– А тебе-то какое дело? – удивился убийца.
– Я видел снимки, как все это было, – объяснил Райделл. – А смотрю на тебя – нормальный вроде мужик.
– Работа у меня такая.
Ясненько, подумал Райделл. Одни баранку крутят, другие картошку жарят, а третьи – вот так. Каждому свое. Справа от двери располагаются столик с холодильником и раковина, так что в ту сторону не нырнешь. А если налево, этот тип прошьет очередью переборку, чего доброго и девушку зацепит.
– И думать не моги.
– О чем?
– Об этой срани. О героических поступках. – Золотозубый скинул ноги с кресла. – Делай, как я скажу. Медленно. Очень медленно. Иди к водительскому месту… Садись… Берись за баранку. Руки на девять часов и на два.[30] Вот так и держи. Если ты их сдвинешь, я всажу тебе пулю чуть позади правого уха. Выстрела ты не услышишь.
Монотонный, почти гипнотизирующий голос. Как ветеринар с кобылой.
Райделл сделал все по сказанному и застыл. Снаружи – полная, непроглядная тьма.
– А где мы? – поинтересовался он.
– Ты любишь моллы? Как там у вас в Ноксвилле? Тоже есть моллы?
Райделл покосился на него, но смолчал.
– Я очень прошу тебя смотреть прямо вперед.
– Да, у нас есть моллы.
– А вот этому моллу не повезло. Хилая была коммерция.
Райделл стиснул мягкую, обтянутую губчатой резиной баранку.
– Расслабься.
Громкий стук, наверное, сапогом по переборке.
– Мисс Вашингтон! Восстаньте ото сна! Почтите нас своим присутствием!
Райделл услышал два глухих удара – проснувшись, Шеветта попыталась вскочить на ноги, ударилась головой о потолок и упала с кровати. А затем в ветровом стекле появилось бледное отражение ее лица.
Тут бы другая хлопнулась в обморок. Другая.
– Ты убил Сэмми Сэла, – сказала Шеветта.
– А ты меня чуть током не поджарила, – сказал золотозубый и беззлобно улыбнулся. – Сейчас ты пойдешь вперед, повернешься, сядешь на центральную панель лицом сюда. Никаких резких движений. Так, правильно. Теперь наклонись и положи руки на кресло.
Шеветта села рядом с Райделлом, свесив ноги по бокам компьютерной стойки. Ну, прямо, как на карусели.
Если что, он прострелит одну голову, сдвинет пистолет на два дюйма и прострелит вторую.
– Я хочу, чтобы ты сняла куртку. – Снова эти монотонные интонации. – Для этого тебе потребуется оторвать руки от сиденья. Постарайся отрывать их по очереди, чтобы в каждый момент одна из твоих рук лежала на сиденье. Операция сложная, но ты не торопись, времени у нас уйма.
В конце концов, Шеветта вытащила руки из рукавов и скинула куртку с плеч, прямо к ногам золотозубого.
– Что там в карманах? Шприц? Ножи, бритвенные лезвия, прочие опасные предметы?
– Ничего такого, – мотнула головой Шеветта.
– А как насчет электрических зарядов? Давняя твоя слабость.
– Только очки этого засранца и телефон.
– Вы только послушайте ее, Райделл, – простонал убийца. – Засранец! Вот таким и останется он в памяти людской. Ни имени, ни фамилии – просто какой-то там безымянный засранец…
Левая его рука ловко обшарила карманы куртки, выложила на приборную панель сперва телефон, а затем и серый плоский футляр.
Райделл плюнул на все запреты и повернул голову. Обтянутые резиной пальцы открыли на ощупь футляр, достали очки. Бесцветные, как оловянные пуговицы, глаза скользнули по добыче, проверили, все ли в порядке, и снова уставились на пленников.
– Они это, они, – сказал Райделл. – Радуйся.
Рука положила очки на черную замшу и закрыла футляр.
– Радуюсь.
– И что теперь?
Улыбка исчезла, а вместе с ней исчезли и губы, осталась только тонкая, словно карандашом проведенная линия.
– А ты не могла бы принести мне кока-колу? – улыбка не только вернулась, но даже стала шире, уголки рта задрались еще выше. – Все окна там задраены, дверь – тоже.
– Кока-колу? – поразилась Шеветта. – Да ты же пристрелишь меня. Как только я встану.
– Нет, – покачал головой золотозубый, – совсем не обязательно. Ведь я действительно хочу пить. В горле пересохло.
Шеветта повернулась к Райделлу, в ее глазах застыл ужас.
– Да принеси ты ему эту колу, – сказал Райделл.
Она слезла с панели, протиснулась между креслами, вошла в дверь и остановилась перед холодильником.
– Я же сказал, чтобы ты не крутил башкой, – напомнил золотозубый.
Глядя в ветровое стекло, Райделл увидел, как открылась дверца холодильника, как вспыхнула в нем лампочка, как Шеветта присела на корточки.
– Д-диет-тическая или обычная?
– Диетическую. Если это не составит тебе большого труда.
– Классическую или «декаф»?
– Классическую.
Негромкий звук, отдаленно – весьма отдаленно – похожий на смех.
– С-т-таканов нет.
– Тогда банку, пожалуйста.
Снова этот тявкающий звук.
– Я т-тут пролила н-немного, – сказала Шеветта. – Р-р-руки т-трясутся.
Чуть скосившись, Райделл увидел, как рука в резиновой перчатке берет красную банку, обрызганную коричневыми каплями кока-колы.
– Благодарю вас. Теперь вы можете снять штаны.
– Чего?!
– Штаны. Вот эти самые, черные. Стягивайте их медленно, без рывков. А носки мне нравятся. Их мы, пожалуй, оставим.
Лицо, отраженное в черной бездонности ветрового стекла, исказилось, а затем застыло, стало каким-то равнодушным, отсутствующим. Шеветта расстегнула пояс, наклонилась и начала стягивать с себя узкие, непослушные лосины.
– Теперь вернитесь, пожалуйста, на прежнее место. В ту же позицию. Вот так. Я хочу рассмотреть вас получше. А ты, Райделл, ты тоже хочешь?
Райделл повернулся. В свете потолочной лампочки крепкие, мускулистые ноги девушки казались мертвенно-бледными. Убийца жадно приложился к банке, затем поставил ее на приборную панель, рядом с очками, и отер рот тыльной стороной затянутой в полупрозрачный пластик руки.
– Ну, как, Райделл, недурно? – он кивнул в сторону Шеветты. – Тут намечаются определенные перспективы.
Райделл смолчал.
– Или ты возражаешь?
Райделл продолжал молчать.
Короткий, тявкающий смешок. Еще один глоток из красной банки.
– Ты ведь думаешь, что мне нравилось свежевать этого говнюка, верно ведь, Райделл?
– Я не знаю.
– Не знаешь, но думаешь, что мне нравилось. Ты считаешь, что я получал удовольствие, я знаю, что ты так считаешь. И правильно считаешь. Я действительно получал удовольствие. Ловил кайф. Только тут есть один отличительный момент, знаешь какой?
– Момент?
– У меня не стоял. Я работал над этим говнюком, а у меня не стоял. Вот такой вот отличительный момент.
– Ты его знал?
– Что?
– Я подумал, может, ты его вот так из каких-то там личных чувств.
– А-а. В некотором смысле я знал его. Знал. Знал так, как никто не должен знать никого. Я знал все, что он делает, все, Райделл, все. Я засыпал под его храп. Дело дошло до того, что по храпу, да просто по дыханию я мог точно определить, сколько он принял.
– Принял?
– Он пил. Он, серб этот. Ты ведь был полицейским, верно?
– Да.
– А приходилось тебе вести за кем-нибудь наблюдение?
– До этого не дорос.
– Забавная это штука – следить за людьми. Ездить за ними повсюду – куда объект, туда и ты. Они тебя не знают. Но они знают, что ты где-то здесь. Ну, не знают, конечно, но догадываются. Исходят из того, что ты здесь, рядом. Но они тебя не знают. Иногда они смотрят на кого-нибудь в баре или, там, в холле гостиницы, и ты понимаешь, что они думают, что это ты – тот, который за ними следит. И всегда ошибаются. А когда понаблюдаешь за таким месяц, два месяца, три месяца, начинаешь его любить. Любить, Райделл, любить.
По белому, судорожно напряженному бедру Шеветты прокатилась волна дрожи.
– Ну а потом, еще через несколько месяцев, через два десятка перелетов с места на место, через две дюжины гостиниц все меняется. Становится совсем наоборот.
– И ты больше их не любишь?
– Нет. Не люблю. Проходит какое-то время, и ты уже ждешь, чтобы он оступился. Чтобы он предал, не оправдал доверия. Ведь курьеру оказывается колоссальное доверие. Жуткая это вещь – доверие.
– Курьеру?
– Вот ты посмотри на нее, Райделл, посмотри. Уж она-то знает. Она всего лишь развозит по Сан-Франциско какие-то там бумажки, и все равно – она курьер. Ей оказывают доверие. Информация обретает материальную форму. И она переносит эту информацию с места на место, так ведь, красавица?
Шеветта молчала и не шевелилась. Сфинкс – вот кого она напоминала сейчас, в этой позе. Белые пальцы глубоко зарылись в светло-серую обивку центрального сиденья.
– Вот этим я, Райделл, и занимаюсь. Слежу за доставкой. Слежу за курьерами. Охраняю их сон и покой. – Он допил кока-колу и уронил банку на пол. – Людей, пытающихся изъять у них информацию, я убиваю. Это – самая приятная часть моей работы. Ты бывал в Сан-Хосе?
– Коста-Рика?[31]
– Да.
– Нет, не приходилось.
– Вот где люди понимают, как нужно жить.
