— Подойдем поближе, фельдфебель, послушаем этих хвастунов.
— Господин инженер — майор, осмелюсь спросить: а в королевской армии свои дирижабли есть?
— Опять что‑то придумал? — Весь его вид показывал: за что мне это наказание?
— Есть идеи, только я бы не хотел, чтобы слава досталась графу. Лучше уж нашему королевству.
— Есть у нас пара разведывательных аэростатов с одновинтовой машиной для корректировки огня артиллерии, но они намного меньше этого аппарата. И грузоподъемность у них слабая. Дирижабль не может поднять в воздух вес больше половины собственного веса… — и тут инженера что‑то озарило. — Есть еще один недостроенный… Сугубо экспериментальный… Но с начала войны на него перестали отпускать субсидии…
— А можно мне будет на него посмотреть?
— Все. Молчи, фельдфебель. Все разговоры такие потом, — оборвал меня Вахрумка, потому что мы уже подошли к свите.
Летуны гордо отчитались перед генералами об 'уничтожении полевых объектов бомбардировкой с воздуха, что является абсолютной новинкой в военном деле и может быть с успехом использовано против превосходящего врага для остановки его наступления'.
Но тут вылез вредный Вахрумка и попросил летунов показать на плане, куда они целились, когда бросали свои бомбы. Вахрумку поддержали генералы и капитан — старший из команды дирижабля, нехотя начертил на его схеме три кружочка.
— А вы с большей высоты бомбить можете, капитан? — спросил его генерал артиллерии. — А то на таком расстоянии с такой высотой цели я собью ваш пузырь с третьего шрапнельного выстрела. С этой вот позиции, — он похлопал рукой в перчатке по казеннику трофейной пушки. — Две сотни метров как раз подходящая высота для срабатывания вышибного заряда.
— Осмелюсь доложить господин генерал, — отчитался покрасневший капитан, — с большей высоты бомбить полевые позиции можно, но соответственно вырастает рассеивание падающих снарядов и падает точность бомбометания.
— А если по вашему аппарату, капитан, залпом выстрелит целая рота, а то и батальон. Что тогда? — это уже генерал пехоты вставил свои пять копеек. — С двухсот метров даже косорукие солдаты по такой большой цели не промажут.
— Ваше превосходительство, — четко ответил командир дирижабля, — мелкие дырки от пуль не нанесут большого вреда дирижаблю. Даже если весь батальон и попадет по баллону, то у нас все равно останется положительная плавучесть, и мы сможем уйти на безопасное расстояние. Небольшой ремонт и мы снова в строю.
— А если они будет стрелять по гондоле управления и выбьют весь экипаж? На таком расстоянии это вполне вероятно, — не отставал от него пехотный генерал.
— Тогда мы все умрем за нашу родину со словами верности нашему императору, ваше превосходительство, — вылез с ответом инженер — лейтенант граф Клевфорт.
— Никто не сомневается в вашей храбрости, лейтенант, — заявил генерал Штур.
— Лучше пойдем смотреть причиненные вами разрушения на месте, — предложил генерал пехоты и как бы раскаиваясь, обратился к Штуру, — Если вы не против, конечно, как приглашающая сторона… раскрыть, так сказать… тайны вашего сюрприза.
— Я только 'за', — ответил генерал — адъютант короля, и повернулся к воздухоплавателям. — И вы все за нами не отставайте.
Летуны, наверное, матеря про себя всех возможных генералов на свете поперлись за свитой в грязь в своих щегольских ботинках с крагами. На что сухопутные офицеры только посмеивались — им в сапогах не затекало.
На позициях все выглядело откровенно жалко. А воткнутые в мелкие воронки шесты наглядно показали чудовищный разброс попаданий да еще вдалеке от того места куда воздухоплаватели целили. В сами траншеи попали только три бомбы, да и то вероятно случайно. И одна такая даже не взорвалась. Вообще неразорвавшихся снарядов оказалось почти четверть от сброшенного количества.
— Мда… — завил полковник с Западного фронта. — Не умеете пока.
— Господин полковник, — пылко воскликнул граф Клевфорт, — все дело в несовершенных терочных запалах сбрасываемых снарядов, но мы работаем над их усовершенствованием.
— И поэтому бомбите с двухсот метров, — утвердил генерал артиллерии. — Иначе они у вас в воздухе взрываются. Понятно… Лучше бы вы усердно работали над взрывателем, который срабатывает при ударе о землю. С моряками посоветуйтесь. У них давно есть такие взрыватели, что даже при соприкосновении с водой срабатывают. Им они не нравятся, а вот вам в самый цвет пойдут.
— Будет исполнено, ваше превосходительство, — граф вскинул руку к козырьку.
— Кобчик, — заметил меня генерал Штур и подмигнул мне левым глазом, — а ты что про это все скажешь?
И генерал обвел рукой рассматриваемые комиссией позиции.
— Осмелюсь доложить, ваше превосходительство, у меня пока нет дельных мыслей, так как я не знаю всех возможностей этого дирижабля, — вытянулся я в струнку. — Но судя по оставленным воронкам, инженерное оборудованные полевые позиции инженера — майора Вахрумки с честью выдержали и это испытание. Бомбы меньше пятидесяти килограмм весом и применять по ним не стоит. А учитывая поражение манекенов… то очевидно, что осколочное действие от примененных бомб практически никакое. Даже слабее шрапнели. Пока это просто выброс ресурсов на ветер. Но это мое личное мнение, экселенц, которое может быть и неправильным.
Штур угукнул в ответ и покатал сапогом неразорвавшийся чугунный шарик.
— Это что? Гранаты со старых арсеналов времен республиканской революции у соседей? — грозно спросил он летунов. — От гладкоствольных пушек?
— Ничего другого нам не дали… — развел руками воздухоплавательный капитан.
— Начинка — черный порох?
— Так точно, экселенц, — на командира дирижабля стало неловко даже смотреть.
— Так, — подвел итог Штур. — Бомбардировку укрепленных позиций с воздуха до появления нормальных снарядов считаю преждевременной. Нечего врага смешить.
Генералы с ним согласились, а полковников с летунами никто и не спрашивал.
От как оно… нажил я сейчас врагов себе с этим Штуром на пустом месте. Как пить дать. 'Минуй нас пуще всех печалей, и барских гнев, и барская любовь'. Гениально сказано.
Я все же проявил твердость и убедил Вахрумку отправить моих мажоров в нормальный учебный лагерь на курс молодого бойца, чтобы хоть как‑то привести их в военное состояние без постоянного ручного управления с моей стороны. Штаб все же воинская часть, а не детский сад. Прибегнул даже к шантажу: либо моя нормальная ударная работа с его наставлением по полевой фортификации либо мне самому дрючить мажоров до кондиции, что мое время отнимет почти все. А иллюстрации для граверов я и сам могу начертить. Легко. Особенно в отсутствие любимого личного состава.
Показал ему еще свой проект переоборудования чертежного бюро кульманами и прочей новой оргтехникой, что также требует времени на внедрение. В месяц как раз уложусь при должном финансировании.
Но, закралось у меня подозрение, что вопрос мажорами решился быстро и относительно легко только потому, что приезжие имперские генералы выразили Штуру свое неудовольствие по поводу их внешнего вида и возмутительно гражданского поведения. О чем с недовольным видом тот при случае выговорил мне же, как мою недоработку. Так что по горячим следам Штур охотно наложил на мое прошение свою грозную резолюцию. И, как я подозреваю, почти все разборки с их влиятельной родней взял на себя.
При попытках этой родни наехать лично на меня по телефону я включал тупого фельдфебеля — горца. Не положено. Устав. Дисциплина. Идет война. Родина в опасности… Для убедительности в свой имперский язык включал сильный рецкий акцент. Даже адъютант Штура впечатлился их жалобами на меня, о чем мне с восхищением высказал как‑то.
На пятый день после полигонных страданий штаб — ефрейтор сопроводил всех моих мажоров по железной дороге в летний лагерь. Штур выбрал им место учебы, дислоцированное подальше от города, в сторону тыла, чтобы чадолюбивым маменькам туда было крайне неудобно ездить, а сердце за кровиночку не болело. И я вздохнул с облегчением. И вообще мне бы в подчиненные кого‑нибудь попроще, повульгарнее…
И еще из приятного. Я получил нежданную премию в двадцать пять золотых кройцеров за идею железнодорожных орудий. Целое состояние для простого фельдфебеля, в месяц получающего жалования чуть меньше трех золотых.
Королевские инженеры оказались на высоте. За прошедшее время в городском депо ударными темпами успели наваять пять вундервафлей железнодорожного хода из длинных 48–ми калиберных 120 миллиметровых морских скорострелок, оборудованных гидравлическими накатниками. Морская артиллерия в империи вообще развивалась с большим отрывом от сухопутной. Так что стволы королевским приказом взяли готовые с завода, решив, что новые орудия для строящегося минного крейсера еще успеют поставить на верфь, а оборона столицы важнее. Полевые испытания показали дальность стрельбы чугунной болванкой до девяти километров, а морским фугасным снарядом до двенадцати. Срочно ваяли на патронном заводе укороченный фугасный снаряд для сухопутного применения с усиленным осколочным действием. И большей дальностью выстрела — до девятнадцати километров.
