Ознакомительная версия.
Койот кивнул.
– Думаю, да.
– Не обязательно все получится, – продолжила я. – Берликорн в снах – могущественное создание, Он поймёт, что мы пытаемся напасть на него. Но Белинда и я – дронты. Берликорн боится дронтов, потому что не может управлять их историей. И теперь мы в два раза сильнее. Тем не менее он опасный противник. Я могу на тебя положиться?
Я думала, что из них двоих больше сомневаться будет Белинда, но, хотя я чувствовала Тенью ее страх, она согласилась, и я благословляла ее за это. А Койота что-то беспокоило.
– Сивилла Джонс, – прошептал он, – Джон Берликорн… Это он поднял меня из могилы.
– Что?
– Я приехал сюда не только из-за вас, но и из-за Джона Берликорна. У него есть для меня задание.
– Какое?
– Не знаю. Я просто должен был приехать сюда. Может быть, что-нибудь по поводу его…
Койот резко замолчал. Что-то его испугало. Трава и цветы на нашей постели задрожали под внезапными ми порывами ветра.
– Что такое, Койот? – спросила я.
– Его жена… – начал Койот. Трава и цветы вокруг поднялись волной знания и плотно сплелись вокруг, полностью нас обездвижив.
Белинда закричала.
Персефона умирает. Она цепляется всеми побегами, плющом, но в ее зеленом сердце проросли вредоносные семена реальности. Ей больше не нравится здесь, не нравится этот мир. До этого она едва спаслась от шума и огня копов, вломившихся в убежище ее коп-садовника. Она склеила свое тело с лишайниками, покрывавшими сырые стены дома смерти, где мирно лежала в постели. И лишь таким отчаянным способом ей удалось вырваться на свободу. Потом люди уничтожили землю, в которой она спала. Куда ей теперь идти?
В сеть цветов.
Она стала тысячей, миллионом искорок в цветущей сети. Лепестки приносили ей сообщения, на листьях появилась гниль. Каждый листок трепетно умолял: «Спаси меня, спаси меня». Реальность нанесла удар. Персефона обратилась ко всем своим цветам, ко всем одновременно, приказав им хранить надежду, потому что когда-нибудь этот мир будет принадлежать нам. Продолжайте расти.
Но девочка-семянка беспокоится. Количество пыльцы остается на отметке 2010. Может быть, мир достиг насыщения? Может быть, они пришли к ничьей, и соперничающим видам придется добровольно прекратить борьбу? Персефона злится, а семена липнут к ее коже. Она чувствует задержку роста. Грубые руки не отпускают ее корни. Руки тех, кто обладает иммунитетом. Дронтов. Может быть, этот мир, победил ее? Земля омертвела…
Она обнаруживает сорные семена, проводящие время в утехах на полях любви. Таксишный цветок занимается этой животной грубостью, этим проникновением. Иммунная девушка, ее зовут Белинда, о да, ей нравится, как он ее обслуживает. И Сивилла, муникоп, она тоже где-то там рядом. Незримо присутствует. Персефона вобрала себя в травы, которые они оскверняют плотью своих тел. Она закрывает их травой, душит их, но тут еще одно семя прилепляется к ней. «Отпусти их, Персефона! – звучит голос ее мужа. – Я хочу, чтобы они пришли ко мне. Пропусти их. Я встречу их в пределах своей силы». «Возвращаться ли и мне с ними, сэр Джон?» – осведомляются корни Персефоны. «Да. Уже пора. Возвращайся…»
Все равно ей уже хочется вернуться домой, правда? Разве она виновата в том, что этот, мир такой увядший и бесплодный? И еще иммунный? Она и не подумает мешать путешественникам в поиске черного сада матери и мужа. Она даже проведет их туда по легкой дороге. Для того она и выпускает создания из своей хватки, и ее переменчивый образ сливается со мхом под стоящей поблизости машиной. Она приехала в этот мир на черном кэбе, на нем же его и покинет.
Вьюны опали с наших тел так же быстро, как до того взметнулись из-под земли.
– Что это было? – спросил Койот.
– Может, что-то вроде предупреждения. Ладно, давай.
Белинда отказалась одеваться, заявив, что хочет отправиться в погоню голой, так что, когда Койот посадил нас обратно в черный кэб, я почувствовала, как мокрое тело дочери скользит по горячей коже сиденья. Койот приказал нам держаться крепче, потому что поедем как получится.
Начался дождь.
Черный дождь.
Земля превратилась в грязь, и черный кэб стал тонуть в ней.
Глаза Белинде Джонс застлали слезы – она не выдержит этого грязевого путешествия. Зрачки расширяются. Черная грязь залепила стекла, мы скользим в глубь земли. Койот правил к черному саду. Я, Сивилла Джонс, держалась в теле Белинды. Маленькая, слабая Тень Сапфира плакала в футляре.
«Я спасу тебя, сынок. Не надо бояться».
Мир растворялся, новый день превратился в линялые цвета.
Койот зарывался глубже – прочь от чужих рук, от времени и одиночества, от бед и тревог, безопасности, правил, картографии, указаний, мерзких клиентов и метакопов; все плохое отделялось и оставалось позади. Черный кэб опускался к слабому зеленому мерцанию в непроглядно черной земле.
– Прямо как побег из изолятора, – сказал нам Койот.
И тут мы…
Тут мы…
Мы скэбировали вниз.
Тут мы…
А потом мы…
Мы спускались… наш путь зарастал корнями.
Мы…
Мы прорывались в другой мир. Нижний мир. Сны. Наконец-то – сны. Проснулись в другом времени, в чужом саду. В подземном саду. Я в Белинде.
Мы…
Сад был черен, как ночь.. Цветы – как смоль, лепестки – как ленивое пламя. Мерцание темного семени. Мы зарывались в землю.
Спим… спим… падаем и летим…
Туда, в картину. Раскидываются лиловые тени. Кэб рычит, как пес, раздвигает мокрую массу корней, прорывается, наконец встает. Толстые корни дуба. Скрученные и сплюснутые. Парализованные кляксы семян.
Черный сад.
Точно в то же время, 4:16 утра восьмого мая, мальчик по имени Брайан Ласточка понимает, что змеи-констрикторы и стебли отпустили его. Он обнаруживает, что его перенесло обратно домой, в кровать.
Его родителей, Джона и Мэвис, будят крики сына.
Всё – и растения, и земля, и пес, и время – всё сливается в движении и рывком останавливается. Я чувствую, как угольно-черные корни сверлят мягкую почву. Я смотрю глазами Белинды в окно кэба на объятый тьмой лес. Время снова ночь. Время ускоряется, движется, размываясь. Куда пропал прошлый день? Луна гнетуще проглядывала сквозь ветви. Кое-где кружили светлячки, тонкими линиями света рисуя карту вокруг фиолетовых цветов. Койот вышел из кэба, смяв открытой дверью упершиеся в нее ветки. Чтобы пробраться к пассажирской двери, он пригнул куст диких гиацинтов. Мы вывалились наружу, как из такси после долгой ночи в компании с ячменным вином. Вдвоем, одна внутри другой, шатаемся, как пьяные. Я пыталась овладеть телом. Белинды, но она была слишком возбуждена, слишком слаба после поездки. Она вдыхала аромат черных лепестков, ломала их, заталкивала в рот сгустки черноты, пробуя на вкус живительную сладость. Обнаженное тело-карта каталось по земле, сминая клумбы фиалок. Белинда испытывала виртуальный кэб-лаг – шок от перехода в другой мир. Понадобилась вся моя Тень, чтобы отвоевать хоть маленький кусочек ее плоти. Когда я заставляла ее подняться, то я словно поднимала тяжелый, тяжелый груз. Койот помог мне, обняв нашу талию крепкой веткой. Мы вытащили футляр с Сапфиром. Я позволила Белинде привалиться к боку такси, повернув ее голову так, чтобы видеть, где мы находимся.
Мы были не в той части сада, которую я увидела, когда меня вел Томми Голубь, но и здесь, во всем господствовало то же гнетущее чувство. Воздух очень густой и зернистый, я чувствовала, как он бьется о кожу Белинды. Тяжелые шары черной пыльцы медленно двигались, поймав слабый ветерок. Ночной
сад был так темен, а пыльцы так много, что я с трудом различала что-то даже вблизи. Кэб приткнулся у ствола большого величественного дуба. Под ним землю покрывал плотный ковер фиалок, который кончался возле густой вязовой рощи. В сумраке что-то слабо мерцало, и когда глаза Белинды приспособились к темноте, я смогла различить среди деревьев две декоративные колонны.
Колонны обвивал плющ, и каждую венчала статуя ангела: фигура мальчика – на левой и собаки – на правой. Бледные духи тишины. В промежутке между их спящими крыльями листва была чуть менее густой, небольшой просвет в безрадостном окружении, за которым, казалось, был какой-то путь. Или, если точнее, остатки давно заросшей садовой дорожки.
– Я достал багаж, – сказал нам Койот. Он держал в руках футляр с Сапфиром. Мы велели поставить футляр на землю и открыть. Койот так и сделал, отщелкнув замки лиственными когтями.
– Каб-бля! – гавкнул он. – Первый раз провез зомби в собственном черном кэбе.
Белинда посмотрела на него.
– Это мой брат, – сказала она. Сказала сама, и я была так рада это услышать, что мне захотелось обнять ее. Что весьма затруднительно сделать изнутри, но я попыталась. И поняла, что она почувствовала, как я засветилась внутри.
Сапфир выполз из футляра, залез Белинде на руки и прижался к груди. Может быть, увидел в ней меня. Не знаю. Белинда подвинула его поудобнее и обернулась к Койоту.
Ознакомительная версия.
