Не будет он Байду добивать. Не сможет. Зачем? Казак теперь безвреден… Да, Фидель приказал, но если можно без этого обойтись…
— Слушай… Ты это, звиняй. Я как бы ненарочно… — неловко брякнул Сайгон. Чего он перед ним оправдывается? У казака все равно помутнение, так?
— Брось, — тяжело вздохнул Байда. — Сделал, что должен был. Не знаю, что на меня нашло… Вы тут торчите из-за меня, а берсерки рядом… Это ты прости.
— Бог простит.
Сайгон не слышал, как подошёл Фидель.
Зато сопение Че, несущего Гильзу, было слышно издалека. А Мышка, значит, в одиночку тащит Лектора. Уже притащил и уложил на пол. Вот все и в сборе.
— Прости, Фидель. Впредь такого не повторится…
Команданте покачал головой:
— Нет, казак. Ты больше не с нами. Так получилось, никто не виноват. Просто я больше не смогу повернуться к тебе спиной. Кто знает, может, тебе захочется выстрелить мне в затылок?.. Че, займись им.
Растаман умело — быстро! — извлёк стрелы, не сломав их. Затем перевязал Байде раны. Стрелы Сайгон вытер и вернул в колчан. Его трясло. Казак не открыл огонь, потому что безумие оставило его, он понял, что натворил. Байда специально подставился под стрелы. И после этого Фидель говорит, что не сможет повернуться к нему спиной?..
— Всё верно, команданте, всё верно. Я бы и сам… не смог. Я понимаю.
Че положил перед казаком прозрачный пакетик с белым порошком:
— Если ты ещё с нами, прими это лекарство и задержи берсерков. Лекарство избавит тебя от боли. Ненадолго. Это всё, что я могу для тебя сделать, воин.
Че вновь взвалил на себя Гильзу и, обогнув Байду, зашагал вперёд. До основного туннеля метров десять пройти. Растаман прошёл и свернул налево, к Университету.
Вой берсерков слышался справа, отчётливо слышался.
Фидель двинул вслед за товарищем. Мышка с таким ужасом посмотрел на Лектора, что Сайгон тут же вызвался ему помочь.
Они уже свернули влево, когда Байда позвал святошинца. Мышка вместе с Лектором привалился к стене, ожидая возвращения напарника.
— Мне бы порошок принять. Не получается. Руки не слушаются.
— Да, конечно, сейчас, — засуетился Сайгон.
Он знал, что видит Байду в последний раз. А казак знал, что он весь этот дурной мир в последний раз видит. Будь он здоров, одному ему с берсерками не совладать нипочем. А с перебитыми руками… Смертник. И соглашается на смерть, чтобы искупить, чтобы дать спасателям шанс оторваться от погони.
— А ведь я родом из Питера. Честно. Накануне войны приехал в Киев к двоюродному брату. А потом закрутилось. Брат погиб, все погибли… Я тут чужой, никого не знаю, никому не нужен… Вот и прибился к казакам. Тогда всё иначе было, без фанатизма. Креститься умеешь, говоришь, что любишь Украину, — и всё, свой. А мне в Киеве всегда нравилось, красивый город, и Днепр ещё… Так чего ж не любить? Это потом нацики заправлять стали… Сечь реальной силой была, настоящим братством. Мы отбивали набеги ворья с Вокзальной, защищали всё метро. Если бы не Сечь… Эх!..
— Ну как бы да, — сказал Сайгон, чтобы не молчать.
Он высыпал порошок в воду и теперь ждал, когда можно будет раствор из кружки влить в рот раненого. Дождался.
— Я не националист. Я — казак! Я за волю, за Сечь, я… — Судорога прошла по телу Байды. Выпитое лекарство начало действовать. — Да что уж теперь…
Было ясно: для Байды важно, чтобы его поняли. И простили, что ли. Но Сайгон никак не мог придумать, что сказать в ответ. Его клинило на том, что берсерки с каждой секундой всё ближе.
— Удачи тебе, Байда.
Вот и всё его прощание с казаком.
Он метнулся к Мышке, вместе они потащили нигерийца дальше. Когда догнали команданте и Че, Мышка спросил:
— Эй, команданте, почему ты не забрал у Байды патроны? Мы пустые, а у него много, все не понадобятся.
— Спасатели не шакалят на трупах, — ответил Фидель.
* * *
Позади загрохотал автомат. Берсерки взвыли громче и открыли ответный огонь.
— Быстрее!!! Бегом!!!
Они бежали так быстро, насколько это возможно с двумя людьми без сознания на руках.
Позади некоторое время были слышны звуки перестрелки, а потом автомат Байды замолчал. Сайгон точно это определил. Если бы его спросили, как он отличил выстрелы казака от прочих залпов, он не смог бы ответить. Просто знал, и всё. Отстрелялся Байда.
Зато в грохоте пальбы появился новый тон — отрывисто бахали пистолеты.
— Что это?! — Не только Сайгон уловил эти странные звуки, Фидель тоже остановился, прислушиваясь.
Растаман споткнулся и рухнул вместе с Гильзой. Всё-таки не мальчик, за полтинник ему, здоровья с каждым годом больше не становится.
— Я думаю… — едва продышавшись, сказал он, — это те, кто интересовался нами на Вокзальной.
Сайгон вспомнил стрелку, прилетевшую из джунглей. Галдовники?!..
Наконец замолчали и пистолеты.
И тогда заговорил Фидель:
— Эти люди, галдовники… кажется, они расправились с берсерками. Нам не уйти от них, верно, Че? Бежать дальше бесполезно. Надо остановиться и принять бой. Как считаете, ребята?
Сайгон никак не считал. От жуткой усталости глаза его закрывались сами собой. Но при этом ему было весело, он улыбается. Вот только пошутить вслух не получилось, губы не слушались. Ну и пусть…
— А малыш-то совсем расклеился! Я уж думал, Сайгон, ты какой-то особенный, из титана или хотя бы из стали три, а ты обычный, мясной… Ну да после укусов гарпий немудрено слечь, ты ещё долго продержался. В слюне этих тварей содержится фермент, который в незначительных количествах вызывает слабость с весельем… — Голос Че звучал всё тише и тише. Кому он всё это рассказывает? Кому это интересно?.. — А вот избыток яда в крови — это уже серьёзно. Ещё не факт, что наша сладкая парочка оклемается. Я про Лектора и Гильзу. А нам теперь троих тащить…
— Привал. Мы примем бой, — скомандовал Фидель.
Это было последнее, что услышал Сайгон.
Затем — тишина.
Тишина.
Всё завалено снегом. Но главное — тишина.
Разве так бывает на поверхности?
Сквозь прорехи в чёрных облаках пробивается солнце. На снегу — он здесь почему-то розовый — следы огромных когтистых лап. Одним таким коготком человека запросто можно нанизать. Как на вертел, да. Немного углей, обжарить — и готов шашлычок. Но это ерунда, подумаешь когти. Точно, твари, оставившие следы, безопасны для людей. А вот снег… Почему он розовый? И ладно бы чёрный от копоти или серый, пусть забрызганный кровью и потому красный. Или даже цвета довоенной майской травы, если какое-то растение-мутант решило вдруг сбросить вечнозелёную крону или развеять вызревшие споры. Но розовый?!
Ни лоскута на теле. Ни шнурка на ногах. Девственная нагота.
Только так и можно входить в новый мир, отвергший людей.
Хочешь, чтобы мир этот принял тебя, изгоя, — оставляй на розовом снегу отпечатки босых ног, а не протектор ботинка на искусственном меху.
Холодно, да? Губы посинели небось? Пяток не чувствуешь?
Есть такое дело. Но если вера твоя сильна, если решился ты окончательно — тело покорится, научится принимать температуру как должное. Вот только розовый снег…
В ладони — пальцы болят от напряжения — счётчик Гейгера. Как бы не сломать — кости или чёрный пластик. Пусть бы и снег чёрный, но… Пусть. Главное, радиация в норме. Это же отлично! Об этом даже мечтать было смешно, чтобы радиация была в норме. Никто не надеялся даже. Но ведь есть! Да!!!
Счастье.
Так это называется.
Безграничное счастье. Его столько в груди, так распирает, что можно швырять горстями. Оно такое горячее, что растопит снег, оно…
Сзади. Послышалось, или…
ЧТО ЭТО?!!
* * *
Сайгон с криком проснулся. Из носа текло. Внизу живота давило до рези. Да что же это?!
Вдруг вспомнилась песенка из далёкого детства:
Черные сказки про розовый снег,
Розовый снег даже во сне.
А ночью по лесу идёт сатана
И собирает свежие души…[44]
Кто пришел по его, Сайгонову, никчемную душу?!
Умом он уже сообразил, что это был лишь кошмар. Но унять дрожь всё ещё не получалось. Его колотило так, будто каждая кость, каждый сустав получили возможность совершать колебательные движения — и тотчас ею воспользовались. Подбородок трясся. Слюна повисла на щетине, вот-вот упадёт на грудь. Да что же это такое, а?!
Кошмар, да? Всего лишь? А вот и нет. Сайгон уверен, что это был не просто сон — это грёзы одного из спасателей. Вот только кого? И что означает увиденное? И почему, сатана забери, до сих пор так страшно?..
— Проснулся?
— Да. — Фермер, шатаясь, отошёл в сторону, расстегнул штаны.
— Чего кричал-то? — не унимался Че. Прямо «Хочу всё знать» какое-то, а не растаман.
