Ознакомительная версия.
Он достал из кармана платочек, вытер покрывшийся испариной лоб, пригладил пушистые, чуть тронутые сединой бакенбарды.
– В общем, эксперимент прошёл удачно. Качество мяса вполне приемлемо, в вареном виде самки его охотно поедают. Однако теперь морозильные камеры практически опустели. Суточная потребность Улья выросла до шестидесяти туш, так что оставшихся запасов и на три дня не хватит.
Огней не верил своим ушам. Он видел, как побелело лицо у Давида, как отвисла челюсть Оста. Всё слишком походило на дурной фильм, на ужастик для обдолбов. Или на глупый розыгрыш. Вот только у Курта Сирия чувство юмора отсутствовало напрочь. А Мартин если и шутил… то лучше бы не шутил! И значит, всё, о чём они говорят сейчас, – правда. И как раз в этом вся соль.
Огней захохотал. Сидевшие рядом ловцы вздрогнули от неожиданности, уставились на начальника. Испуг на лице Влада, обиженное непонимание у Оста. А Давид по-прежнему бледен как полотно.
– Интересно, что же так рассмешило господина Корсана? – ядовито поинтересовался старший куратор.
– Это истерика, – буркнул главврач.
Припадок хохота продолжал душить, и Огней с трудом проталкивал сквозь него слова:
– Смешно – девок на мясо… Красавицы, модели, актрисы… просто чьи-то дочери и подруги… а мы их на фарш, на колбасу.
Приступ прошёл так же внезапно, как начался, и уже внятно Огней спросил:
– Мартин, а вы уверены, что мы начинаем строить именно то Светлое Завтра, о котором говорилось на мартовском собрании?
– Абсолютно! Мы поставили перед собой сложнейшую задачу, потому обязаны найти оптимальное решение. Я нашёл. Кто-то из присутствующих предложит другое?
Другого ни у кого не было. Во всяком случае, у Огнея точно. Только Давид спросил сдавленно:
– Сотрудники Улья знают, чем кормят своих подопечных?
– Пока нет. Кроме присутствующих здесь, посвящены лишь люди Гробера, работающие в разделочном цехе и морозильнике – у скотобойцев нервная система покрепче, чем у ловцов. На кухни Улья мясо поступает в разделанном виде. Не нужно спешить. Осознание того, что двуногие существа во внешнем мире – не люди, мы будем внедрять в головы наукоградцев постепенно. Думаю, те, кому предстоит очищать полуостров от трупов, примут этот постулат очень быстро. И персонал Улья скоро начнёт видеть в своих подопечных некую породу «овечек». Затем придёт черёд и всех остальных. Человек – создание гибкое, быстро привыкает к переменам. А они в этот раз кардинальные. Мораль, нравственность, этика, на которых нас воспитывали, больше не действуют, а новых философы пока не изобрели. Да и философов не осталось, всех вороны склевали!
Собственная шутка Мартину понравилась, и он улыбнулся. Затем продолжил:
– Когда-нибудь мы придумаем новую философию. И новую историю, в которой не будет этой грязи. Пока же единственное, на что мы можем опираться, – здравый смысл и целесообразность. А чувствами учитесь управлять. Если выжить хотите. Вопросы? Возражения? Тогда переходим к деталям.
Он включил проектор, и стена кабинета превратилась в огромную карту.
Как и следовало ожидать, первым в плане очистки стоял Кок. Мартин Брут не любил терять время. Совещание закончилось в одиннадцать утра, а в два пополудни к мегаполису подтянулась тяжёлая техника. На пустырях экскаваторы начали рыть траншеи, с запада на восток вдоль проспектов и улиц двинулись самосвалы и бригады уборщиков. Впрочем, в «похоронных командах» работали новобранцы, те, кого записали в ловцы весной. У профессионалов была другая задача. Они шли первыми, обследовали каждый дом, каждый закуток бетонных лабиринтов. Там, где находили падаль, оставляли метки для уборщиков. Если падаль подавала признаки жизни, деактивировали.
Живых было на удивление мало. За четыре часа работы тройка Корсана деактивировала чуть больше двух десятков особей. В других командах дела обстояли так же. В апреле, когда начали отлавливать самок, Огнею побывать здесь не довелось. Зато он отлично помнил осенние экспедиции, когда ловцы ещё искали людей. Мегаполис оставался всё тем же: знакомые улицы, гипермаркеты, центры развлечений. И одновременно он изменился до неузнаваемости. Навеки погасла иллюминация, заглох рёв музыки и рекламных слоганов, вездесущие боты превратились в бесполезный мусор. И десятки тысяч очумелых пустоглазых обдолбов, что сновали по улицам, то и дело натыкаясь друг на друга и на ловцов, тоже становились мусором. В отличие от ботов, они разлагались и смердели так, что респираторы не помогали.
Зато те немногие, что сумели пережить зиму, вполне приспособились к животному существованию. Пусть разума у них не прибавилось, но инстинктами пользоваться научились. Вечером первого же дня зачистки ловцы едва не убедились в этом на собственной шкуре.
Группа Корсана как раз обследовала тридцатиэтажку в жилом массиве, когда-то носившем название «Пятый-Жёлтый». Это была уже четвёртая их высотка. В прежние времена лифт помог бы обойти все квартиры за считаные минуты. Но теперь от него осталось одно воспоминание. Нужно было подниматься по узкой бетонной лестнице, заглядывать в каждую дверь, а потом так же по лестнице спускаться. В пролёте между пятым и шестым этажами у Огнея нестерпимо заломило в висках. Вектор?!
Однако красноты в глазах не было, реальность не плыла. Только предчувствие нехорошее.
– Стой! – скомандовал идущему впереди Борису. – Назад, быстро!
Ведомый удивлённо оглянулся, но переспрашивать не стал, отпрыгнул на несколько ступеней: после гибели Карловича в интуицию командира верили беспрекословно. Вовремя. Из полуоткрытой двери вылетел здоровенный булыжник, врезался в стену, отскочил, с грохотом покатился вниз.
Огней и Борис выстрелили одновременно, так, что пластиковую дверь с петель сорвало. Кто-то взревел от боли и тут же заткнулся.
На полу за дверью лежал здоровенный детина, с ног до головы обросший густой шерстью. Пули размолотили его лицо всмятку. В висках продолжало стучать, но и без этого ясно, что обдолб здесь не один. Из глубины квартиры доносился тихий скулёж.
Здесь было даже не гнездо, а гнездовье. В углу самой дальней комнаты жались друг к другу четыре самки. Все молодые, одна на вид вовсе подросток, и не сказать, чтобы отощавшие. Дикарь умудрялся кормить свой гарем обильно и калорийно. А стоило перевести взгляд в противоположную часть комнаты, становилось понятно чем. Вдоль стены громоздилась гора из костей. Человеческих.
Огнею стало противно до тошноты. Не на кости смотреть – на самок в углу. Значит, это не Брут придумал – обдолбы сами начали жрать друг друга. Не люди…
– Ты смотри, плохо Джарта искал, – присвистнул Верон. – Мы за ними в Гонолулу летали, а они здесь, под боком. Три из четырёх точно сгодились бы. Вон откормленные какие.
– Хорошо, что откормленные, – кивнул Огней. – Мясо сочнее будет.
Он поднял автомат, перевёл на стрельбу одиночными, подошёл. Ни одна самка не пыталась сбежать, уклониться. Лишь смотрели затравленно, вздрагивали и скулили всё громче при каждом выстреле. Оставалось поднести ствол ко лбу и нажать спусковой крючок. Действительно, какое же это убийство? Деактивация.
На последнюю самку, которую товарки прятали за своими спинами, Корсан потратил две пули. Самка кормила грудью младенца. Малютке выстрелы и шум были нипочём, продолжала сосать, деловито причмокивая, даже когда мамаша завалилась навзничь, превратившись в кусок парного мяса. Так и умерла, не отрываясь от сиськи. Только крошечная ладошка дёрнулась. Реальность мигнула пронзительно-алым, и тут же отпустила боль в висках.
– Огней, зачем? – возмутился Борис. – Ребёнок наверняка родился умственно полноценным. Может, он прошёл бы селекцию!
– Не прошёл, как видишь.
Жилой район Наукограда вытянулся широкой двухкилометровой дугой. От Управления, больницы и общежитий три улицы шли сначала с запада на восток, потом – на юго-восток и юг, вдоль гряды, опоясывающей Калиеру, до самой биостанции. Одна там и заканчивалась, упираясь в центральную аллею парка. Две другие изгибались, меняли направление, уходили на северо-восток. Именно там, на склоне горной гряды, стоял коттедж Огнея. Он поселился в нём три года назад, когда получил нынешнюю должность. Самоутвердиться хотел, вырваться из-под опеки мамы и старшего брата. А то куда это годится – в подчинении полсотни отчаянных мужиков, а начальник за мамкин подол держится. Да, три года назад мама была ещё жива… Когда она умерла – не от «цветных вирусов», просто сердце слабенькое – братья собирались вновь поселиться вместе. Но… не сложилось. Не в последнюю очередь из-за соседки, леди Гамильтон. Со старшим Корсаном Маринка сдружилась чуть ли не сразу, как семьи переехали в Наукоград, хотя какая может быть дружба между четырёхлетней крохой и тринадцатилетним подростком? Позже, когда у Николая начали отказывать ноги, девочка ухаживала за ним, заботилась, словно и впрямь была родной сестричкой. А вот с Корсаном-младшим такой дружбы не получилось. Сначала Огней не обращал внимания на путающуюся под ногами мелюзгу… а в шестнадцать лет вдруг заметил и влюбился в синеглазую тёмноволосую зазнайку по уши, начал отчаянно ревновать её к брату. Повзрослев, понял: глупости всё это. В Николае Марина видит друга. А в нём – брата друга, с наличием которого приходится мириться. И от этого становилось ещё обиднее.
Ознакомительная версия.
