Все морознее. Язык даже не ворочается и говорит вместо “абракадабра” — “ааааа”. А если попросить прощения у Архипа, повиниться в пренебрежении к нему, назвать его “дорогой господин”, попросить похлопотать перед вышестоящими сущностями. Может, и вернется сила?
— Эй, мужчина, чего не выходишь? Обиделся? Плохие мы, да? Неласковые?
— Николай Епифанович слегка тормошил дядю Витю за дряблое плечо. Мужчина очнулся от грез на своей полуспальной кровати. Захрипел, засопел, будто включили его в розетку, задвигал губами:
— Как… что… Какой густой сон разогнали, подлецы. Когда спишь, меньше горе мыкаешь… Требует, чтоб я ему поклонился, да еще его хозяину, Кощею. Уж лучше холодильнику поклоны бить, он побольше и пополезнее.
— Кто требует? Покажите мне его,— сердито оглянулся Николай Епифанович.— Будет держать ответ перед обществом.
— Кто-кто… Архип ваш,— уже осмысленно пожаловался дядя Витя.
— Ну, вы же умница, Виктор. Архип — серьезная интеллектуальная техника. С емкостью памяти в сто ментобайт и производительностью — сто каспаровых в секунду!
— Подлянку какую-нибудь сделать — это пожалуйста, сто каспаровых быстро сработают,— покачал головой лично пострадавший.— А мудрости нет у него. Мудрость вон где.— дядя Витя для убедительности тюкнул головой о дверцу шкафа.
— Чистый эксперимент,— похвалил Николай Епифанович,— это там мысли зазвенели?
— Чего вы на меня переключились? Другие примеры лень искать? — разобиделся дядя Витя.
— Живите спокойно, друг мой. И я такой же. Чтоб правильно рационально мыслить, надо иметь всю необходимую информацию. У кибероболочек с этим полный окей. А вот у нас на лбу лучше повесить табличку: “Осторожно, самодеятельность”.
— Так они у нас информацию берут, мысли. Хоть в чисто поле от них беги.
— С нас много не возьмешь, информация — некачественная, мысли — загрязненные эмоциями. “Это мне нравится, это чистая правда, а то мне не нравится, то грязная ложь”. Нет, нам не надо думать. Промышленность и без нас отлично работает. Предложение — всегда на полморды впереди любого спроса. А лет двадцать тому и министр не мог сообразить, что нужно дать народу — трусы или абрикосы, из нефти их делать или из говна. Нет, Виктор, у нас задача: во всем зависеть от кибероболочек. В мыслях тоже.
— Это вы трепанацию черепа предлагаете? — встрепенулся дядя Витя.— Не даю добро!
— Голову пилить не надо, она и целая пригодится. Достаточно использовать двухсторонний суперинтерфейс. И еще архиважно решить проблему прохождения сигналов. Та пикосеть, которая работает у нас в крови, не пропускает управляющие сигналы от кибероболочек. Зато сигналы нашего мозга, недисциплинированного, шизофренирующего, спокойно пробегают по телу, и попадают в вычислительную сетевую среду. Понимаете, надо менять кровь…
Дядя Витя, храпя, выпустил воздух.
— Значит, вы тут рекламируете искусственную кровь, из бачка. Предлагаете налить ее в меня, правильно? Только тогда я сам себе уже не хозяин буду. Кто-то более сообразительный, электрический-кибернетический, станет мной крутить-вертеть, как захочет.
— Какого опиума для народа вы наелись, Виктор Васильевич? Зачем норовите ярлык пришпилить? Искусственная, между прочим, от слова “искусство”. У кого кровь — совместимая с оболочками, тот хозяин необъятной родины своей и всей планеты. У кого несовместимая — вряд ли более свободен, чем пьяная девушка в компании матросов. Пойми, Виктор, достаточно сделать шаг и все — вещество, энергия — все станет ручным, надежным, своим. Ведь вместе с тобой будет думать Великий Объединенный Разум. Твой ум станет частицей высшего разума. ВОР уже за дверью. Открой дверь, открой,— с небольшим подвыванием сказал Николай Епифанович.
— Не заперто… А зачем ему такая едва заметная частица? — засомневался дядя Витя.
— Вся Вселенная состоит из едва заметных частиц… Да что мы все о деле. Давай быт твой отсталый улучшать. Не надоело ли, инок, в шкафу? Или ты шкафничество основал?
— Если бы с чайком вопрос решить, то жить можно,— высказал скромное пожелание дядя Витя.— А после сытного обеда я вообще на все согласный.
— Ой, Витька, ты шутник,— и Николай Епифанович перевел дядю Витю из компании плащей и моли в объятия Алисы. Оказалось, что треть веса у нее действительно испарилась, и стала она из всех девчонок лакомый кусочек, килограмм на восемьдесят.
— Давай, что ль, пирожками побалуемся,— глотая слюни, предложил дядя Витя.
— Биоинтерфейс сразу сообщит контрольной кибероболочке, а та активизирует подшитую ампулу — через секунду вытошнит.
— Может, потанцуем?
— Тоже вытошнит.
— Может… это самое, побарахтаемся? Все-таки темно уже.
— От этого самого обязательно вырвет,— бодро сказала Алиса.
— Какая ты сложная,— протянул разочарованный дядя Витя.
— Впрочем, иногда простая,— Алиса показала таблетку,— выключит ненадолго ампулку.
На следующий день дядя Витя был в гостях у радушного Николая Епифановича, в его отделе, больше похожем на цех.
— Вот здесь производим васкулоиды — элементарные микромашины крови, там — жидкокристаллическую плазму. Далее по коридору — экспериментируем с обратными сигналами оболочек. Ниже этажом — симулируем всякие мыследействия и испытываем фильтры.
Экскурсия быстро закончилась, у Николая Епифановича все уже было на мази.
Он усадил дядю Витю в никелированное кресло, сверху свисали трубки, сбоку, в баке, пузырилась голубая, похожая на шампунь, васкулоидная кровь.
Руки и голову подопытного человека прихватили крепкие держатели.
Заходили поршни, трубки потянулись к дяде Вити, как некормленные змеи, остро куснула игла, и он отключился.
В той отключке были неприятные ощущения — будто из него выдавливают потроха, как из кильки. А потом кладут в быстро твердеющую смолу. Та вползает внутрь, обтекает снаружи и застывает.
— Ну, вот ты и попрощался с племенем дураков. Это мне нравится. Теперь ты — частица вселенской мудрости, поздравляю,— гулко, будто с высокого потолка, прошумел Николай Епифанович.
Дядя Витя разлепил веки, прислушался, принюхался. Кое-что понял. Каждая мышца существует отдельно от других, ее можно сокращать и расслаблять, измерять ее мощность и усталость. Кости и суставы — это рычаги и шарниры, одни послабее, другие покрепче. Дядя Витя покрутил пальцами в разные стороны и поймал муху. Ее наружний скелет был хорош, но ему бы не подошел.
Скелет — мера вещей.
Рядом, в машине, работает поршень, непригнанный как следует к стенкам цилиндра, и у маховика биение — сбита чуть ось. Этот скелет не согласован с вещью…
Николай Епифанович нажал кнопку на пульте, трубки поднялись вверх, отпали держатели, легли пластыри.
Жук-транспортер зацепил бак с голубой васкулоидной жижей и укатил его.
Дядя Витя подумал, что не только этот бачок уехал от него, но еще это самое… Он пытался вспомнить, что он потерял, но не получилось.
Тогда дядя Витя поднялся, попробовал пяткой надежность пола. Деревянное покрытие не выдержит приличного удара.
Дядя Витя пошел, по кратчайшей ломаной, но не впритык к мебели, потому что тело при ходьбе раскачивается.
Дядя Витя аккуратно раздавил колбу в руке и не поранился, потому что постепенно увеличивал встречное давление пальцев. Потом взялся за шкаф.
— Давай погуляем,— предложил тогда Николай Епифанович и повел обновленного человека в свой кабинет.
По дороге дядя Витя пробовал различные способы ходьбы, выбирая минимальные по затратам энергии на трение. Наконец, подобрал: с расслаблением лодыжки в верхней точке, обвисанием носка и небольшим подворотом его влево в точке касания.
На полках в кабинете ученого располагались вислоухие африканские идолы, чем-то похожие на артистов эстрады. Статуэтка женщины с головой львицы, судя по всему, богини; маски алкоголиков, как выяснилось, это были буддийские демоны; высушенная голова молодого человека, которому крупно не повезло; неулыбчивые римские предки из терракоты; обломки этрусских саркофагов с протокольными рожами; классики в рамочках; мраморный рабочий с позолоченным кайлом. С потолка сочились разные утробные звуки, серебристый скелетик с косой выплясывал брейк.
— Как ты, возможно, уже слышал от древних иудеев: в крови душа живая. А у этой шатии-братии нет крови. Поэтому они только помогают настроиться нам на нужный лад,— представил свою коллекцию Николай Епифанович и обратил внимание на браслет, который сжимал дяди-Витино запястье.— Носи, заслужил.— Потом профессор снял с гвоздя шашку, вынул клинок из ножен, любовно оглядел.— Фамильная реликвия. Мой дедка ей рубал, и бабка рубала всех подряд, и прадедка крошил в капусту. И я вот тоже…
Он неожиданно повернулся и несколько нарочито, как на картине, замахнулся шашкой на дядю Витю.
