На самом деле оно и так не было особо заметно, но попробуй убеди в этом женщину, которая уверена в собственном несовершенстве. И откуда в императрице огромной империи такая неуверенность. Елизавете думалось, что всё идёт оттого, что в семье, где выросла принцесса Дагмара, не утруждали себя тем, что девочку надо было хвалить и почаще говорить ей какая она умница и красавица. В Данциге вообще церковь не поощряла восхваление женщин, убеждая людей, что женская красота это от лукавого* (*сатаны).
Перед Лизой императрица могла себе позволить быть честной и поэтому повинилась, что зря она так предвзято отнеслась к Ирэн Виленской.
— Хочу составить своё мнение об этой женщине, ты, Лиза, напиши ей, чтобы не переживала, пусть спокойно едет в столицу. Запиши её на приём, хочу с ней лично встретиться и поговорить. — Императрица редко кому назначала аудиенцию, поэтому уже только это могло помочь Ирэн преодолеть «злые языки».
Елизавета рассказала, что она всем фрейлинам раздала по баночке и по паре кусочков мыла. Императрица сказала зови, пусть рассказывают, что у кого получилось.
Громче всех восхищалась Надя Столич, которая ко всем подходила и говорила:
— Вот посмотрите, посмотрите, я без пудры, а они стали бледные.
Все с улыбкой воспринимали ничем не замутнённую радость юной, а Надя была самой младшей из фрейлин, ей только-только исполнилось семнадцать лет, фрейлины. Конечно, веснушки у Нади не исчезли, и не то, чтобы они сильно побледнели, это могла заметить только Надя, потому как остальные и так не замечали эти «поцелуи солнца» на юном лице княжны Столич.
В такой момент шумной женской беседы, перемежающейся смехом, ахами и вздохами, и вошёл император.
Фрейлины сразу подобрались, поклонились и повинуясь кивку императрицы разноцветной стайкой вышли из гостиной.
Мария Алексеевна была рада видеть мужа, обычно он появлялся только к обеду, если позволяли дела, и каждый раз, когда ему это удавалось, был праздником для неё и для детей. А здесь ещё утро, а он уже пришёл к ней.
— Дорогой…
— Дорогая…
Они начали говорить вместе и дружно рассмеялись.
— Говори сначала ты, — попросила Мария мужа
И император рассказал супруге про письма из Никольского уезда, про мыло, про сталь, про булат.
— Я знаю, — сказал он, — что тебе по каким-то причинам неприятно, что я выделяю Лопатина…
— Нет-нет, — прервала супруга императрица, — я была неправа, эти люди многое делают для империи, для нас, — произнося это императрица подумала, что впервые не старается спрятать от мужа правую щёку, это было приятно, — поэтому ты прав, а я… я была слишком недальновидна. Прости.
Император несколько ошарашенно смотрел на жену, не понимая, что могло так резко изменить её мнение:
— Значит ты не будешь возражать, если я подпишу присвоение баронского титула Лопатину?
— Конечно, нет, — императрица замотала головой, понимая, что муж до сих пор не подписал документ только из-за того, что думал как ей будет неприятно. В груди разлилось тепло.
— Он любит меня, — подумала императрица и нежно поцеловала супруга
Император уже выходил, когда Мария Алексеевна решила сказать ему, что собирается встречаться с Ирэн и даже начала говорить:
— Я…
Александр, уже стоя возле дверей, обернулся:
— Ты что-то сказала?
Но, непонятно по какой причине императрица передумала об этом говорить:
— Нет-нет, просто хотела спросить, ты сможешь быть сегодня на обеде?
И улыбнулась, когда Александр кивнул.
Сам же император сразу же как только вышел из голубой гостиной послал гвардейца в канцелярию с приказом подготовить документы на присвоение титула помещику Лопатину и принести на подпись. Он даже не собирался проводить этот документ через государственный совет, воспользовавшись своим правом единоличного решения, когда дело касалось стратегических интересов империи.
* * *
Елена Михайловна Виленская не могла спать. Сегодня ночью ей приснилось, что брат провожает её на вокзале. Она садится в поезд, устраивается в шикарном купе и смотрит в окно, чтобы, как и всегда помахать брату рукой. И вдруг видит, что Сергей стоит на перроне, но не один, а рядом с ним стоит она… Ирэн и рядом с ней сын. И баронесса стучит в окно поезда, но брат больше её не слышит, он всецело поглощён Ирэн и сыном. Поезд трогается, баронесса падает и вдруг обнаруживает себя в закрытой без окон комнате, обитой мягкими грязными матрасами.
Елена Михайловна вскочила, она тяжело дышала, с облегчением осознавая, что это был всего лишь сон. Вдруг она вспомнила, как брат говорил, что император подписал прошение о разводе. Недолго думая, баронесса зажгла свечи и пошла в кабинет Сергея.
Она довольно быстро нашла ключ от несгораемого шкафа с документами. Сергей доверял семье и ей, и никогда ничего далеко не прятал.
Бумаг в шкафу было много, но баронессу интересовала только одна. Вскоре ей повезло, и она нашла документ с подписью императора, заверенный печатью императорской канцелярии.
Елена Михайловна посмотрела за окно, уже светало. Значит скоро наступит утро, и она поедет в главную коллегию. Она не пойдёт к семейному законнику, тот сразу же оповестит брата, нет она не настолько глупа. И баронесса расхохоталась. Если бы в этот момент её кто-то увидел, то сразу же вызвал бы бригаду из скорбного дома.
Седые волосы разметались из-под чепца, глаза лихорадочно горели, смех хрипло вырывался из горла.
Те из слуг, кто уже проснулись, подумали, что это нечистая сила шалит. Кухонные слуги, которые вставали раньше всех, испуганно перекрестились.
А старшая Виленская аккуратно взяла документ и с улыбкой на лице пошла досыпать. Теперь она точно знала, что кошмар ей больше не приснится. Она избавит Серёжу от этой женщины. Он сам слишком деликатен, но старшая сестра не даст его в обиду.
Глава 35
Никольский уезд. Три дня спустя.
Утро принесло радостные новости. Лопатины завтракали, когда в поместье приехал нарочный из города. Наместник писал, что пришли документы на титул и наградные для Леонида Александровича. Приглашал сегодня к обеду.
Отдельной радостью для Ирэн стало письмо от Елизаветы Тумановой, которая писала, что императрице очень понравились кримы, и она выразила желание лично встретиться с Ирэн.
Забела, который снова проживал в поместье, сказал, что это очень хороший знак. Если императрица после аудиенции ещё и выкажет интерес к Ирэн на приёме, то можно не волноваться о том, как примут Лопатиных в столице. Это будет лучшей защитой от злопыхателей.
Вторую часть письма Ирэн графу не стала показывать. Там было описание того, что сейчас носят в столице, рекомендации, где быстро пошить платья, и совет по поводу тех фасонов, которые Ирина себе наметила.
На приём к императрице точно не стоило идти в платье по кравецкой моде. Императрица считала, что имеет несовершенную фигуру и её ввергало в ужас, что придётся надевать платья без корсетов. Поэтому могла не оценить, если кто-то решит таким образом выделиться.
Но на мануфактурной выставке или на приёме в мануфактур-коллегии по случаю начала выставки, это будет вполне уместно, тем более что там будет много гостей из иностранных посольств, и Ирина не будет там смотреться «белой вороной».
Елизавета также передавала привет графу Забела. И Ирине впервые пришла в голову мысль, что всё-таки есть здесь какая-то романтическая тайна, если не со стороны графа, то со стороны Елизаветы.
— Интересно будет взглянуть на них вместе, — подумала Ирина. Елизавета ей представлялась стройной, высокой девушкой с умным лицом, выразительными серыми глазами и упрямым подбородком. Не было ещё фотографий, а в окружении Ирины, кроме графа Андрея, никто не мог ей рассказать, как на самом деле выглядит Елизавета Туманова. Но Забела никогда бы не стал выражать своё мнение о внешности друга, поэтому для Ирины образ Елизаветы был именно таким, каким она его себе вообразила.
