскому парню этим заниматься?
Что она знала о людях… Она общалась с ними лишь изредка последние лет… Ленобия повертела на безымянном пальце левой руки тонкое золотое кольцо с изумрудом в форме сердца. Она точно знала, сколько не приближалась к людям, в частности, к мужчинам — двести двадцать три года.
Ленобия посмотрела на свой безымянный палец. Было достаточно темно. Рассвет только начал окрашивать черное небо в серо-голубой цвет, и ей удалось вглядеться в насыщенную зелень изумруда. При таком освещении его красота казалась иллюзорной, неясной — как воспоминания о лицах из прошлого.
Ленобия не любила эти воспоминания. Она уже давно усвоила, что жить надо здесь и сейчас. Борьбы хватало и в настоящем. Ленобия посмотрела на восток и поежилась под исходящим оттуда светом.
— И в настоящем хватает счастья. Лошадей и счастья. Лошадей и счастья, — она повторила эти три слова, которые за более двести лет стали ее мантрой. — Лошади и счастье.
— Для меня они всегда шли рядом.
Хотя разум зафиксировал, что с ней заговорил ковбой, а не какой-то грозный противник, тело Ленобии тут же взвилось в воздух и приняло оборонительную стойку, одновременно из конюшни раздалось взволнованное ржание проснувшейся кобылы.
— Тихо, тихо, — сказал Тревис, поднимая руки, чтобы показать, что они пусты, и делая шаг назад. — Я не хотел…
Ленобия не обратила на это внимания, набрала в грудь воздуха и тихо произнесла:
— Опасности нет, со мной все хорошо. Спи, моя красавица. — А затем подняла голову и уставилась на мужчину. — Запомните: не подкрадывайтесь ко мне! Никогда.
— Да, мэм. Урок усвоен, хотя я и не собирался. Если честно, не думал, что в это время здесь может оказаться вампир.
— Мы не сгораем на солнце. Это миф. — Ленобия размышляла, нужно ли ему знать, что для красных вампиров и недолеток солнечный свет губителен, но ответ конюха сбил ее с толку.
— Да, мэм, знаю. А еще мне известно, что на солнце вам неуютно, вот почему я подумал, что буду здесь один, если выйду из конюшни и покурю, — Тревис замолчал и вытащил тонкую сигару из нагрудного кармана своего бахромчатого кожаного плаща, — любуясь рассветом. Я даже не заметил, что вы тут сидите, пока вы не заговорили.
Его улыбка очаровывала, повторяясь в его глазах, в которых плясали искорки, меняя их обычный карий цвет на более светлый, ореховый.
Прежде Ленобия этого не замечала, но теперь ее желудок сжался при виде этой перемены. Она быстро отвела взгляд от его глаз, и мысленно встряхнулась, чтобы сосредоточиться на его словах.
— Вы говорили про лошадей и счастье, и я отозвался, не подумав. В следующий раз перед тем, как что-нибудь сказать, кашляну или сделаю еще что-нибудь…
Чувствуя себя странно обескураженной, Ленобия спросила у него первое, что пришло на ей ум:
— Откуда вам известно о вампирах? Вы были фамильяром одного из нас?
Его улыбка стала шире.
— Нет, ничего подобного. Я немного знаю о вас, потому что вы нравились моей маме.
— Я? Ваша мама меня знает?
Он покачал головой.
— Нет, мэм, не вы лично. Я имел в виду вампиров вообще. Видите ли, у мамы был друг, которого Пометили в детстве. Они продолжали общаться, писали друг другу письма — множество писем. Они переписывались, пока мама не умерла.
— Мне жаль, что так случилось, — сказала Ленобия, чувствуя себя неловко. Человеческая жизнь так коротка. Убить человека очень просто. Странно, что она почти забыла об этом. Почти.
— Спасибо. Это рак, он быстро забрал ее. Она уже пять лет как скончалась. — Тревис отвернулся, глядя на восходящее солнце. — Рассвет был ее любимым временем суток. Мне нравится вспоминать ее в подобные минуты.
— Это и мое любимое время суток, — против воли вырвалось у Ленобии.
— Любопытное совпадение, — заметил Тревис, переводя взгляд на нее и улыбаясь. — Мэм, могу ли я задать вам вопрос?
— Да, пожалуйста, — сказала Ленобия, успокаиваясь больше от улыбки, чем от просьбы ответить на вопрос.
— Ваша кобыла позвала вас, когда я вас напугал.
— Вы меня не напугали, а спугнули. Большая разница.
— Вы, наверное, правы. Но, как я сказал, ваша кобыла вас позвала. Потом вы заговорили, и она успокоилась, хотя никак не могла услышать вас отсюда.
— Это не вопрос, — сухо сказала Ленобия.
Он приподнял брови:
— Вы умная женщина. Вы же знаете, о чем я спрашиваю.
— Вы хотите знать, слышит ли Муджажи мои мысли?
— Именно, — медленно кивнул Тревис, не сводя с нее глаз.
— Не в моих привычках обсуждать с людьми дары нашей Богини.
— Никс, — сказал Тревис. Когда Ленобия уставилась на него, он пожал плечами и продолжил: — Ведь так зовут вашу Богиню?
— Да.
— А Никс есть дело, говорите ли вы о ней с людьми?
Ленобия пристально смотрела на него. Казалось, что его гложет простое любопытство.
— А как бы ответила на этот вопрос ваша мать?
— Она бы сказала, что Уиллоу много писала ей о Никс, и Богиня совсем не возражала. Мы с Уиллоу, конечно, не держим связь, и в последний раз виделись на маминых похоронах, но тогда она казалась довольно здоровой, и богиня совершенно точно ее не покарала.
— Уиллоу?
— Да, а мою при рождении назвали Рэйн. Так вы ответите на мой вопрос?
— Отвечу, если вы ответите на мой.
— Идет, — согласился он.
— Дар Никс мне — близость к лошадям. Я не могу в буквальном смысле слова читать их мысли, как и они мои, но я получаю от них образы и эмоции, особенно от тех, с кем тесно связана, как, например, от моей кобылки Муджажи.
— И Бонни посылала вам такие образы и тому подобное обо мне?
Ленобия еле удержалась, чтобы не улыбнуться в ответ на его пыл.
— Да. Она вас очень любит. Вы хорошо заботитесь о ней. Ваш першерончик интересно мыслит.
— Так и есть, разве что тупит иногда.
Ленобия наконец улыбнулась.
— Но никогда не подличает, даже когда забывает, что весит почти тонну и едва не перешагивает через обычных людей.
— Ну, мэм, я полагаю, что Бонни и через обычных вампиров переступит, если ей представится такая возможность.
