— Уж конечно, — сказал водитель.
Я посмотрел на заднее сиденье, где сидел бен-Турки, испуганный, что ему придется одному ехать с Биллом по огромному городу.
— Через день-два увидимся, — сказал ему я. — А пока Юссеф и Тарик позаботятся о тебе. Всего доброго!
Бен-Турки просто смотрел на меня, широко открыв глаза, но сказать ничего не мог. Я повернулся и пошел с Папой к незапертой двери «Голубого попугая». Я был уверен, что Билл забудет весь этот разговор, как только доставит бен-Тур-ки в особняк.
Мы поднялись по лестнице из твердого полированного дерева. Она описала полный круг, и мы оказались перед площадкой, на которую выходили две двери. Левая была заперта, возможно, это была личная комната Феррари. За правой дверью оказалась большая гостиная в европейском стиле — там было много темного полированного дерева, пальмы в кадках и пианино в углу. Модерная мебель, однако, подобрана со вкусом. Из гостиной двери вели в кухню и две спальни, каждая с отдельной ванной.
— Наверное, нам тут будет удобно, — сказал я.
Папа хмыкнул и пошел в ванную. Ему было уже почти двести лет, и этот день для него был долгим и утомительным. Он захлопнул за собой дверь ванной, а я остался в гостиной, тихонько наигрывая на пианино.
Минут через пятнадцать к нам поднялся синьор Феррари.
— Я слышал, как сюда поднимались, — извиняясь, объяснил он, — и хотел увериться, что здесь именно вы. Все ли понравилось синьору бею?
— Да, и мы оба хотим поблагодарить вас за гостеприимство.
— О, не стоит!
Феррари был невероятно жирным типом, запихнутым в белую льняную сорочку. Он носил красную войлочную феску с кисточкой и все время беспокойно потирал руки, что совсем не вязалось с его учтивым, масляным голосом.
— И все же, — сказал я, — уверен, что Фридландер-Бей захочет вознаградить вас за вашу доброту.
— Если он так хочет, — ответил Феррари, прищурив свои поросячьи глазки, — я сочту за честь принять его благодарность.
— Я уверен.
— Теперь я должен вернуться к своим завсегдатаям. Если вам что-нибудь понадобится, поднимите трубку и наберите 111. Моим служащим приказано выполнять все ваши желания.
— Прекрасно, синьор Феррари. Если вы немного подождете, я бы хотел написать кое-что. Может, кто из ваших служащих передаст записку?
— Ну…
— Чириге, на Улице.
— Конечно, — сказал он.
Я написал короткую записку Чири, сообщая, что я на самом деле жив, но что она должна держать это в тайне, пока мы не очистим наши имена. Я написал, чтобы она позвонила по номеру Феррари и добавила 777, если захочет поговорить со мной, но только не по клубному телефону, поскольку его наверняка прослушивают. Я сложил записку и передал ее Феррари, который обещал, что через пятнадцать минут она будет доставлена.
— Благодарю вас за все, синьор, — зевая, сказал я.
— Теперь я покидаю вас, — сказал Феррари. — Вам, вне всякого сомнения, нужно поспать.
Я хмыкнул и закрыл дверь. Затем пошел во вторую спальню и растянулся на кровати. Я ждал телефонного звонка.
Мне не пришлось ждать долго. Через некоторое время я поднял трубку и коротко спросил:
— Где ты?
Конечно, это была Чири. Несколько секунд она несла невероятную белиберду. Постепенно я начал разбирать в этом истерическом словоизвержении отдельные слова.
— Ты правда жив? Это не шутка?
Я рассмеялся:
— Ты права, Чири. Все это я устроил перед своей смертью. Ты говоришь с записью. Черт, я на самом деле жив! Неужели ты не можешь поверить…
Хаджар принес мне известие, что вас с Папой взяли по обвинению в убийстве и что вас отправили в ссылку в такое, место, откуда вы вряд ли вернетесь.
— Но я вернулся, Чири.
— Черт, мы все тут ужасно переживали, думали, что вы погибли! Значит, мы горевали напрасно? Это ты хочешь сказать?
— Горевали? — Должен признаться, что я испытал некое извращенное удовольствие.
— Ну, я, конечно, до чертиков горевала, и еще пара девчонок, и… и Индихар. Она думала, что овдовела вторично.
Несколько секунд я молчал, покусывая губу.
— Ладно, можешь сказать Индихар, но больше — никому. Поняла? Ни Полу-Хаджу, никому из моих друзей. Они все еще под подозрением. Откуда ты звонишь?
— С платного телефона в «Пестрой еде».
Это было нечто вроде буфетной стойки. Еда там была на самом деле не слишком пестрой. А название было таким из-за ошибки художника, которую никто не удосужился исправить.
— Прекрасно, Чири. Запомни то, что я сказал.
— Как насчет того, чтобы я завтра зашла к тебе?
Я подумал, затем решил, что риск невелик. Мне хотелось снова увидеть каннибальскую ухмылку Чири.
— Ладно. Знаешь, где мы?
— Над «Голубым попугаем»?
— Ага.
Черный девушка будет очень-очень рад увидеть твоя завтра, бвана.
— Да, ты права, — сказал я, бросая трубку.
В голове моей толпились мысли и планы. Я пытался заснуть, но вместо этого около часа пролежал на кровати. Наконец я услышал, что Фридландер-Бей возится на кухне, и пошел к нему.
— Тут что, заварочного чайника нет? — ворчал Папа.
Я посмотрел на часы. Было четверть третьего ночи.
— Почему бы нам не спуститься? — спросил я. — Феррари уже должен закрыть свое заведение.
Он подумал.
— Хорошо бы, — сказал он. — Хорошо бы посидеть и отдохнуть за стаканчиком-другим чая.
Мы пошли вниз. Я тщательно проверил, все ли посетители ушли, и тогда Папа сел за столик. Один из официантов Феррари принес ему чашку чая, и после этой чашки вы никогда бы не сказали, что Папа только что вернулся из мрачной и опасной ссылки. Папа тосковал по цивилизованному чаю всякий раз, как ему приходилось заглатывать жидкий, солоноватый чай Бани Салим.
Я стоял у двери, наблюдая за дорожкой. Три или четыре полицейские машины прогрохотали по булыжной мостовой.
Наконец усталость одолела нас, и мы еще раз пожелали синьору Феррари доброй ночи. Затем поднялись по лестнице в наше убежище. Раздевшись и забравшись в роскошную гостевую постель, я в несколько минут уснул.
Проспал я часов десять. Это был самый освежающий, самый роскошный отдых, какой я только мог припомнить. Я так давно не имел удовольствия спать на чистых простынях! Меня разбудил телефонный звонок. Я протянул с кровати руку и взял трубку.
— Да? — сказал я.
— Синьор Одран, — произнес голос Феррари, — тут две молодые женщины хотят вас видеть. Отправить их к вам?
— Прошу вас, — сказал я, расчесывая пятерней свои спутанные волосы. Я повесил трубку и торопливо оделся.
С лестницы я услышал голос Чири:
— Марид? Какая дверь? Где ты, Марид?
У меня не было времени на то, чтобы умыться или побриться, но мне было наплевать. Думаю, Чири тоже. Я сказал, в какую дверь идти, и с удивлением уставился на Индихар.
— Входите, — тихо сказал я. — Придется говорить тихо, поскольку Папа спит.
— Ладно, — прошептала Чири. — Хорошенькое тут у Феррари местечко.
— О, это просто гостевые комнаты. Могу представить, каковы его собственные апартаменты.
Индихар была в черном одеянии вдовы. Она подошла ко мне и коснулась моего лица.
— Я рада, что ты жив и здоров, муж, — сказала она и, отвернувшись, расплакалась.
— Я хочу узнать одну вещь, — сказала Чири, с размаху плюхаясь в старинное кресло с изогнутой спинкой. — Вы убили полицейского или нет?
— Да не убивали, — яростно сказал я. — Нам с Папой пришили это дело, заочно осудили и забросили нас в Пустую четверть. Теперь, когда мы вернулись — можете быть уверены, кое-кто думал, что мы никогда не вернемся, — мы должны распутать это преступление, чтобы очистить свое имя. Когда мы это сделаем, вокруг полетят головы. В прямом смысле этого слова.
Я верю тебе, муж, — сказала Индихар, которая сидела рядом со мной на дорогой кушетке под стать креслу Чири. — Мой… мой прежний муж и я крепко дружили с этим убитым полицейским. Его звали Халид Максвелл, и он был добрым, благородным человеком. Я не хочу, чтобы его убийца ушел от расплаты.
— Обещаю тебе, жена моя, этого не произойдет. Он дорого заплатит.
На миг повисло неловкое молчание. Я посмотрел на Индихар, перевел взгляд на ее руки, сложенные на коленях. Чири пришла нам на помощь. Она вежливо кашлянула, затем сказала:
— Я кое-что принесла тебе, мистер Босс.
Я посмотрел на нее — она усмехалась, ее татуированное лицо пошло морщинками удовольствия. Она вынула пластиковую коробочку с модиками.
— Мои модики! — радостно сказал я. — Похоже, тут все.
— Тут достаточно психов, которые позволят тебе убить время, пока ты будешь лежать на дне, — сказала Чири.
— А вот кое-что еще, муж. — Индихар протянула мне какую-то желтовато-коричневую пластиковую штучку.
— Моя аптечка!
Я обрадовался ей больше, чем модикам. Открыл ее и увидел, что она полна «красотулями», «солнышками», паксиумом, всем, что может помочь работающему беглецу сохранить разум в нашем жестоком мире.
