— Все так говорят до первого своего Переворота, — отозвалась Сардинка. — А потом все иначе. Как только понимаешь, что Переворот и впрямь может случиться с тобой… Ну, это все меняет.
— Мы просто предпримем меры, чтобы его остановить, вот и все. Примем меры, чтобы его контролировать. Разве вы тут ничего не можете предпринять?
Стянув полосатые перчатки, Сардинка положила их на стол и принялась растирать голые пальцы, подула потом на кончики их и взяла из корзинки большой хлебный крендель с солью. Эдди с удивлением заметил, что в перчатки ее встроены массивные, почти каменные с виду усилители для костяшек и что сами перчатки слегка подергиваются, будто живут собственной жизнью.
— Разумеется, кое-что сделать можно, — ответила она. — Привести в боевую готовность пожарных и полицию. Нанять дополнительную частную охрану. Чрезвычайное управление освещением, дорожным движением, электропитанием, информацией. Открыть убежища и набить их аптечками первой помощи. И предупредить все население. Но когда город говорит своим жителям, что надвигается Переворот, это стопроцентная гарантия того, что Переворот состоится… — Сардинка вздохнула. — Я уже работала на Переворотах. Но это будет крупный. Большой и черный. И он не закончится, не может закончиться пока все и каждый не поймут, что он позади, и почувствуют, что с ним покончено.
— Но в твоих словах нет смысла.
— Разговоры о Переворотах не помогут, Эдди. То, как мы с тобой вот тут о нем разговариваем — мы сами становимся частью Переворота, понимаешь? Мы здесь из-за Переворота. Мы встретились благодаря Перевороту. И мы не можем разбежаться, пока не отбушует Переворот. — Она пожала плечами. — Ты можешь уехать, Эдди?
— Нет… не прямо сейчас. Но у меня тут дела.
— И у всех остальных тоже.
Хмыкнув, Эдди допил еще одно пиво. Пиво здесь ну просто фантастика.
— Это ж какая-то китайская игра «растяни ниточку».
— Да, знаю о ней.
Эдди усмехнулся:
— А что, если мы разом перестанем тянуть? Мы можем перетерпеть. Уехать из города. Книгу я выброшу в реку. Сегодня мы с тобой могли бы улететь в Чаттанугу. Вместе.
Она рассмеялась:
— Но ты ж, однако, этого не сделаешь.
— Значит, ты меня все же не знаешь.
— Ты плюнешь в лицо своим друзьям? А я потеряю работу? Дорогая цена за красивый жест. За претензию одного молодого человека на свободу воли.
— Я не выделываюсь, дамочка. Испытай меня. Что, слабо?
— Значит, ты пьян.
— Ну, есть немного. — Он рассмеялся. — Но не шути над свободой. Свобода — это самое что ни на есть настоящее в мире.
Он встал и отправился на поиски туалета.
По пути назад Эдди остановился у платного телефона. Скормил в него десять пфеннигов и набрал Теннеси. Ответила Джалия.
— Который час? — спросил он.
— Семь вечера. Ты где?
— В Дюссельдорфе.
— О… — Она потерла нос. — Судя по шуму, ты в каком-то баре.
— В точку.
— Чего новенького, Эдди?
— Я знаю, ты в людях ценишь честность, — объявил Эдди. — Поэтому я решил рассказать тебе, что у меня намечается роман. Я встретил здесь одну немку, и, откровенно говоря, она просто неотразима.
Джалия сурово нахмурилась:
— И у тебя хватает наглости пороть эту чушь, когда на тебе специфик.
— Ну да. — Он стянул окуляры и снова уставился в монитор. — Извини.
— Ты пьян, Эдди, — заявила Джалия. — Ненавижу, когда ты пьян! Ты способен наговорить и наделать все что угодно, когда ты пьян и на другом конце телефонного провода. — Она нервозно потерла последнее прибавление к татуировкам на скуле. — Это что, одна из твоих дурацких шуточек?
— Да. Да, на деле это так. Шансы восемьдесят против одного, что она меня тут же и отошьет. — Эдди рассмеялся. — Но я все равно намерен попытать счастья. Поскольку ты не даешь мне жить и дышать.
Лицо Джалии застыло.
— Когда мы говорим лицом к лицу, ты всегда злоупотребляешь моим доверием. Вот почему я не хотела, чтобы дело зашло дальше виртуалки.
— Да брось, Джалия.
— Если думаешь, что будешь счастливее с какой-то там виртуальной извращенкой в Европе, давай, мне не жалко! — с вызовом бросила она. — Я только не понимаю, почему ты не можешь заниматься этим по кабелю из Чаттануги.
— Здесь Европа. Тут говорят о реальном опыте.
Это Джалию шокировало.
— Если ты действительно прикоснешься к другой женщине, видеть тебя больше не хочу. — Она прикусила губу. — И виртуалкой заниматься с тобой тоже. Я серьезно, Эдди. Сам знаешь, что я серьезно.
— Ага, — отозвался он. — Знаю.
Эдди повесил трубку, забрал из автомата мелочь и набрал номер своих родителей. Ответил отец.
— Привет, Боб. Лайза дома?
— Нет, сегодня у нее вечер оптического макраме. Как Европа?
— Другая.
— Рад тебя слышать, Эдди. У нас вроде как недостаток в деньгах. Но я могу уделить тебе немного непрерывного внимания.
— Я только что бросил Джалию.
— Хороший ход, сынок, — деловито отозвался отец. — Прекрасно. Очень серьезная девушка эта Джалия. Слишком уж пуританистая для тебя. Парню твоих лет нужно встречаться с девчонками, которые прямо из кожи вон лезут.
Эдди кивнул.
— Ты ведь не потерял специфик?
Эдди поднял очки на цепочке, показывая их монитору:
— Все тип-топ.
— Сперва я тебя даже и не признал, — сказал отец. — Эд, ты такой серьезный парень. Взваливаешь на себя массу всякой ответственности. Столько времени в разъездах, все программы да программы. Мы с Лайзой все время говорим о тебе по сети. Ни один из нас и дня не работал до тридцати, и всем нам это только пошло на пользу. Тебе надо пожить, сынок. Найди себя. Нюхай розы. Хочешь остаться на пару месяцев в Европе, забудь о курсе алгебры.
— Это исчисление, Боб.
— Как скажешь.
— Спасибо за добрый совет, Боб. Я знаю, ты от чистого сердца.
— Хорошие новости о Джалии, сынок. Ты же знаешь, мы не хотим обесценить твои чувства, и мы никогда ничего, черт побери, тебе не говорили, но ее стекло действительно противно. Лайза говорит, у нее нет эстетических чувств. А это, скажу тебе, немало для женщины.
— Узнаю маму. Поцелуй за меня Лайзу.
Он повесил трубку и вернулся за столик на тротуаре.
— Наелся? — спросила Сардинка.
— Ага. Вкусно.
— Спать хочешь?
— Не знаю. Может быть.
— Тебе есть где остановиться, Эдди? Номер заказан?
Эдди пожал плечами:
— Нет. Я обычно не заморачиваюсь. Какой в этом смысл? Гораздо веселее поступать по обстоятельствам.
— Хорошо. — Сардинка кивнула. — Действовать по обстоятельствам всегда лучше. Никто не сможет нас выследить. Так безопасней.
Она нашла им пристанище в парке, где группа активистов художников и скульпторов Мюнхена воздвигла сквотерские павильоны. Учитывая, какими бывают сквотерские павильоны, этот был довольно приятный, новый и в хорошем состоянии: огромный мыльный пузырь из целлофана и искусственного шелка. Хрусткая желтая пузырчатая пленка пола накрывала пол-акра. Убежище было нелегальное, а потому анонимное. Сардинке оно, похоже, пришлось весьма по вкусу.
Стоило им пройти через воздушный шлюз на молнии, Сардинка и Эдди оказались вынуждены больше часа изучать и осматривать мультимедийные творения художников. Хуже того, сразу после этого мучения экспертная система подвергла их дотошному экзамену, безжалостно донимая при этом сокровенными догматами эстетики.
Такая пытка оказалась для большинства сквотеров слишком высокой платой за ночлег. Павильон, хотя и привлекательный снаружи и изнутри, был заполнен лишь наполовину, и многие из тех, кто явился сюда усталым как собака, сломя голову бежали от современного искусства. Глубокий Эдди, однако, как бывало это почти всегда, получал в таких вещах высший балл. Благодаря ловким ответам на загадки компьютера он отвоевал себе приятное местечко, одеяло, непрозрачные занавески и даже собственную прикроватную лампочку. Сардинка, напротив, скучала и на вопросы отвечала односложно, а потому не получила дополнительно ничего, кроме подушки и места на пузырчатой пленке среди прочих филистеров.
Эдди не преминул вовсю попользоваться переносной кабинкой платного туалета и купил мятных таблеток и холодной минералки в автомате. Он уже устроился поуютнее, когда полицейские сирены и отдаленные и астматические, судя по звуку, взрывы не придали очарования ночи.
Сардинка, похоже, вовсе не спешила уходить.
— Можно мне посмотреть твою гостиничную сумку? — попросила она.
— Конечно.
Чего бы ей ее не посмотреть? Она ведь ему эту сумку и дала.
Он думал, она собирается снова изучить книгу, но вместо этого из недр сумки она извлекла небольшой целлофановый пакет и дернула за шнурок, его вскрывающий. С химическим шипением и смутной жаркой вонью катализатора и дешевого одеколона пакет развернулся в красочный комбинезон. У комбинезона были комично широкие штанины, рукава с оборками, и по всему нему шел праздничный и шутовской рисунок из открыток двадцатого века с сомнительного свойства видами купальщиц.
