Дверь позади раскрылась, и двое дюжих колесничих в халатах медицинской службы аэропорта, наброшенных поверх изумрудных комбинезонов, вкатили внутрь живокресло. На скуле каждого имелась легкая припухлость, какая возникает от недавно имплантированного подкожного микрофона; в левой ушной раковине покоился конус динамика, соединенного с микрофоном серебристым волоском провода.
Мальчишка послал в плечо Фнада второй заряд из шокера, и только после этого Жиль затих окончательно.
— Всё, всё! — произнес один из колесничих, у которого над воротником виднелся край узора динамической татуировки. Морщась, он похлопал себя по уху. — Нормально, Шунды?
— Нормально?! — хрипло выдохнул Шунды Одома и коснулся браслета, отключая сигнал. — Вашу мать!! Да он меня чуть не прикончил! Почему так долго?
— Куча шишек в зале, с ними охрана. Ждали, пока уйдут. — Татуированный склонился над Фнадом, вглядываясь в лицо. — Ну теперь-то хлопец вырубился...
— Аххх! — Шунды, приподнявшись на цыпочках и не снимая очков, сунул лицо под струю воды из крана. Развернувшись, он оглядел помощников, которые подхватили Фнада под мышки и усаживали в кресло. Одома шагнул к ним, остановился, покачиваясь с носков на пятки и обратно. Изумрудные блики от скрытых светильников медленно ползли по его круглой бледной физиономии. Самым примечательным был рот: уголки опущены так, что он напоминал туго натянутый лук, и это придавало лицу выражение непроходящей брезгливости.
— Прыскалка! — сказал Шунды. — Если б я такой прыскалкой в летающий остров пульнул, он бы весь растворился! А этот еще дергался! Представляете?!
— У тебя хорошая прыскалка, Шунды, — попытался успокоить его татуированный, прилаживая к покоящимся на подлокотниках запястьям Фнада полупрозрачные слизистые трубки. На концах их были катетеры, напоминающие длинные острые клыки. Живокресло еле слышно вздохнуло, принимая в свои объятья пациента. Оно существовало для того чтобы заботиться о каждом, кто сел в него, как любящая мать о младенце. Натянутую сухую кожу на широкой спинке усеивали большие бледные бородавки — органические верньеры и кнопки. Второй ‘медбрат’ повернул что-то, и внутри биомеханизма заурчало. Живокресло опекало пациента по своему усмотрению, но его работу можно было корректировать. Протянувшиеся к запястьям Фнада трубки наполнились мутно-розовой жидкостью.
— И еще шокер! Он меня пытался схватить после первого раза! Тишка, вот скажи, если я в тебя ебану шокером, ты сразу, с первого раза вырубишься?
— Так то я... — ухмыльнулся колесничий. — Ну ты сравнил, меня и...
— Ты с кем разговариваешь? — процедил Шунды и медленно пошел к нему. — Кто, по-твоему, перед тобой?
Ухмылка сразу покинула Тишкино лицо — оно приобрело выражение, которое ясно давало понять, что тот, кому это лицо принадлежит, искренне, по-настоящему глубоко сожалеет о том, что только что произнесенные слова слетели с его глупого языка.
— Извиняюсь, — пробормотал он, медленно откатываясь. — Я... вы не...
Шунды шел на него, и стоящий чуть в стороне татуированный решил уже, что невоздержанному на язык Тишке настал кирдык, но тут Жиль Фнад пошевелился и дернул головой. Веки его затрепетали.
— Больше! — заорал Шунды, отпрыгивая к стене и вытягивая перед собой руку с зажатым между пальцами шокером. — Больше дайте! Вы его усыпите или нет?!
Татуированный крутанул верньер. Гул внутри живокресла стал громче, жидкость в трубках налилась густым красным цветом. Трое замерли, глядя на Жиля Фнада. Тот больше не шевелился. Шунды Одома рывком стащил с головы кепочку, обнажив выбритое пятно на макушке. В центре его поблескивал кружок эго-форминга. Одома поднял руку и осторожно подкрутил настройку.
— Этот зверь Асю и Ника в ад отправил, — плаксиво произнес он, позевывая от пережитого испуга. Форминг уже начал действовать: губы Шунды поджались, голос стал жалобным. — И весь Хрусталь сжег, а там пятьсот человек... За ним даже аякса послали, но он все равно ушел. Послушайте, я хочу, чтоб пока мы будем ехать, подготовили бункер. Вам понятно? Магадан, распорядись, пожалуйста.
Татуированный давно привык к искусственным сменам настроения Одомы. Он кивнул и поднял руку, прикасаясь пальцем к динамику в ухе.
Минуту спустя в зале аэропорта скучающие люди, уже успевшие забыть про развлечение в виде прибытия нескольких Очень Важных Персон, получили новый повод для пересудов. Два медбрата-колесничих быстро прокатились к центральным дверям, толкая перед собой живокресло с неподвижным телом больного. Рядом семенил мальчик с кривым ртом и в больших зеркальных очках, то и дело всхлипывающий и слегка ненатурально, но с напором причитающий:
— Папа! Что с тобой, папочка?!
Это вызвало прилив сочувствующих охов и бестолковых предположений о том, какая беда приключилась с господином в кресле. Медбратья, живокресло и любящий сын пронеслись сквозь услужливо распахнувшиеся плексигласовые двери и скрылись в горячих испарениях, которые заменяли воздух над стоянкой аэропорта. Вскоре с этой стоянки вырулил ощетинившийся антеннами черный микроавтобус, украшенный молочно-белой прямоугольной плоскостью солнечной батареи на крыше.
Развернувшись, он взял направление в сторону реки, за которой открывался пологий левый берег, уже давно занятый Университетами под общежития. В сотне метров над микроавтобусом тем же курсом, но гораздо быстрее, двигался похожий на фаллос вагон струнника, из которого Данислав показывал Нате крыши городских достопримечательностей.
— Разве здесь ни одного завода? Или инкубатора? — удивлялась Ната, привыкшая к фабричным и сельскохозяйственным округам запада. — Как же так?
— Понимаешь, мы же в Восточном Сознании, а не в Западном, — объяснял Дан. — Здесь промзоны не распределены кругами вместе со спальными и административными полосами. Тут не кольца, а скорее такие... пятна. Специализированные автономии-подсознания — в одних стоят заводы, в других офисные корпуса крупных корпораций, а здесь — Университеты. У них вынужденное взаимосотрудничество налажено, эти теми управляют, а те этим продукцию производят... Есть автономия Мозгов — там все лежат в жизнеобеспечивающих люльках, соединенные в локалке через нейро-кремниевые преобразователи с хорошим битрейтом, и просчитывают всякие задачи на заказ... А университетское подсознание держится на образовании, сюда съезжается молодежь из обоих полушарий. Стоит дорого, но зато обуча.т хорошо. Ну и плюс это центр научного истеблишмента.
Ната серьезно кивала и смотрела вниз, бесстрашно опершись локтями на ограждение, тянувшееся вдоль узкого балкончика по периметру струнника. Сзади из окошек выглядывали пассажиры. От встречного ветра балкончик был защищен аэрационным пологом.
А Дан высоты боялся. Вначале, когда Ната вытянула его из салона наружу, он побледнел и почувствовал тошноту. Сейчас слегка приободрился, хотя перегибаться через ограждение все равно не решался.
Вагон уже миновал реку, внизу потянулся пологий левый берег — правильные геометрические фигуры стального цвета среди пушистых зеленых пятен. Дан пригляделся к Нате, шагнул вперед и обнял ее за талию.
— Как красиво здесь, — сказала Ната.
— Ага.
Она перегнулась через перила, и хотя Дан знал, что под ними статис-поле, ему вновь стало не по себе. Он положил одну руку на плечо Наты, а второй стал показывать.
— Вон те корпуса — это Университеты, а вон, видишь, из красного гранита, — это Красный Корпус.
— А вот это? — Ната указала на высоченные пенометаллические штанги, между верхушками которых строители протягивали горизонтальные плоскости керамической арматуры.
— Там строят Верхний Слой. Пытаются так бороться с перенаселением.
— Разве у нас перенаселение? — удивилась Ната.
Данислав почесал затылок.
— Ну, нет, демографический переход давно произошел. Но живут кучно, понимаешь? Все стремятся в определенные места, которых не так уж и много. В Западном Сознании, ты ж знаешь, уже несколько двухслойных мегаполисов.
Они замолчали: Ната разглядывала пейзаж, а Данислав — Нату. Ладонь лежала на ее талии. Потом он подумал-подумал — и прикоснулся к ней второй рукой, теперь ниже талии. Ната то ли не заметила, то ли сделала вид, что не замечает. Данислав опустил руки еще ниже, провел по бедрам...
Юбка на ней была короткая: когда он увез ее из инкубаторского поселка, где все ходили в комбинезонах или старомодной одежде, Ната, обнаружив, насколько далеко шагнула мода, стала одеваться, как героини голографического аниме-кавай. Сейчас на ней были серебристые колготки из очень тонкого пластика, мини-юбка и зеленая безрукавка. В волосах сидел крупный жук с золотистым панцирем и вытянутым тельцем такой формы, чтобы его удобно было брать в руку. К поясу юбки крепилась мини-сумочка, а в саму юбку была прошита напоминалка, высоким голоском говорившая с владелицей, если та что-то роняла или забывала. Такая одежда не то чтобы портила ее, но и не очень шла — главным образом потому что девочкой-то Ната не выглядела. Она производила впечатление юной — и в тоже время вполне зрелой женщины. Почувствовав под руками гладкую холодную поверхность колготок, Дан прижал к ней ладони и стал медленно задирать юбку. Ната тут же отвлеклась от созерцания пейзажа, обернулась и отодвинула его руки.
