За нарочитой простотой дизайна скрывалась цельная технократическая концепция апартаментов со "смещенным пространственным акцентом". Переводя на человеческий язык, квартира была напичкана аппаратурой, которая могла создать практически любой оптический эффект, связанный с изменением окружающего пространства, и воссоздать образ любого объекта природы или результата человеческой деятельности. За считанные секунды апартаменты могли оказаться открытой площадкой над водопадом Виктория, залом в Новоафонских пещерах, копенгагенским баром "Дублинец", наполниться абстрактными образами, совершающими не менее абстрактные трансформации, или прокуренным стрип-баром на тихоокеанском побережье где-нибудь в Северной Калифорнии.
Реализация подобных эффектов в пределах виртуального пространства была делом обычным, но в реальном мире такие фокусы стоили больших денег. Системы проецирования сложных образов, самонастраивающаяся оптика, трансформирующиеся элементы обстановки, замаскированные в капитальных стенах, программируемые полимерные "блоки" и очень многие другие вещи, названия которых мало что говорили несведущему обывателю.
Дядя Олаф разбирался во всем этом. Консультируя богатых чудаков, желавших сделать из своей усадьбы собственную вселенную, живущую по собственным законам, он испытывал новинки сезона в полевых условиях - в своей квартире. Каждый раз Эрика находила в его квартире что-то новое - проекционную систему на несимметричных многогранниках, нанококон с роем роботов, которые могли воспроизводить десять тысяч скульптур из всех исторических эпох, обои из полимеров на RIMM-памяти, меняющие раскраску в зависимости от эмоционального фона хозяев квартиры. Проще было перечислить те новинки из области дизайна интерьеров, которые не прошли через квартиру на улице Храма. Одно Эрика никак не могла для себя уяснить - почему она никогда не заставала в этих апартаментах монтажников, занимающихся очередным ремонтом.
Она поднялась на четвертый этаж и нажала кнопку старомодного звонка, на самом деле служившей сенсором, настроенным на линии указательного и большого пальцев руки. Дверь открылась сама, и Эрика прошла в апартаменты. Дядя Олаф поприветствовал ее на шведском откуда-то из угла, в котором размешалась кухня. Эрика плохо говорила на языке матери, предпочитая английский. Дядя Олаф плохо говорил на английском. Прожив больше двадцати лет в Париже, он впитал истинно французскую неприязнь к языку "островитян", и если бы не необходимость общаться с деловыми партнерами, он бы вообще не пользовался им. Несмотря на то что свою русскую родню он видел довольно редко, дядя Олаф пытался поддерживать свой русский на уровне. Это был один из курьезных фактов из жизни семьи Мортонов, разъехавшейся по всему миру. Собираясь вместе, они общались на всех известных им языках сразу. Эрика выходила из этой ситуации просто. Обычно она активизировала переводчики со шведского, русского и французского.
Олаф вышел из арки, разделявшей главный зал и кухню. На нем был двубортный светло-зеленый костюм, под которым была такая же светло-зеленая рубашка, застегнутая до последней пуговицы. Вокруг шеи был небрежно намотан белый шарф. Результат двадцатилетних попыток натурализоваться в местных условиях. Здесь эти шарфы носили через одного, невзирая на возраст, пол, социальный статус и погоду. Но отсутствие типичной скандинавской бороды и этот шарф все равно не делали из него парижанина. Причины были серьезные - темперамент дяди так и остался скандинавским.
В руке Олафа было два стакана с грейпфрутовым соком, судя по всему, только что выжатым из натурального продукта.
Первые пять минут они определялись с языком общения, рассказывали последние семейные новости, сетовали на жизнь и радовались встрече. Потом чокнулись стаканами с соком. Потом лицо дяди Олафа стало чуть серьезнее, а голос чуть ниже:
- Хорошо, а теперь рассказывай, что у тебя стряслось?
- Куда можно подрубиться?
- На восьмой порт. Как всегда. Тут я ничего не менял. - Он посмотрел на часы.
- Ты куда-то спешишь?
- На эту встречу можно опоздать. Ты же знаешь французов.
Эрика отдернула рукав плаща и активизировала передающий канал, закачав данные в локальную сеть дома через инфракрасный порт, вмонтированный в письменный стол. Посередине комнаты возникла проекция...
...В конце длинного, отделанного темно-бордовым коридора была дверь, массивная, из темного дуба, без ручки и замочной скважины. Чистая, моренная не меньше двух раз поверхность. Номер в отеле. Транзитная зона для командированных, любовных пар, переживающих переход от этапа романтического увлечения к более серьезным движениям, дилеров, совершающих "серые" сделки. Комнаты, в которых никто не живет больше недели. Посередине помещения стоял стол, на котором был телефон с диском вместо кнопочного циферблата, антиквариат темно-зеленого цвета с длинной царапиной, идущей по внешней стороне изогнутой трубки. Здесь кто-то был. Совсем недавно. И, видимо, собирался прийти снова. Рядом с телефоном был пустой стакан и россыпь таблеток разной формы и цвета. В углу стояла вешалка с висевшим на нем длинным кожаным пальто. Зеркало, рядом с которым стояла вешалка, ломало обыденность и простоту обстановки. Вместо ровной поверхности в полукруглую раму было вправлено то, что остается после того, когда камень попадает на водную гладь, - круги, расходящиеся от центра. В этой комнате не было дверей. Та дверь, которая привела сюда, потерялась среди симметричного рисунка обоев. Это была первая из тысяч загадок, которую содержал этот лабиринт. Камера сделала круг по комнате и направилась к зеркалу, подернутому рябью волн от попавшего в них камня...
Минут через двадцать Эрика погасила проекцию.
- Мне нужно знать, что это и кто это сделал.
Олаф поставил стакан на стол, взял пульт управления и прокрутил демку до одной из комнат. Потом прошел несколько коридоров и остановился в большом холле.
- Это очень похоже на "Усадьбу Вдовы".
Он прошелся еще по нескольким комнатам.
- Да, это "Усадьба". Правда, это модифицированная версия. Я видел более раннюю.
- Что это такое?
Олаф встал со стула и пошел в коридор. Вернулся он уже одетым в длинный плащ оливкового цвета и клетчатую кепку.
- Пойдем, поговорим по дороге.
Светло-зеленый костюм был надет неспроста. У Олафа была назначена встреча с одним из служащих Лувра. Точнее, с одной из служащих. Взаимовыгодные консультации по интересующим вопросам с перспективой перерасти в более тесные отношения. Эрика не стала расспрашивать его о деталях, ни о том, что они собирались обсуждать, ни о том, кто она. В первом она бы все равно ничего не поняла. Эрика была столь же далека от сферы интересов дяди, насколько он был далек от ее профессиональных дел. Второй вопрос ее волновал меньше всего. Французские подруги Олафа были так же непостоянны, как и местная мода.
После недолгого совещания они решили пройтись пешком.
Песочные башни Нотр-Дама возвышались левее. Правая башня была закована в серые леса. Архитектурный памятник в стиле ранней готики опять решили подлатать. Тысячи мелких деталей из песчаника, который безвестные парижские каменщики резали почти сотню лет, требовали регулярного ремонта. Песчаник не выдерживал натиска цивилизации, выбрасывающей в атмосферу десятки тысяч кубометров активных химических веществ, и через какое-то время светлый камень становился грязно-серым. Низкие мосты, соединявшие остров Ситё с остальной частью города, также постоянно ремонтировались. Они были сделаны из того же песчаника, что и собор, и требовали такого же постоянного ремонта.
Сена, несущая свои мутно-желтые воды, почти не отражала домов, скучившихся на обоих берегах. Четырех-, пяти-, шестиэтажные дома с покатыми серо-черными крышами и балконами-садами плотно прижимались друг к другу, образуя мозаичную стену. Каждый из них имел свои неповторимые детали, выделяясь из общего ряда но, несмотря на это, все они несли какую-то общую сущность, не позволявшую этому пестрому ряду превратиться в беспорядочное безвкусное нагромождение разношерстных стилей. Каждый из них был оригинален и каждый из них дополнял общую картину, имевшую свой собственный смысл.
Движение по набережной уплотнилось. Поток машин и мотоциклистов шел вдоль Сены, изредка поднимая волну гудков и свиста тормозов.
Они шли вдоль набережной, и Олаф в очередной раз рассказывал ей историю застройки острова. И как в прошлый раз, эта история дополнялась новыми деталями, сохраняя общую канву, знакомую Эрике почти на память. Она знала, о чем будет говорить Олаф, когда они пройдут мимо моста Нотр-Дам и моста Сент-Мишель. И что когда впереди покажутся быки моста Порт-Нефа, дядя вспомнит о старом фильме "Любовники Нового Моста" и о том, что мост перекрывался на полгода, пока велись съемки этой мелодрамы. Здесь Сите становился похожим на корабль, острым носом разрезающий воду Сены. Порт-Неф отсекал жилую часть острова от небольшого парка, с десятком приютившихся деревьев и рядом лавочек. Да, да и вон там, у той ивы, Жюльетт Бинош, героиня фильма, рисовала эскиз, когда главный герой познакомился с ней.
