Кейс вошел в магазин, даже не взглянув на выставку сюрикенов. Он не метал их ни разу в жизни.
С помощью кредитного чипа Мицубиси–банка на имя Чарльза Дерека Мея он купил две пачки «Ихэюаня»; чип этот служил Кейсу вместо паспорта.
Продавщица–японка за кассовым терминалом выглядела на несколько лет старше старины Дина, правда, свои годы она прожила без помощи достижений науки. Кейс вынул из кармана тощую стопку новых иен:
— Я хочу купить оружие.
Продавщица показала на витрину с ножами.
— Нет,— сказал Кейс,— я не люблю ножи.
Тогда женщина вытащила из–под прилавка продолговатую коробку. На желтом картоне крышки грозно раздувала капюшон аляповатая, свернувшаяся кольцами кобра. Под крышкой лежали восемь одинаковых цилиндров в бумажной упаковке. Кейс молча наблюдал, как коричневые, в старческих желтых пятнах пальцы разворачивают обертку. Женщина показала ему матовую стальную трубочку с кожаной петлей на одном конце и маленькой бронзовой пирамидкой на другом. Она взяла трубку в одну руку, зажала пирамидку между большим и указательным пальцами другой, затем потянула за петлю. Наружу вылетели и застыли три промасленных телескопических сегмента туго навитой пружины, заканчивающиеся острым наконечником.
— Кобра,— произнесла продавщица.
Небо над неоновыми конвульсиями Нинсеи приобрело сероватый оттенок. Сегодня воздух обдирал легкие, словно наждачная шкурка; на многих прохожих были фильтрующие маски. Кейс провел в уборной целых десять минут, пытаясь пристроить «кобру» поудобнее, но в конце концов попросту заткнул ее за пояс. Прикрытый штормовкой пирамидальный конец тыкался под ребра. При каждом шаге эта штуковина грозила грохнуться на землю, но все же с ней было как–то спокойнее.
На самом деле «Тац» не очень–то процветал и в будние вечера привлекал в основном постоянную клиентуру. Зато по пятницам и субботам он выглядел совсем иначе. И хотя в эти дни многие завсегдатаи приходили тоже, они как–то терялись среди массы подвыпивших моряков и профессиональных воришек, охотившихся за их кошельками. Войдя в бар, Кейс поискал глазами Раца, но тот куда–то исчез. Местный сутенер Лонни Зоун остекленевшим взором подвыпившего папаши наблюдал, как одна из его девочек обрабатывает юного моряка. Сводник употреблял балду, которую японцы называют «облачные танцовщицы». Поймав на себе его взгляд, Кейс помахал рукой. Лонни неторопливо переместился к нему сквозь толпу, его анемичное продолговатое лицо выражало безмятежное спокойствие.
— Лонни, ты видел сегодня Уэйджа?
Зоун посмотрел на Кейса и медленно покачал головой.
— Зуб даешь?
— А может, и видел. В «Намбане». Часа два назад.
— С ним были ребята? Один такой стройный, с темными волосами, наверное, в черной куртке?
— Нет,— сказал Зоун после длительных раздумий; морщины на его лбу должны были свидетельствовать о мучительных усилиях, необходимых, чтобы вспомнить столь мелкие подробности.— Здоровые такие ребята. С искусственными бицепсами.
Под прикрытыми веками Зоуна проглядывали крохотные белки, еще меньшие радужки и огромные расширенные зрачки. Он долго смотрел Кейсу в лицо, затем опустил взгляд. Заметил выпирающий стальной хлыст. Многозначительно поднял бровь и сказал:
— «Кобра». Ты хочешь кого–то замочить?
— Пока, Лонни.
И Кейс покинул бар.
Хвост вернулся. Кейс знал это наверняка. К обычному наркотическому возбуждению добавилось нечто новое, он почувствовал приступ восторга. А раз ты радуешься, подумал он, значит у тебя действительно едет крыша.
Каким–то непостижимым и слегка жутковатым образом обстановка напоминала матрицу. Устань, окажись в отчаянно неожиданном и неожиданно отчаянном положении, и ты увидишь Нинсеи в облике информационного поля,— примерно так же однажды матрица напомнила ему протеины, сцепляющиеся друг с другом, чтобы задать специализацию клетки. Затем ты можешь броситься в головокружительный, акробатический полет, отдаться ему целиком, ни на секунду не забывая о своей самостоятельности, пока вокруг тебя бушует привычный танец чисел и символов интерактивной деловой информации и ты видишь, как базы данных оживают во плоти лабиринтов черного рынка…
«Давай, Кейс,— говорил он сам себе.— Надери их. Вот уж чего они никак не ожидают»..
Кейс находился в полуквартале от игровой аркады, где познакомился с Линдой Ли.
Расталкивая гуляющих матросов, он бросился через улицу. Ему вслед заорали по–испански. Кейс открыл дверь и оттуда рванулся грохот, похожий на рев прибоя, и мощный инфразвук отозвался даже не в ушах, а где–то в желудке. Кто–то нанес десятимегатонный удар в «Танковой войне в Европе», чудовищный огненный шар, имитирующий воздушный ядерный взрыв, превращался в программный клубящийся дымный гриб, и вся аркада утонула в белом шуме. Кейс бросился вправо и побежал по некрашеным ступенькам вверх. Как–то он приходил сюда с Уэйджем, договариваться о запрещенных гормональных триггерах с человеком по имени Мацуга. Кейс припоминал этот коридор, грязную циновку, ряд одинаковых дверей, ведущих в крохотные кабинетики. Одна дверь была открыта. Из–за белого терминала на него смотрела молоденькая японочка в черной майке; за ее спиной виднелся постер, рекламирующий поездку в Грецию — голубизна Эгейского моря и, поверх нее, четкие строчки витиеватых иероглифов.
— Вызови охрану,— сказал ей Кейс.
И помчался дальше по коридору. Две последние двери были закрыты и, скорее всего, заперты. Он развернулся и припечатал нейлоновой подошвой кроссовки самую дальнюю по коридору дверь, сделанную из синего пластика. Раздался хруст, и слабые петли вырвало из хлипкого косяка. Темнота и белый изгиб компьютерного терминала. Кейс бросился направо к следующей двери, схватился за прозрачную пластмассовую ручку и навалился изо всех сил. Что–то щелкнуло, и он оказался в комнате. Именно здесь они с Уэйджем видели в тот раз Мацугу, но от фирмы, которая здесь размещалась, не осталось и следа… Ни терминалов, ничего. Только тусклый уличный свет, сочащийся сквозь закопченный пластик. Кейс заметил высовывающуюся из стенки змею световодного кабеля, кучу пустых пакетов из–под какой–то японской жратвы и электрический вентилятор без лопастей.
Окно было заделано куском дешевой, некогда прозрачной пластмассы. Кейс снял куртку, обмотал правую руку И ударил. Окно треснуло, еще два удара, и оно вылетело из рамы. То ли из–за разбитого окна, то ли благодаря девушке сквозь приглушенный хаос игры начала завывать тревожная сирена.
Кейс обернулся, накинул куртку и привел «кобру» в полную боевую готовность. Он ждал, что преследователь заметит выбитую дверь и бросится сначала туда. Бронзовая пирамидка на конце трубки начала мелко дрожать, упругий стальной хлыст вторил ударам пульса.
Время шло, однако ничего не происходило. Только завывала сирена, гремели игры, колотилось сердце. И тогда, как полузабытый друг, вернулся страх. Но не холодный, четкий механизм дексаминовой паранойи, а обыкновенный животный ужас. Кейс так долго прожил в постоянной тревоге, что почти забыл вкус настоящего страха.
Такая комнатушка — самое то, чтобы сдохнуть. И он может здесь умереть. У них вполне могут быть пистолеты.
В дальнем конце коридора что–то грохнуло. Какой–то мужчина заорал по–японски. Дикий ужасный вопль. И снова грохот.
Неторопливые приближающиеся шаги.
Кто–то проходит мимо двери. Тишина, только три торопливых удара сердца. Возвращается. Раз! Два! Три! Скрипнула под каблуком циновка.
Остатки дексаминовой смелости рухнули. В слепом, нерассуждающем ужасе, чувствуя, как звенят от напряжения нервы, Кейс сложил «кобру» и подкрался к окну. Не отдавая отчета в своих действиях, он вскочил на подоконник и прыгнул вниз. Столкновение с мостовой послало вдоль голеней острые клинья боли.
Узкая полоса света из полуоткрытого служебного люка падала на клубок проводов, разбитые платы и консоль древнего компьютера. Кейс лежал лицом вниз на сырой древесностружечной плите; придя в себя от удара, он сразу перекатился в тень. Окно, откуда он выпал, слабо светилось. Здесь завывание сирены слышалось громче, а шум игрового зала, отгороженного стеной,— тише.
В окне появилась и тут же исчезла чья–то голова. Опять появилась, но черты лица не разобрать. Только вместо глаз — серебряный блеск.
— Вот дерьмо! — произнес женский голос с акцентом северного Муравейника.
Голова исчезла и больше не появлялась. Лежа под консолью, Кейс сосчитал до двадцати и встал. Несколько секунд он тупо смотрел на собственную руку и зажатую в ней «кобру», а затем заковылял по улице, прихрамывая и стараясь меньше ступать на левую ногу.
Интересно, где это Шин откопал такую рухлядь, ведь пистолетику лет пятьдесят, никак не меньше. Вьетнамская копия с бразильской пародии на «Вальтер ППК», самовзвод с очень тугим спуском, приспособлен под винтовочный патрон двадцать второго калибра. Да и в патронах не настоящие разрывные пули, а китайская дешевка, свинцовые с пустотелым концом. И все–таки это пистолет, с восемью патронами в обойме и одним в стволе; выйдя из лавчонки Шина на улицу Сига, Кейс то и дело опускал руку в карман и поглаживал красную пластиковую рукоятку, украшенную рельефными драконами. Выйдя на Нинсеи, он выбросил «кобру» в мусорный ящик и проглотил, не запивая, очередной восьмиугольник.
