всё равно. Кувшин видишь?
— Ладно, — вздохнула девочка. — Пусть будет кувшин… Но Аллах не хочет смотреть моими глазами на кувшины!
— А на что хочет?
— Ты не будешь ругаться, дедушка Док?
— А должен?
— Ну, я, в общем… Вот.
Девочка, покраснев и потупившись, вытащила из-под кофты один из моих блокнотов. Так вот куда он делся!
— А я уж думал, потерял! — сказал я укоризненно. — Могла бы и попросить.
— Прости, дедушка Док, я хотела, но сначала забыла, а потом застеснялась… Ты не сильно сердишься?
— Вообще не сержусь… — сказал я рассеянно, разглядывая содержимое.
Это толстый дорогой скетчбук с отличной бумагой, одинаково годящейся как для карандаша, так и для акварели, и Нагма прошлась по нему и тем и другим, добавляя по вкусу пастель, маркер и даже гелевую ручку. То-то я эту ручку давно не видел…
Много портретов. Больше всего — Алианы, Нагма к ней неровно дышит, считая очень красивой. Из-за светлых волос, в основном, она от них млеет. Калидии, впрочем, тоже хватает, и некоторые портреты очень хороши — не столько по технике, сколько ухваченной сутью характера. Есть достаточно проработанные наброски Бераны, несколько разной удачности портретов матери — на мой вкус, слишком идеализированных. Пара автопортретов, сходство довольно формальное. Себя она пока видит и понимает плохо, это возрастное. С удовольствием отметил, что мои уроки не прошли даром — наброски сделаны по сетке, с разметкой, а не просто нарисованы абы как. Но интереснее другое — для этих портретов никто не позировал. Они нарисованы по памяти, без модели. Не без технических огрехов, но хорошо. У девочки есть умение правильно видеть. Это талант, остальное даётся практикой.
Перевернул страницу…
— Не обижайся, дедушка Док! — заторопилась Нагма. — Я пыталась смотреть на тебя глазами Аллаха, но он не захотел. Получилось… Ну, вот так.
— Вижу, — кивнул я.
Девочка честно попробовала нарисовать меня моложе, чем я сейчас, но вышло просто не похоже.
— Это так не работает, глазастик. Ты пыталась нарисовать то, чего нет, а не то, что должно быть. Не знаю, как лучше объяснить…
— Аллах не видит тебя молодым, да?
— Что-то в этом роде. Я и сам на этом попадался — думал, нарисую так, как хочу я, и станет по-моему. Но нет, мир не даёт рисовать что угодно, референс не строится. Это начинаешь чувствовать через некоторое время.
— Да, дедушка Док, я уже поняла, как будто карандаш не хочет. А если заставляешь, то картинка получается неправильная.
— Умничка. Мне много лет понадобилось, чтобы это понять.
Перелистнул ещё пару страниц — горы, Багха в разных ракурсах, замок…
— Нагма, откуда?.. — со страницы скетчбука на меня смотрит Змеямба.
Молодая, тут ей лет тридцать, не больше. Волосы без седины, причёска по плечи, решительный взгляд густо карих глаз — такой она была, когда мы познакомились. Отлично передано выражение лица — с равной готовностью улыбнуться другу или прищуриться в прицел. С улыбкой теперь у неё сложности, прищур оставил морщинки под глазами, но тогда она была хороша. Красивая и ещё молодая тётка, резкая, открытая, искренняя, слегка без башки. Я бы влюбился в неё, наверное, если бы не был женат. В неё многие влюблялись, но без толку — в постель путь был открыт, в сердце — нет.
— Я не знаю, дедушка Док. Аллах показал мне эту женщину. Я её никогда не видела, но, наверное, увижу. А ты её знаешь?
— Знал, — вздохнул я. — Сейчас она старше.
Увидев на следующей странице Слона, даже не удивился. Нарисованный в несколько цветов, быстрыми мазками с потёками краски, он тоже выглядит моложе. Отлично передано выражение лица — жёсткое, с досадливой складкой у губ, немного брезгливое и недовольное. Что-то не по плану пошло, видать.
— Мне кажется, он не злой, — сказала Нагма.
— Не злой, — задумчиво согласился я, разглядывая рисунок. — Просто для него задача важнее человека. Даже если этот человек — он сам.
— Ты его тоже знаешь?
— И весьма неплохо, зеленоглазка.
На следующей странице человек в капюшоне с почти не прорисованным лицом — оно скрывается в тени и похоже на маску.
— Этого я боюсь, — призналась Нагма. — Хотя он тоже не злой. Он… Как будто весь из железа и муравьиного яда.
— Из окаменевшего говна он, — буркнул я. Креон узнаваем даже без личного сходства, на одних ощущениях.
Я продолжил листать скетчбук, вглядываясь с лица на портретах, но больше никого не узнаю. Вот этот молодой человек, изображённый в разных ракурсах, кажется смутно знакомым — но нет, не вспомню. Его портретов несколько, некоторые в странном интерьере, наверное, он чем-то важен, но, как ни стараюсь, не приходит на ум. Старость не радость.
Ещё один человек встречается несколько раз — приятный лицом, но какой-то невдалый мужчина средних лет. Навскидку я бы сказал, что он пьющий, запущенный, потерянный и несчастный. У Нагмы отлично получается передавать характер. Его я точно не встречал, но он как будто на кого-то отдалённо похож.
Чем дальше, тем её рисунки становятся страннее — женщина, похожая и непохожая на Алиану, из которой рвутся на волю чёрные птицы; черноволосая девушка, истекающая чёрным дымом; Калидия — а может, и не она, потому что лицо залито кровью и закрыто руками… Мда, лучше бы эта девочка и дальше овечек на стене мелом рисовала.
— И какой сюрреалист тебя покусал, милое дитя? — мрачно спросил я.
— Меня не кусал никакой сурлист, дедушка Док! Но иногда, когда мне не спится, я лежу с закрытыми глазами и вижу всякие вещи. Если их сразу нарисовать, то не так страшно. Из бумаги они не вылезут!
Похоже, я не угадал. Девочка видит не референсы. Но что?
* * *
— Михл, Михл! — Алька стоит перед одетой в оболочку Калидией, перегородив узкую лестницу, и орёт, как потерпевшая. — Михл, скажи ей!
— Я всё равно пройду, не заставляй делать тебе больно, — бубнит синтетический голос.
— И куда это ты собралась? — интересуюсь я. — Пока оболочка на тебе, авторизация не слетит, что ли?
— Нет, — раздражение в голосе чувствуется даже через синтезатор, — если я в
