Я подошёл к окну и прислонился лбом к зеркальному стеклу, столь же холодному, как стакан в моей руке. Пора идти, сказал сам себе, а то все симптомы боязни городского одиночества налицо. Но от этого есть лечение. Давай, надо выпить.
Особо нажраться той ночью так и не удалось. Но и мудрого благоразумия я не проявил — надо было просто пойти домой, поглядеть какое-нибудь древнее кинцо, и завалиться спать. Но напряжение этих трёх недель, скопившееся внутри, гнало меня, словно пружина толкает тикающую стрелку старых часов, через ночной город. Роль же смазки играла выпивка, поглощаемая мною там и тут на пути. Это была одна из тех ночей, когда будто проскальзываешь в какую-то альтернативную реальность: город, выглядит ну совсем как тот, который ты знаешь, с одним лишь отличием — нет в нём никого, кого бы ты раньше любил, знал или хотя бы встречал. В такую ночь можно зайти в знакомый бар и заметить, что вся обстановка поменялась. Потом понимаешь, единственной причиной посещения этого места было желание просто увидеть знакомое лицо — официантку, бармена, да кого угодно… Подобные мысли веселью не очень способствуют.
Я продолжал двигаться, сменив шесть или семь заведений, в конце концов завалился в клуб Вест Энд, который, похоже, не ремонтировали годов с девяностых. Повсюду отслаивающийся хром, обнажающий пластик, размытые голограммы, от которых, стоит лишь попытаться рассмотреть картинку, начинает раскалываться голова. Кажется, Барри рассказывал мне об этом месте, но вот по какому поводу… Я огляделся и ухмыльнулся. Если я специально искал какую-то унылую дыру, то, похоже, её нашёл. Есть, сказал я себе и уселся на угловой стул у стойки, — действительно дыра, самая настоящая. Тут достаточно паршиво, чтобы остановить инерцию этого дерьмового вечера, и это, несомненно, хорошо. Вот приму ещё стаканчик на дорожку, полюбуюсь этой пещерой и возьму такси до дома.
Ну а затем я увидел Лизу.
Она меня не заметила, пока что, а я ещё не снял куртку и твидовый её воротник был поднят — вынужденная мера в борьбе с непогодой. Она сидела за угловым столиком в глубине бара, отгородившись парой глубоких пустых фужеров, тех, что подают с маленькими гонконгскими зонтиками или пластиковыми русалками. И когда она взглянула на парня, сидящего напротив, в глазах её плясали язычки магика, стало ясно, что выпитые ею коктейли — безалкогольные, потому что, накачанная наркотой, она бы не выдержала подобной смеси. Чувак же, похоже, был уже готов, прибитый выпивкой, кажется, сейчас съедет со стула на пол. Он продолжал что-то бубнить, пытаясь сфокусировать взгляд на Лизе, сидящей перед ним во всё той же, модельерами выбранной чёрной ветровке, застёгнутой по самое горло, и череп её просвечивал сквозь кожу лица тысячеватной лампой. И увидев её такой, я понял очень и очень многое. Например, что она и правду умирает, от магика или своей болезни, а может и от их комбинации, и что она понимает это чертовски хорошо. Парень был слишком пьян, чтобы разглядеть экзоскелет, но не достаточно пьян, чтобы не заметить её дорогой одёжки и того, как она сорит деньгами. И что происходит именно то, на что это и похоже.
Но я не мог и не хотел всё это осознать и связать воедино. Что-то внутри меня будто съёжилось. А она улыбалась, во всяком изображала что-то, по её мнению на улыбку похожее, такое подходящее под ситуацию выражение, и кивала, когда парень выдавливал порцию бессмысленной туфты. И как-то сами собой всплыли в памяти её слова про то, что она любит смотреть…
Теперь я понимаю, не очутись я тогда в этом баре, не встреть её с этим парнем, мне было бы гораздо проще принять то, что позднее случилось. Возможно, нашёл бы в себе силы порадоваться за неё, или смог бы доверять тому, во что она потом превратилась, созданному по её образу, той программе, претворяющейся Лизой, чтобы убедить себя же, что она и есть Лиза. Я бы мог верить, как Рубин, что она просто всё перешагнула, эдакая хайтэчная Святая Жанна, сплавившаяся воедино с тем Голливудским хардвэрным божеством, и что в час своего перехода ни о чём она не жалела. Что со слёзами радости отринула она своё бренное тело, освободившись от полиуглеродных пут и ненавистной плоти. Ну, может так оно и было на самом деле. Как-то так. Думаю, так она себе всё и представляла.
Но, увидев её там, держащей своей нечувствительной дланью руку этого парня, я понял, раз и навсегда, что мотивы человеческого поведения простыми не бывают. Даже Лиза, с её разрушающей, безумной тягой к славе и кибер-бессмертию, имела свои слабости. Была человеком в самом ненавистном мне смысле.
Той ночью она собралась поцеловать саму себя на прощание, и нашла кого-то, достаточно пьяного, чтобы сделать это за неё. Я был уверен: она правда любит смотреть.
Думаю, она заметила, как я, почти бегом, смылся. Если так, то, полагаю, возненавидела меня ещё сильней, чем прежде. Возненавидела за ужас и жалость, проступившие на моём лице.
Больше я её не видел.
* * *
Я как-то спросил, почему «Wild Turkey» — единственное пойло, которое Рубин умеет смешивать. Железобетонной крепости пойло. Рубин передал мне помятую алюминиевую кружку. Вокруг же нас тихо жужжали и копошились его мелкие создания.
— Ты, всё таки, должен съездить во Франкфурт, — сказал Рубин.
— Но почему?
— Потому что очень скоро она тебе позвонит. Я думаю, может ты не вполне к этому готов. Тебя всё ещё пугает это, ведь оно будет говорить как Лиза и думать как Лиза, и ты совсем съедешь. Съездишь со мной во Франкфурт и чуть отдышишься. Там она тебя не найдёт.
— Я же тебе говорил, — выдавил я, а сам вспомнил её в том баре, — Работа… Макс…
— Забей на Макса. Он только что разбогател, так что — пусть не дёргается. Да и ты хороший кусок с Королей урвал. Лениво что ли счёт проверить? Можешь позволить себе отпуск.
Я гляжу на него, думая, расскажу ли ему когда-нибудь о нашей с Лизой последней встрече.
— Я признателен тебе, мужик, но просто я…
Он вздохнул и отхлебнул из кружки.
— Ты что?
— Рубин, если она мне позвонит, это будет она?
Он поглядел на меня долгим взглядом.
— А бог его знает… — и шмякнул кружку на стол, — Я хочу сказать, Кейси, технология то обкатана, но кто скажет наверняка?
— И ты думаешь, мне надо с тобой во Франкфурт?
И он снял свои очки в стальной оправе и немного нервно протёр их краешком своей фланелевой рубашки-шотландки.
— Да. Тебе нужен отдых. Может, не прямо сейчас, но потом точно понадобится.
— Это почему же?
— Ну, когда отредактируешь следующий альбом. А он сто пудово скоро будет писаться, потому что ей понадобятся деньги, и быстро. Она ведь занимает до черта места в каком-то там корпоративном мэйнфрейме, а прибыли от Королей не хватит, чтобы покрыть затраты на её размещение. А ты, всё ж таки, её редактор. В смысле, кто же, если не ты?
Я глядел на то, как он водружает очки обратно, и не мог оторвать глаз.
— Кто ж ещё, мужик?
И когда одно из его созданий издаёт тихий, но отчётливый щелчок, до меня доходит, что Рубин прав.
Уильям Гибсон, Майкл Суэнвик
Перевод: В. Ахметьева, Е. Летов
Он собирался ехать и ехать, не останавливаясь, прямиком во Флориду. Завербоваться на шхуну контрабандистов оружием; глядишь, и прибьет ветром к армии каких-нибудь вонючих повстанцев из очередной горячей точки. С таким билетом, как у него, он был как вечный скиталец, прикованный к своему кораблю — «Летучему Голландцу» от компании «Грейхаунд», В холодном засаленном стекле, на фоне огней деловой части Норфолка, угрюмо скалилось его слабое отражение. Водитель лихо завернул за последний угол, автобус устало закачался на продавленных рессорах и, отчаянно дребезжа, остановился на сером бетоне привокзальной площади, унылой, как тюремный двор. Однако Дейк, прижавшись щекой к стеклу, видел совсем другое: как его, голодного, окончательно замораживает налетевший откуда-нибудь из Освего буран — и на следующей остановке ворчливый старик-уборщик в замызганной спецовке выметает из салона задубевшие останки. Ладно, решил Дейк, так или иначе переживу. Вот если бы только не ноги, которые, казалось, уже умерли. Водитель тем временем объявил двадцатиминутную остановку: «Станция Тайдуотер, Вирджиния». Автовокзал, будто перенесенный из прошлого века, представлял собой старое шлакоблочное строение с двумя входами в каждый зал ожидания.
На деревянных ногах Дейк с трудом выполз из автобуса и привидением завис близ галантерейного прилавка, но чернокожая девчонка бдительно, словно собственную задницу, защищала жалкое содержимое старой стеклянной витрины. Вероятно, так оно и есть, подумал Дейк и отвернулся. Напротив туалетов была открытая дверь в заведение, предлагавшее посетителям «ИГРЫ», — вывеска была сделана из биофлюоресцентной пластмассы и слабо мерцала. Внутри Дейк заметил толпу местных бездельников, сгрудившихся вокруг бильярдного стола. Бесцельно, окутанный скукой словно облаком, он сунулся в дверь. И сразу увидел крошечный биплан с крыльями не длиннее пальца, охваченный ярко-оранжевым пламенем. Кувыркаясь в «штопоре», оставляя длинный хвост дыма, он падал на стол, а затем, коснувшись зеленого сукна стола, мгновенно исчез.
