Снег давно перестал.
Грегорьян докурил трубку, выколотил о каблук, дочиста выскреб чашечку.
– А ты знаешь, каким образом потерялся Арарат? – спросил он. – Интересная история.
– Расскажи, – попросил чиновник. Их компаньон промолчал.
– Первый, ключевой момент, без которого не было бы всего остального. Верхняя часть города расположена над отметкой самого высокого зимнего прилива. Ну, конечно же, первая волна накрывает Арарат полностью, но он и построен с расчетом на такую нагрузку. Долго ли, коротко ли, но шторм утихает, и наша верхушка превращается в остров. Такой себе сухой пятачок, очень удобный с военной точки зрения: совершенно изолированный, укрепить его проще простого, защищать от противника – и того проще. В период Третьего воссоединения Оборона Системы организовала здесь планирующий центр. Тогда-то его и прикрыли защитой. Вполне возможно, что подобных засекреченных объектов на планете десятки.
Волшебник поворошил костер, в небо рванулся вихрящийся сноп искр.
– Как и обычно, ОС замаскировала свою причастность к этому делу, действуя через некую гражданскую организацию, находившуюся под номинальным руководством Отдела экспансии цивилизации, причем контроль над этой организацией осуществлялся через еще одну липовую гражданскую организацию – специально для этого созданную. Во время все того же Воссоединения, в конце фазы активных боевых действий, произошла реорганизация, и тогда…
Слова накатывались размеренными, монотонными волнами; чиновник слушал вполуха – его интересовал не столько рассказ, сколько рассказчик.
Грегорьян сидел на корточках, чуть упираясь в пол длинными мощными руками; сейчас этот добрый папаша напоминал скорее зверя, чем человека. Зверя опасного, подобравшегося перед прыжком. На широком лице играли багровые отблески костра, ярко вспыхивали зубы оскаленного в ухмылке рта.
– Проходили десятилетия. Организации возникали и ликвидировались, поглощали друг друга, передавали друг другу права и обязанности, выбирали новое руководство, отделялись от родительских структур, чтобы вести самостоятельное существование. К тому времени, как Океан отступил и началась Великая весна, Арарат намертво завяз в политических хитросплетениях Системы. Вытащить его из этой трясины, рассекретить, не было никакой возможности.
Это какая же глупость, какой идиотизм! Целый город, огромный труд, измеряемый сотнями тысяч человеко-лет, пал жертвой канцелярских дрязг. И это – всего лишь крохотный пример, дающий представление о невидимой сети нелепостей и бессмыслиц, которой опутали нас власти предержащие.
Голос Грегорьяна казался до жути знакомым, да и лицо его, если присмотреться получше, было исправленным и дополненным изданием лица Корды.
– Красиво говоришь, – заметил чиновник. – Ну прямо как твой папаша.
– Не забывай, – вскинулся Грегорьян, – что ты мне абсолютно не нужен. Мне вполне достаточно общества Пуфа. – Он указал на неподвижную фигуру, сидевшую по другую сторону костра. – Если тебе так уж не терпится умереть, я готов…
– Да нет, это я так, между прочим.
Волшебник расслабился, весь его гнев исчез так же внезапно, как и появился.
– Собственно говоря, это правда. Да, конечно же, всю информацию я получил от Корды. Один из его любимых проектов. Это ж сколько лет он угробил на попытки рассекретить Арарат, на битвы с призраками и ветряными мельницами. Лаокоон, задушенный бюрократической тягомотиной. – Грегорьян откинул голову и громко расхохотался. – А нам с тобой на все это начхать, верно? Ну растратил дурак свою жизнь на дурь – так он дурак и есть. А мою записную книжку ты, конечно, не принес.
– Я забыл ее в чемодане. Во флаере.
– Ладно, ничего. Не очень-то она мне и нужна – так, детские воспоминания. И вообще всем нам нужно уметь расставаться с вещами.
– Я бы хотел задать тебе один вопрос, – осторожно начал чиновник. Грегорьян молча кивнул. – Что ты получил от Земли? Запрещенную технологию? Или вообще ничего?
Грегорьян приставил палец ко лбу, словно обдумывая очень серьезную проблему, а затем широко ухмыльнулся.
– Вообще ничего. Просто хотел, чтобы Корда послал кого-нибудь на мои розыски. Наживка – а он, конечно же, заглотил ее вместе с крючком и поплавком.
– Тогда я, пожалуй, пойду.
Грегорьян коротко хохотнул. Внезапный шквал прижал пламя костра к земле; лицо волшебника исчезло, он превратился в черный силуэт, четко прорисованный на зеленоватом фоне окна. На за пястье угольно-черной руки ярко вспыхнула комета. Затем татуировка сдвинулась с места, доплыла до локтя, потускнела и угасла. Вспыхнул второй знак, третий, они ползли под кожей Грегорьяна, как искорки по остывающей головешке.
– Останься, – покачал головой волшебник. – Нам есть о чем поговорить.
“О чем?” – подумал чиновник, но Грегорьян явно не торопился с ответом.
Город круто спускался к серой, с серебряными пятнами озер, равнине; где-то там, за этой равниной, на самом горизонте невидимо притаился Океан – яростный зверь, изготовившийся к прыжку. Ветер приносил резкие запахи изолиственницы и коричного мирта.
Костер был разложен на одной из верхних террас, в плоском, с выкрошенными краями углублении – в свинячьем, если пользоваться терминологией Грегорьяна, корыте. Как и весь Арарат, терраса носила следы сильной эрозии. Из скругленных стен торчали крюки, назначения темного и непонятного. Все помещения были забиты кораллами и ссохшейся грязью. Из зарослей раковин высовывались растрепанные концы раковин, ребра каких-то морских тварей. Кое-где тускло поблескивали элементы круговой ооороны – адамантиновые плиты, гладкие и незамутненные, словно только что с завода. Эти небеленые заплаты на почтенном рубище древнего города выглядели совершенно дико, резали глаз, но встречались, к счастью, довольно редко.
С местными достопримечательностями чиновник ознакомился в самом начале, прежде чем Грегорьян приковал его к углеродно-волоконной свае. Теперь же в поле зрения была только штабная комната, под завязку забитая припасами, и – с другой стороны – широкий, открытый всем ветрам мир. Сзади на него пялились улицы – спина чиновника ощущала их пустоту и заброшенность так же отчетливо, как жесткий холод сваи.
– Я принимаю твое предложение.
– Какое там еще предложение? – лениво удивился Грегорьян.
– Я хочу стать твоим учеником.
– А-а, вот ты про что. Да нет, у меня и в мыслях такого не было. Я просто хотел придать тебе побольше уверенности, чтобы ты уж точно сюда добрался, – вот и все.
– И все же.
– Ми-лай, да ты и не представляешь себе, что это такое. Я могу отдать тебе любой, абсолютно любой приказ. Ну, скажем, распять на кресте собаку. Или убить незнакомого, ничего тебе не сделавшего человека. А как же иначе изменить твою психику? Я могу даже захотеть, чтобы ты отодрал старину Пуфа. Ну как, справишься? Прямо здесь и сейчас.
Пуф сидел напротив них, спиной к бесконечной равнине. В свете, лившемся из окна, его лицо выглядело опухшим, нездоровым. Тусклые, немигающие глаза лавочника никак не реагировали на разговор, столь непосредственно его касавшийся. Чиновник замялся.
– Если без этого никак – справлюсь.
– Врать бы хоть научился. Нет, ты останешься в кандалах, у этой своей сваи. Останешься до самого прилива. А потом умрешь. Это неизбежно. Снять кандалы могу только я – а я своих решений никогда еще не менял.
На Арарат навалилась полная, ватная тишина. На мгновение чиновнику показалось, что он слышит далекий шепот Океана.
– Послушай, – сказал Грегорьян, – а как ты думаешь – сохранились еще оборотни или нет?
– Так ты же послал своему папаше голову, – поразился чиновник.
– Голову? Этот дешевый трюк я провернул с помощью лабораторного оборудования, оставшегося от Корды. Тут скопилась уйма богатых трупов – неизбежный побочный продукт моих деньгораздобывательных операций. Подумал я, подумал и использовал одну из старых, тупых голов на доброе дело. Надо же было папашу порадовать. Но ты – ведь ты, говорят, встретил в Коббс-Крике лисоголового оборотня. Даже с ним беседовал. Так что ты об этом думаешь? Он что, настоящий был? Говори честно, сейчас-то какой смысл тебе врать.
– Мне тогда сказали, что это природный дух…
– Ты что, серьезно?
– Но… Ну, скажем, так. Варианта тут ровно два – либо один из твоих героев решил устроить маскарад, либо это и вправду был оборотень. Во всяком случае он не был какой-нибудь там галлюцинацией, настоящее живое существо, такое же реальное, как ты и я.
– Ы-ы-ы-ы!
Было не совсем понятно, чего в этом стоне больше – боли или удовлетворения. Затем Грегорьян извлек из ножен оригинальный, вороненой стали нож с рукояткой из чертовой кости.
– Прожарился, наверное, в самый раз.
Он обогнул потухающий костер, присел на корточки и аккуратно вырезал со лба Пуфа длинный ремешок кожи. Крови почти не было. Кожа старика фосфоресцировала, хотя и совсем иначе, чем Ундинины иридобактерии. Там свечение было яркое, радужное, здесь же – тусклое, чуть зеленоватое.
