— Отвали!
«Ты спятил, Женя! Зачем ты сбежал из офиса?! Жить надоело? В городе полно ищеек „Лабораторий“, сам знаешь!»
Пытаясь сконцентрироваться на дороге, я огрызнулся вслух:
— А чем они хуже таких же ищеек из «Новой надежды»?
«Тем, что эти тебя сразу убьют! И меня заодно!»
— А те не убьют?
«Тебе же обещали!»
— Ах, ну конечно! Раз обещали, то — да, я сглупил. Вот сейчас же развернусь и поеду обратно!
«Кретин! У них есть возможность вытащить тебя из моей головы!»
— Что, уже надоел?
«Иди к дьяволу!»
Машина притормозила на красный свет, мимо капота двинулись пешеходы.
«Ты меня слышишь?! Вернись, сволочь!»
— Ты мне тоже осточертел! — взорвался я. Пешеходы испуганно покосились, увидев, что я в машине один, стали переходить улицу быстрей. — Ты достал меня просто! Ты и твое гребаное тело!
«Так пусть они помогут нам!»
— Да ни хрена они не помогут! А у меня есть план.
«Да ты псих, какой у тебя может быть план? Куда ты вообще собрался?»
— Алиса здесь, — проговорил я, нажимая на газ. — Она нам поможет.
«Откуда она здесь?»
— Храм Сетевого Дьявола, сайт такой. Она когда-то оставила там сообщение, там все пишут какие-нибудь истории обо мне…
На секунду я подумал, что Петра удовлетворил мой ответ. Даже успел удивиться, что он так легко сдался. Но в голове прогремел вдруг такой крик, что я застонал.
«Не иди туда!! Слышишь меня?!»
Ну нет, хватит с меня…
— Не слышу! И слушать не хочу! Заткнись!
«Женя, я серьезно! Не иди, это может быть ловушкой! Корпорации контролируют виртуальность! Да и кто она такая, твоя Алиса?»
— Да пошел ты, ублюдок! Думаешь, раз ты оказался с гнильцой, так и все такие же?!
«Ты не понимаешь…»
— Нет, мать твою! Это ты не понимаешь! Я люблю ее!..
Будто свинцовые шоры упали с глаз.
Что я только что сказал ему? «Люблю ее»? Это… правда?
Перед глазами пронеслись картины, мгновенные, как молния, и яркие, будто вспышка сверхновой. Вот Алиса разговаривает по мобильному телефону, рядом поддерживает ворох бумажных пакетов с покупками паренек из бутика «Москвы-2». А вот я вижу Алису на выставке технологий. Чувственный смерч смел все мои мысли при воспоминании подпространства, нарисованного в виде горного ущелья, там мы с ней…
Я вздохнул. Когда Сетевой Дьявол осознал себя, вспомнил прошлое, он первым делом пришел к ней. Только ей я мог доверять. Так же, как и сейчас.
Мне нужна Алиса. И — да, это правда. Я люблю ее!
Противный голос Петра утихал, подвластный моей воле. Он что-то орал, убеждая вернуться и никому не доверять, что офис «Новой надежды» самое безопасное место…
Я уже не слушал.
Решение принято.
«Хонда» начала сбрасывать скорость. Нужно оставить где-нибудь машину. Дальше ехать опасно, как показала практика, вся местная полиция с легкостью идет на контакт с Тереховым. Ему ничего не стоит дать мое описание и номер автомобиля, если он уже этого не сделал. Так что до нужной улицы доберусь как-нибудь пешком.
Мы договорились встретиться с Алисой на заднем дворе местного выставочного центра. Я не смог удержаться от некоего символизма. Правда, не уверен, что она почувствовала или поняла. По крайней мере, в электронном письме она ничем этого не показала.
Сверкающий зеркальной поверхностью колпак выставочного центра оказался сзади скучной коробкой из красного кирпича. Я даже ощутил что-то вроде гнева на строителей, обманувших ожидания. А через пару секунд ощутил и стыд, что решил встретиться именно в таком месте.
Пятачок заднего двора прилегает почти вплотную к жилым зданиям, из переулков тянет мрачным холодом. Асфальт покрыт мусором и битым стеклом. Хреновое я выбрал место, чего уж тут.
Я достал сигарету Дикаря, уже почти привык к ароматному дыму. Закурил в волнении. Когда я оставлял «Хонду» у супермаркета, часы на приборной панели показывали ровно восемь вечера. Алиса уже должна быть здесь.
От нетерпения я стал прохаживаться, уже жалея, что оставил телефон в машине.
В очередной раз делая круг по заднему двору, вдруг заметил на кирпичной стене огромное граффити. Я пораженно замер, рассматривая картину. Не рисунок, а именно картину. Всегда поражался художественному умению так живо и восхитительно передать чувства творца.
На кирпичном холсте изображена автомобильная дорога, абсолютно пустая. Черный асфальт потрескался, но желтые, на американский манер, разделительные линии еще четко видны. Устало улыбаясь, отец ведет куда-то дитя. Малюсенькая ладошка девочки, лет шести, полностью утопла в крупной, привыкшей к грубому труду ладони отца. Оба одеты чрезвычайно бедно. За спиной у девочки детский рюкзак, сквозь дыры в нем видны фрагменты платьиц и ноги кукол.
Автомобильная дорога изгибается, уходит за горизонт, где превращается в покрытый слизью язык. Становится ясно, что эти двое направляются в огромную раззявленную пасть.
И над всем этим кошмаром сияет пыльное солнце. Внизу короткая надпись, скорее эпитафия, нежели вопрос: «Ты уверен, что стоит уходить?..»
— Ты уверен, что стоит уходить? — прошептал я пораженно.
В душе медленно таял дикий крик, порожденный мастерством художника. Хотелось зарыдать, взвыть от отчаянья, что невозможно остановить этих двух, предупредить об опасности. Они обречены…
— Пит?
* * *
Я обернулся, стараясь не делать резких движений, хотя от неожиданности сердце забилось в ботинок. Тени переулка с неохотой выпустили низенькую стройную фигурку. Я ощутил укол разочарования и странную дрожь одновременно.
— Айко?
— Здравствуй, Пит. Рада тебя видеть.
— Что ты здесь делаешь? Откуда ты?
Красивое кукольное лицо осветилось бликом улыбки, Айко приблизилась. Непривычно ее видеть не в джинсовом комбинезоне, как в Цирке Беспринципности. Сейчас девушка в облегающей мотоциклетной кожаной куртке и штанах, на коленях и локтях пластиковые накладки. Куртка расстегнута, под ней черная футболка без логотипов обтягивает плоский животик и два, довольно больших для японки, холмика. Айко не носит бюстгальтера, набухшие в прохладе переулка соски хорошо видны.
— Городское искусство, — Айко взглянула на граффити и криво усмехнулась, на миг обнажив зубки а-ля яэба, став еще больше похожей на хищную кошечку. — Ответ человечества на будущее, которого оно не желало. Плевок в лицо истории.
— О чем ты?
Я тоже оглянулся. В голове каша, никак не могу разобраться с происходящим. Творится что-то чудовищно неправильное, но в то же время я ощущаю — так и должно быть. Теперь бы еще понять, что именно…
— Ты разве не видишь? Эта дорога, она олицетворение жизни, а пасть в ее конце — мегаполисы. Мы приносим сами себя в жертву городам, добровольно идем на смерть, и ведем детей. Человечество больше не может выживать по отдельности, быть индивидуальностью. Это конгломерат сущностей. Механизм самопоедания.
Я проговорил растерянно:
— Не все так живут.
— Мы так не живем, это точно, — японка хищно улыбнулась. — Элита живет в свое удовольствие, но для этого нужны рабы. Как эти двое, на дороге. И такое положение всех устраивает.
Слова Айко неприятны так же, как и страшны. Я никогда не задумывался над подобной схемой общества. И теперь во мне восстало против нее всё.
Я указал на несчастного отца и ребенка:
— Но ведь их можно остановить!
Айко нашла дно моих глаз, кольнув душу льдом суровой логики.
— Зачем? Сэйт, каждый сам выбирает дорогу.
— Каждый сам… — прошептал я. — Но ведь можно выбрать путь по незнанию, или…
Продолжение фразы исчезло в космическом холоде, порожденном прикосновением Айко к моей душе. Суровая реальность поцеловала вонью переулка, капельками конденсата на кирпичных стенах, задымленным небом, из-за которого не видно купола подводного города.
Я снова оказался здесь и сейчас.
Один против всех.
Я прохрипел тихо:
— Как ты меня назвала?
* * *
Очередная улыбка рассказывает мне, какое наслаждение испытывает ее маленькая хозяйка. Голос Айко обволакивает:
— Ты должен признать, когда спадают маски, сразу становится легче. Так, мой дорогой дьявол?
Становится холодней, или меня колотит озноб?
— Почему ты молчишь? Разве ты не рад меня видеть? Я вот очень.
Я хочу спросить, где Алиса, но боюсь услышать ответ. Вместо этого горло выпускает хриплый вопрос:
— Откуда ты?
Айко, само послушание, мурлычет:
— Я давно здесь. С самого первого дня твоего появления в этом ужасном месте. Я была твоей тенью, мой дорогой.
— Зачем?
Миниатюрная японка приблизилась, нежные пальчики коснулись моей исчерченной шрамами щеки. Я ощутил ее пахнущее яблоками дыхание:
