Джехути в гневе сверкнул глазами, но затем взял себя в руки и тихо произнес:
— Вот и помоги Самаэлю!
— Не знаю… не хочу обещать того, в чем не уверен. А не уверен я, потому что не исследовал различия между Двиджами и другими варнами. И потом, не надо мешать знание с практикой. Пока еще мои эксперименты, скажем так, не безупречны.
Ра специально нагнетал обстановку, хотя уже почти наверняка знал, что рептилоиды различаются между собой далеко не по варнам. И про эксперименты он тоже соврал. Неудач было много, но это не значит, что все эксперименты заканчивались плачевно. И самым главным козырем была сестра Самаэля — Уаджет, которая, как оказалось, тоже обладала телепатическими способностями. Ра и Маат взяли ее на Геб с самого начала. И Ра, не стесняясь, хотя и втайне от Маат, использовал ее не только в любовных игрищах, но и проводил с ней различные опыты. Он ожидал, что рано или поздно Уаджет ждет та же участь, что постигла ее соотечественников, и готовился к этому заранее. Собственно, она оказалась первым успешным экспериментом. Он не хотел подвергать ее риску, но к тому времени, как получил более-менее позитивные результаты, слишком долгое ожидание становилось опасным.
— Рептилоиды погибают из-за температурного стресса, — продолжил фалконец. — На своей планете они привыкли к определенной амплитуде изменения температуры, но здесь, на Гебе, условия иные. И если сказать короче, то эти отклонения вызывают нарушение ритмов биохимических процессов, что, в конечном счете, ведет к гибели. Но то, что предлагаю я — не так просто, и несет за собой слишком существенные последствия. После моего лечения, которое основывается на генетических изменениях, кровь рептилоида мутирует, и он станет теплокровным. Его тело сможет поддерживать постоянную температуру, не смотря на ее перепады. Это поможет ему адаптироваться на Гебе, но столкнет с другими проблемами: у него появится чувствительность к температуре. Он узнает жару и холод. Сможет обжечься или обморозиться. Да мало ли чего!
Тот тяжело вздохнул.
— А есть ли альтернатива? — спросил он.
— Альтернатива есть всегда, — Ра глухо воркнул. — В его случае — это смерть. Возможно, кто-то бы и смог ему помочь. Но не я. Я могу много. Но я не всемогущ… — Ра исподлобья взглянул на капитана, и, высокомерно воркнув, добавил: — По крайней мере, пока. Или ты не согласен?
Джехути оглядел присутствующих, решая, как поступить.
— Я бы не стал сильно беспокоиться о чувствах рептилоида, — продолжил Хорахте. — Он может и не выжить после мутации. Но даже если выживет, и ему не понравится его новая кровь, мы всегда сможем убить его снова.
Тот закатил глаза, но не стал спорить с бездушным созданием.
— Постарайся вылечить его, — лишь произнес он, стараясь не обращать внимания на цинизм фалконца.
Так, благодаря гению Хорахте, Самаэль выжил, но получил совершенно иную сущность. Когда он очнулся, то еще не знал, что за шутку сыграла с ним судьба. Он чувствовал себя ужасно и странно. Странно, потому что никогда в жизни он не испытывал подобного дискомфорта, и даже не мог вообразить, что с ним происходит?
Самаэля лихорадило. Он трясся, но не было никого вокруг, кто бы мог помочь. Он боялся шевельнуться. Даже вздохнуть. Всеми силами Самаэль пытался сдержать дрожь, но этого не удавалось, а когда он покрылся холодной сырой влагой, то смирился с мыслью, что умирает.
Спустя вечность в лазарете появился Имхехтеп. Он взглянул на дрожащего рептилоида и рассмеялся.
— Замерз ведь! Почему не накрылся одеялом? Вот, ведь все рядом!
Он заботливо накрыл Самаэля. Дрожь начинала сходить на нет.
— Я умираю?.. — если слышно спросил рептилоид, не открывая глаз.
Имхехтеп добродушно усмехнулся.
— Нет, дорогой, сейчас умирать уже поздно. У тебя был хороший шанс, а теперь придется привыкать к новому состоянию.
— К новому состоянию?
Самаэль резко открыл глаза и осторожно повернул голову к доктору.
— То, что ты чувствовал — это холод. Именно поэтому мы вынуждены носить что-то теплое, когда холодно. Или что-то легкое, когда жарко.
— Да, я знаю ваши особенности. Но к чему ты мне это рассказываешь? Мы же, по вашим понятиям, хладнокровные и не чувствуем температуру.
— Не хочу разочаровать тебя, мой дорогой. Но, поверь, это был единственный шанс спасти тебя. Ты почти умер! Но зато теперь ни жаркое солнце Геба, ни его холода тебе не страшны.
— Не понимаю тебя, старик! Что, в конце концов, происходит? Солнце Геба нагрело мою кровь? Что? Объясни нормально!
— Если хочешь, можно сказать и так. Мы же предупреждали тебя! Причем не один раз! Но ведь вас, молодежь, разве переубедишь? Твое сердце, в конце концов, не справилось. У тебя не осталось ни одного шанса выкарабкаться. Если честно, то, что сделал с тобой наш гений: за гранью моих понятий. Но даже ему пришлось попотеть, чтобы достать тебя с того света. И теперь твоя кровь похожа на нашу.
Самаэль согрелся под одеялом, но момент комфорта быстро прошел, и он начал потеть.
— Тебе, видимо, уже жарко, — сказал доктор, заметив капли на его лице.
— Это невыносимо, — простонал Самаэль. — Как вы с этим живете?
— Ничего, привыкнешь! — усмехнулся в усы Имхехтеп. — Трудно будет только поначалу. Но главное ты жив. И теперь Геб тебе больше не страшен!
Самаэль вопросительно посмотрел на старика.
— Ты хочешь сказать…
— Да, именно! Теперь тебе не страшны перепады температуры. Но я на твоем месте почаще бы навещал Хорахте. Хотя бы первое время. Кто знает, чем еще может грозить вам эта планета! А ваших мы отправили домой. Остались только те, кто согласился на подобного рода изменения.
Шли года. Менялся Геб, менялись нетиру, даже рептилоиды уже были не те, что при первой встрече с пришельцами. Лишь только на Сфинксе не происходило существенных изменений: ни один из созданных приборов до сих пор не показал удовлетворительных результатов. Но, не смотря ни на что, капитан Тот Хиби Джехути не желал сдаваться, и работа продолжалась, хотя отчаяние овладевало все большим и большим числом нетиру.
Пожалуй, Ра Хорахте оставался единственным, кого устраивало существующее положение вещей. Он все еще не хотел, чтобы Сфинкс улетал. Но он больше не боялся одиночества. Он устал от постоянно крутящихся вокруг него жаждущих бесконечных наслаждений. Оргии ему наскучили или, скорее, перенасытили его. Даже Маат теперь не казалась такой неудержимой. Ра уже не волновался, что когда-нибудь она его оставит. Нет, теперь на первый план вышли совсем другие причины.
Пираты. Ведь если Сфинкс вернется в Империю и откроет путь в эту галактику, то сагала, как магнит притянет сюда новые и новые экспедиции, в этом Хорахте не сомневался. Пираты никогда не пропускают подобных авантюр. Особенно, если заинтересованы в этом сами!
И фалконец решил подстраховаться. В свое время мысль остаться единственным обитателем планеты, если улетит Сфинкс, приводила Ра в смятение. Конечно, на Гебе все еще оставались поселения рептилоидов, да и догоны жили неподалеку, но захотят ли они остаться здесь навсегда, после отлета Сфинкса? Он не знал. И поэтому им завладела безумная идея основать собственный мир. Он работал над созданием высших супер-существ, которые, в конце концов, займут достойное место на его планете, а в случае необходимости защитят своего создателя.
Правда, эксперименты давались с трудом. Его нынешняя лаборатория не шла ни в какое сравнение с университетской. Знать бы с самого начала, что именно эти исследования однажды превратятся в главное дело его жизни, насколько бы быстрее пришли нужные результаты, ведь помимо генетических мутаций, ему приходилось работать над созданием нужного оборудования! Но фалконец не сдавался. Он стал одержим этой идеей, и посвящал ей почти все свободное от оргий и Маат время.
Не забывал фалконец и о собственном потомстве. Порой его раздирала досада: он не понимал, почему у них все еще нет птенцов? Он сделал все от него зависящее. Возможно, несчастный случай с Маат все еще оставлял скрытые следы шока, но ведь прошло уже столько лет! Ра не мог не заметить, что Маат с каждым годом становилась мрачнее. Они все еще любили друг друга, но появилось неприятное «но». Оно день за днем увеличивало возникшую между ними трещинку равнодушия. Хорахте забыл, через что ему пришлось пройти, чтобы добиться ее любви. Теперь она всегда была рядом, пусть даже не физически. Но это не играло значения. Фалконец знал, что она здесь сейчас, и завтра, и навсегда. И это знание постепенно превращало их любовь в обыденность.
